Памятник великой глупости

Самые интересные события и истории случаются, когда отключают электричество. Яркие лампочки уступают место фонарям, свечам и керосиновым лампам. На время резкий свет тускнеет. Покидает привычное место под потолком. Пространство немедленно преображается. Резкие линии теряют категоричность, становятся деликатнее. В яркость красок добавляется мягкий жёлтый свет. Делает их нежнее и теплее.  Неспокойные тени пляшут в углах. Разбрасывают вокруг клочки фантазий, обрывки тайн, аромат сказок, отпечаток романтики. При таком свете люди расслабляются, становятся мягче и доверчивее.
Фонари вспыхивают первыми. Они с готовностью зыркают в разные стороны единственным глазом. Показывают дорогу спичкам, свечам и керосиновым лампам.
Свечи устраиваются в подсвечниках. Прилежно вытягиваются по стойке «смирно». Подставляют макушку горящей спичке. Оранжевый язычок цепляется за кончик фитиля. Беспокойно трепещет от малейшего движения воздуха. Мерцает в темноте, распаляется от любопытства и желания охватить светом побольше пространства. Свечи не любят одиночества. Они предпочитают собираться группами и весело перемигиваться. Чувствительный к температуре парафин тает от волнения. Стекает горячей каплей по прохладному цилиндрическому боку, остывает понемногу, мутнеет. Тёплый аромат витает в воздухе. Пока парафин не остыл окончательно, потёк легко отрывается от гладкого бока тёплой гибкой полоской.  Можно слепить какую-нибудь фигурку. Или поднести к пламени свечи. Долго смотреть, как прозрачные капли медленно наполняют лужицу вокруг фитиля. Ждать, когда она переполнится и тонкая струйка снова побежит вниз. Фитиль струной проходит через всю свечу. Тёмным кончиком впитывает горячую жидкость. Стойко поддерживает неспокойное пламя. В переизбытке старания высовывает кончик за границы пламени. Тот быстро обугливается. На самой верхушке вырастает тёмный гриб нагара. Пламя испуганно мигает, мечется в попытке скинуть нежеланную деталь. И удовлетворённо выравнивается, когда нагар снят.
Керосиновая лампа выглядит солиднее и светит ярче. Она любит одиночество и похожа на купчиху. Такая же статная, дородная и округлая. Единственная ручка изящно изогнута и кокетливо упирается в металлическую ёмкость. Внутри неё едва слышно плещется керосин. Основание стеклянной колбы опоясывает металлическое кружево. Один край толстого фитиля из широкой щели высовывается. Другой в керосине плавает.  Пламя в керосиновой лампе не мельтешит, горит ровно и уверенно. За стеклом ему спокойно и надёжно. Широкий жаркий язык вытягивается вверх, к горлышку стеклянного колпака. Щедро плещет светом во все стороны. Достаточно, чтобы разбавить кромешную тьму, выделить силуэты предметов, очертить границы света. Отодвигая в тень мелочи и подробности. Оставляя место для фантазии. Фантазии детали не важны. Она их сама дорисует. Была бы булочка. Мак или изюминка по ходу добавятся.
Кит выполнял последнее упражнение по русскому, когда настольная лампа
мигнула и выключилась. Китом его звали все. С пелёнок. Начав говорить, он с лёгкостью освоил привычные «мама-папа-дай-на-деда-баба». Споткнулся на собственном имени «Никита». Шесть букв упрямо отказывались выстраиваться в нужном порядке. Путались и менялись местами. Мальчик быстро свернул шесть букв до трёх. Остановился на лёгком сочетании, «Кит» и успокоился. С этого момента родителям пришлось смириться, что ребёнок отзывается на выбранное им имя. С этим именем он пришёл в детский сад, а затем и в школу. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, одноклассники намекнули, что в таком возрасте «быть Китом смешно». Кит сморщил нос, как будто собирается чихнуть. Сказал, что ему это не мешает, а другим и подавно. Вопрос был закрыт раз и навсегда. 
Свет отключили, как обычно, неожиданно. Оставалось дописать три предложения и разобрать несколько слов по составу.
- Неужели! – произнёс мальчик.
Для верности он пару раз щёлкнул выключателем. Лампочка сделала вид, что электрический провод, а тем более розетка, не имеют к ней никакого отношения. Также равнодушна к щелчкам выключателя была и люстра.
Кит радостно выдохнул, вышел в коридор и с чувством продекламировал:
- Отключили в доме свет!
