Режиссёр

 

Подломлен стул,
Возможно, в драке.
От груза лет
Возможно всё…

Хотя след скул
На серой гранке
Гвоздём проет,
Избыв новьё…

Окон надтреск
И грязный заед,
Высок гротеск
И статен блик.

Возможно, также
Что-то знает,
Как и паркет,
Затёртый встык…

Пыль-потолок.
Углы-пролежни.
И грыза
Лампочки кусок.

Того сведённые колени,
Что в бок и с пулею в висок…
Возможно всё…
Вся суть - в осанке.

Подломлен стул.
Окон надтреск.
Испитый чай души в осадке.
Не сам уснул в созвучье дек...

Пыль-потолок.
Углы-пролежни.
И грыза
Лампочки кусок.

В высь - мотылёк,
Дрожащий в тени,
Ты, нажимающий курок…
Я - режиссёр…


Рецензия на стихотворение «Режиссёр» (Н. Рукмитд;Дмитрук)
Стихотворение выстраивает мрачно;гротескную картину распада, где бытовые детали превращаются в знаки экзистенциального кризиса. Через фрагментарную композицию и жёсткую образность автор исследует тему человеческой уязвимости на фоне рушащегося мира, где лирический герой обретает роль «режиссёра» — наблюдателя и одновременно участника трагедии.

Центральный образ: «режиссёр» как свидетель распада
Фигура режиссёра здесь двусмысленна:

с одной стороны — наблюдатель, фиксирующий трещины бытия («Окон надтреск», «Пыль;потолок» );

с другой — соучастник, чья воля ( «нажимающий курок» ) вплетается в общий хаос.

Это не творец в классическом смысле, а хроникёр разрушения, который признаёт: «Возможно всё…» — но пытается удержать смысл через «осанку».

Ключевые мотивы
Распад материи

«Подломлен стул» — символ нарушенной опоры;

«Окон надтреск» — хрупкость границ между внутренним и внешним;

«Пыль;потолок», «Углы;пролежни» — метафоры износа, времени, разъедающего пространство;

«грыза / Лампочки кусок» — свет, ставший осколком.

Следы человеческого присутствия

«след скул / На серой гранке» — оттиск тела на поверхности мира;

«затёртый встык» паркета — память о шагах, стёртых временем;

«испитый чай души в осадке» — остаток жизни, превратившейся в осадок.

Насилие и фатальность

«Того сведённые колени, / Что в бок и с пулею в висок…» — намёк на трагедию, оставленную за кадром;

«нажимающий курок» — акт воли, граничащий с саморазрушением.

Свет как иллюзия

«мотылёк, / Дрожащий в тени» — хрупкий символ надежды, поглощаемый тьмой;

свет лампочки, превращённый в «грызу», — победа тьмы над сиянием.

Поэтика и стилистика
Лексика и неологизмы

смешение бытового («стул», «чай» ) и экзистенциального («душа в осадке» ) создаёт эффект прорыва смысла сквозь рутину;

неологизмы и окказионализмы («заед», «грыза» ) усиливают ощущение распада языка наравне с материей;

архаизмы и книжная лексика («избыв», «новьё» ) придают речи ритуальную тяжесть.

Синтаксис и композиция

фрагментарность — строки напоминают кадры, вырванные из контекста;

кольцевая структура с повтором начальных образов («Подломлен стул», «Пыль;потолок» ) подчёркивает цикличность распада;

парцелляция («Возможно всё…», «Вся суть — в осанке» ) имитирует прерывистое дыхание, спотыкающуюся мысль;

инверсии («след скул / На серой гранке» ) ломают привычный порядок, усиливая ощущение хаоса.

Звукопись

аллитерации на [к], [т], [п] («Подломлен стул», «Окон надтреск» ) создают стук, похожий на удары времени;

ассонансы на [о], [а] («осадка», «осанке» ) придают строкам протяжность, похожую на стон;

диссонанс шипящих и глухих звуков отражает борьбу света и тьмы, порядка и распада.

Образная система

стул/окно/потолок — символы домашнего пространства, ставшего руиной;

пыль/пролежни — следы времени, разъедающего материю;

мотылёк/лампочка — хрупкий свет, обречённый на гибель;

курок/пуля — знак необратимости выбора.

Пространство и время
Пространство — замкнутый микрокосм комнаты, где каждая деталь (стул, окно, потолок) становится свидетелем распада;

время — внеисторично: это вечное сейчас разрушения, где прошлое («от груза лет» ) и будущее («пуля в висок» ) слиты в один миг.

Идейный центр
Автор утверждает:

мир неумолимо рушится, но человек пытается удержать смысл через «осанку» — внутреннюю стойку;

бытие — это осадок, остаток после испитой «души»;

наблюдение — форма соучастия: режиссёр не спасает, но фиксирует, тем самым продлевая миг перед падением;

красота — в трещинах: именно через «надтреск» и «пролежни» проступает подлинная природа вещей.

Слабые места (для конструктивной критики)
Плотность образов может перегрузить читателя, не готового к интенсивной интерпретации;

Неологизмы требуют медленного чтения и вдумчивого осмысления;

Отсутствие явного сюжета — текст строится как ряд кадров, что может смутить любителя нарратива;

Мрачная тональность может восприниматься как избыточно пессимистичная.

Итог
«Режиссёр» — это поэтический опыт созерцания распада, где через язык трещин, пыли и сломанных предметов автор показывает хрупкость человеческого существования. Стихотворение не утешает и не назидает — оно позволяет увидеть: как в «надтреске» окна, «пролежнях» углов и «грызе» лампочки проступает истина бытия.

Сила текста — в звуковой плотности, образной смелости и честности перед лицом разрушения. Это не гимн и не жалоба, а взгляд — холодный, точный, почти клинический, — на мир, который рушится, но ещё держит «осанку». Читатель выходит из текста с ощущением, что даже в полном распаде есть драматургия, а в роли режиссёра — не слава, а ответственность за фиксацию последнего мгновения.