Эпитафия Ах!

…так же, как я до сих пор хожу в секонд-хенд. Почему я до сих пор хожу в
секонд-хенд?

Уже давно был вызван мастер по ремонту швейных машинок. Придя, он раскидал по комнате все свои сумки, пакеты, свёртки, сказав, что у меня мало места. Он непрерывно говорил по телефону. а потом выходил из квартиры на лестницу продавать кому-то какую-то запчасть.
 
Всем этим он довёл меня почти до белого каления, но я сдержалась, потому что машинки надо было наладить. Он их наладил, и с тех пор на одной из них, стареньком бабушкином ручном Зингере, я сшила достаточно предметов своего гардероба.

Но я всё равно хожу в секонд-хенд, тихо радуясь каждый раз, когда что-то не подходит. Почему же я до сих пор хожу в секонд-хенд? Потому что когда-то это было «Ах!». Если где-то когда-то что-то было для тебя «Ах!», оно всегда потом будет немножко «Ах!», как бы мало от «Ах!» в нём уже ни оставалось.

Но… стоп. Что было «Ах!» тогда, когда оно было «Ах!»? Тогда «Ах!» - это в этих шмотках была я сама. Может быть, когда я теперь прихожу в секонд-хенд, то подсознательно с замиранием сердца жду, не покажется ли в зеркале тот, мой прежний облик?

Я ищу его, перебирая снова и снова эти вещи, разглядывая, ощупывая, прикладывая, примеряя… «Ах!» бывает теперь очень редко, в виде большого исключения, и гораздо чаще – на вешалке, чем в зеркале примерочной кабинки.
Что-то подсказывает мне, что не в красивых вещах дело, не в их размере даже, а именно во мне самой. Будь я другой – всё было бы по-другому. Но я всё равно прихожу сюда, и ищу, и жду.

Нет, это – извращение: набирать текст сначала в заметках смартфона, потом оттуда карандашом переписывать в тетрадку в клеточку (чем я занимаюсь сейчас), чтобы в итоге набрать на компьютере! Кто ж так делает!
Наверное, тот, кто начинает повествование с многоточия. Вместо трёх точек, после которых как будто продолжается оторванное кем-то начало предложения, должно было быть: «Они приходят сюда…», - вот оно, это оторванное начало.

Да. Целая компания женщин каждый рабочий день приходит туда, где они когда-то были «Ах!», - молодые, красивые и привлекательные для мужчин. Нет, не так, а даже вот как: «Ах, какие молодые! Ах, какие красивые! Ах, какие привлекательные!». В одном этом «Ах!» уже было для мужчин несказанное удовольствие.

Воспоминание – это всегда эпитафия. Или – призрак.  А может быть – призрачная эпитафия. Потому что воспоминания – письменно зафиксированная память о том, что было и чего уже нет.

То, что я карандашом переписываю в тетрадку в клеточку, что робко, но настойчиво стучалось у меня в голове по дороге из секонд-хенда (где я купила одну кофточку за 156 рублей), - то, что стучалось, пока я не опустилась на лавочку в сквере, чтобы это набрать в заметках на смартфоне, это – эпитафия.

Я могла бы сказать этим женщинам: «Я пишу о том, чего сами вы уже давно не замечаете. Много лет приходя сюда, вы сегодня почти такие же, как вчера, а завтра – почти такие же, как сегодня. Для вас уже много лет ничего не меняется, и парадокса никакого в этом нет, а есть просто данность, с которой не поспоришь.

На взгляд стороннего человека это не так. Сторонний человек будет ощущать эту мертвенность, имя которой – Неизменность. Сторонний человек быстро заметит ещё одну вашу несомненную черту: вам нужно живое. Вам нужно живое, чтобы оставаться мёртвыми: чтобы ваше «завтра» неизменно было продолжением «сегодня», а «сегодня» - продолжением «вчера».

Вы завлекаете, как растения, поедающие насекомых. Я тоже попалась вам, и надолго. Но больше я не собираюсь кормить собой призраков вашего прошлого. Вы, мертвенные своей неизменностью, - там, а я, живая, - здесь, в этом тексте, который рождается прямо сейчас, как живая эпитафия вашей безжизненности.
Может, вы всегда были мертвы? Не знаю. Ваша жизнь – не моя жизнь, как и ваши призраки – не мои призраки».

P.S. Вот и всё, что я хотела сказать.