- Иди в кухню, есть омлет, - отозвалась бабушка, - вся улица тёмная. Похоже, надолго.
- Как чувствовала, в понедельник свечи купила, - послышался из кухни мамин голос.
Дверь кабинета открылась, в проёме стоял отец с фонариком руке. За его спиной виднелась фигура деда.
- Лампа тоже заправлена, - улыбнулся отец.
- Живём! - Кит повернулся к бабушке, - Ба, а спичек много?
- Пять коробков на полке дожидаются.
- Но сначала ужин, - строго сказала мама.
Через несколько минут вся семья собралась на кухне. На столе уже горели свечи. В их неспокойном свете скромный семейный ужин приобрёл парадность и значимость. Потолок взлетел на полметра выше. Сумрак раздвинул стены. Шкафчики постройнели и с радостью отражали огни свечей. Казалось, семья собралась не за кухонным столом, а в небольшой зале скромного замка.
От фигур людей по стенам бегали рваные тени. Очертания столовых приборов на поверхности стола то и дело искажались. Острые зубцы вилки собирались в одну плоскость. Носик чайника, только что воинственно торчавший кверху, прятался в тень хлебницы. Плоская крышечка сахарницы выгибалась круглым куполом. Закусочный нож играл зубцами с видом заправской пилы. Чайная ложечка увеличивалась до размеров столовой.
Ужин затянулся. В отсутствии электричества смысл возвращаться к неотложным делам исчез сам собой. Время замедлило свой резвый бег. Каждый радовался возможности насладиться общением с домашними.
После ужина место на столе освободили для игр, загадок и фокусов. В запасе у членов семьи всегда были новинки. Каждому не терпелось показать их. Самыми занятными были головоломки со спичками. Здесь руководил отец. Оседлав любимого конька, он удивлённо пожимал плечами, когда ответ находился быстро. Посмеивался, если решение вызывало споры. Потирал руки от удовольствия, когда у каждого было своё решение.
Несмотря на занимательное развлечение, все исподволь поглядывали на деда.
Водрузив на нос очки, он с самым серьёзным видом сыграл с бабушкой в шоколадные шашки. Продемонстрировал несколько фокусов с картами. Глянул поверх очков на стрелки наручных часов. Все замерли, в ожидании заветной фразы.
- Не перейти ли нам в кабинет? Полагаю, лампа заждалась.
Настало время занятных историй и разговоров по душам. Спички разом отправились в коробки, карты на своё место в ящике, свечи потушены. Керосиновая лампа царственно наблюдала с круглого столика, как вокруг неё собираются люди.
Каждый занял любимое место. Дедушка присел к письменному столу. Выдвинул ящик и стал перебирать бумаги. Мама и бабушка устроились в креслах. Папа подвинул к круглому столику стул с высокой спинкой. Дольше всех возился Кит. Он любил закинуть ноги на диван, прижаться спиной к круглому валику, подложив под бок маленькую подушку из коричневого плюша. Сегодня подушка упрямо соскальзывала на пол, не желая занимать привычное положение. Кит шумно ворочался, что-то тихо ворчал. Видимо уговаривал упрямицу.
- Кит, угнездишься ты сегодня? - не вытерпела мама, - Растёшь, сынуля. Места мало, как настоящему киту?
- Не язви, Лена, - остановила её бабушка, - мальчик привыкает к жизни. Учиться устраиваться в ней можно и на диване.
- Мягкое пособие по жёсткой реальности, - поддержал отец.
- Это мягкое пособие мне чем-то твёрдым в бок тычет, - с серьёзным видом сообщил родственникам Кит.
- Ножкой, - развеселилась мама. Придя в игривое настроение, она не умела останавливаться. Бабушка тогда разводила руками и говорила, что «Лену понесло».
- Ручкой, - рассердилась бабушка.
- Фляжкой, - произнёс Кит, вытаскивая из просвета между сиденьем и валиком солдатскую фляжку. Внутри неё что-то брякнуло, - с наполнителем, - добавил Кит.
- Вот она где! - дедушка с довольным видом взял фляжку в руки, - это не фляжка. Это памятник великой глупости. С войны храню.
- Памятник великой глупости с дыркой в боку. Ни налить, ни выпить. Три раза хотела выбросить. Не даёт, - пожаловалась бабушка.
- Разве можно такое выбрасывать? Это нужно хранить. И в музее показывать.
- Дырявую солдатскую фляжку!
- Дырявую. Солдатскую. Фляжку. Она десятку людей жизнь спасла.
- Скажешь тоже.
- Бабушка, теперь тебя понесло, - Кит примиряюще улыбнулся, - дед, расскажи.
-  Первая военная зима почти прошла. Морозы были сильные. Холода стояли
жуткие. Плевок на лету замерзал. В таких условиях воевать трудно. Обморожений у солдат много. Техника сбой даёт. Оружейная смазка застывает. Фашисты не наступают. Прут дуром.
- Петя!!!
- Валя, из песни слов не выкинешь. Они ПРУТ. Мы упираемся. Как можем. Дерёмся за город. Как дерёмся…Скорее пятимся медленно. За каждый метр цепляемся. Улочек, проулочек, переулочек, здание…до последнего держим. Досаждаем врагу, чем можем. Как отступали, какие мысли в голове были, как сердце щемило, это отдельный рассказ. Пятимся, а за спиной вокзал. С вокзала эшелоны в тыл идут. С беженцами. Чем дольше мы держимся, тем больше людей уехать смогут.
Допятились до вокзала. Тут фашистская авиация нас накрыла. Грохот от взрывов, снег вперемежку с землей, куски кирпичей, осколки снарядов…от перенапряжения глаза из орбит на лоб лезут. В ушах вата. Голова гудит. Ноги подгибаются. Во рту пересохло. Кто…что…где…
Стихло немного. Понимаю, что ненадолго. Не успел потери посчитать, вижу, солдатик мелкими перебежками со стороны железнодорожных путей несётся. Мой. Еремеев. Рот до ушей. Фляжкой вот этой машет.
- Товарищ командир, - говорит, - я спирту добыл. Целая фляжка. По глотку всем хватит. Опьянеть не опьянеем, но согреемся маленько.
Фляжку вверх поднял. Тут налёт по второму заходу начался. Как стихло всё, слышу всхлипывает рядом кто-то. Еремеев. Сидит на снегу и жалобно подвывает. Я к нему:
-Ранен? Куда?
Тот головой мотает в разные стороны, нет, мол. Глаза мутные, безумные. Я его ощупал, крови нет, ран не вижу. Может контузия? Оглох маленько? За плечи взял, труханул пару раз. Смотрю, глаза светлеть стали.
- Спирт жалко, - говорит и фляжку показывает.
А из неё последние капли влаги вытекают. Эх, сказал я ему пару ласковых. На большее времени не хватило. Танки немецкие попёрли.
Нам деваться некуда. Только через вокзал и рельсы шагать. Палим в белый свет, не прицеливаясь. Пятимся через пути. Где под вагоны ныряем, где внутри спрячемся. Пить страсть как хочется. Язык, как наждак. Губы в кровавых трещинах. Горсть снега кинул в рот. Помогло ненадолго.
Вдруг слышу, звук. Будто вода течёт. Огляделся. Цистерна стоит. Вся в дырках от осколков. Из этих дырок жидкость струйками вытекает. Слышу, Еремеев бубнит шёпотом:
- Братцы, у кого фляга цельная, дайте. Я сползаю, наберу. Хоть согреемся, - и своей дырявой флягой гремит.
Кто-то из бойцов ему говорит:
- Что на цистерне написано читал? Спирт метиловый.
Еремеев знай себе бубнит:
- Хоть тротиловый. Согреемся маленько.
Дедушка примолк. Тряхнул фляжку. Она отозвалась металлическим бряцанием.
- А дальше? Что с Еремеевым было? -тихо спросил отец.
- Дальше…Еремеев вместе с немецким танком подорвался. А фляжку перед тем, как под танк броситься, мне отдал. Примите, говорит, товарищ командир, подарок на память. О моей великой глупости. А ты, Валя, всё выбросить норовишь.
- Ох, нашёл виноватую, - улыбнулась бабушка, - не разбрасывай где попало, не выкину.
Она легко встала из кресла, обняла за плечи деда, прижалась к его спине.
- А ты ведь специально фляжку в диван спрятал. Чтоб Кит её нашёл.
- Ага. И свет я выключил. На всей улице. Чтоб сегодня вам эту историю рассказать.
Бабушка звонко рассмеялась:
- Ты ещё не то можешь. Помню я…«дядька, дрова нужны?»…
Дедушка улыбнулся лукаво, погладил её по руке. Только собрался что-то сказать, как загудел холодильник. В прихожей вспыхнула лампочка.
- Дрова…это совсем другая история. Тушите, свечи, господа. Вечер воспоминаний окончен.