Сопережевание

            Василию девушка одна понравилась. На пушкинских чтениях. Которая у мужика с бородой по карманам шарила. Профессионально. Прямо в зрительном зале. На третьем ряду. Пока со сцены про болдинскую осень задвигали, про лютики-цветочки. Василий в запале даже голой её представил себе. В своей постели…
          А вообще, ему потом совсем о другом подумалось. О том, что простоватые люди на всех этих реальных и виртуальных литературных сборищах под воздействием стихов и прозы становятся лёгкой добычей для откровенных мошенников. Потому, что стоит простакам влить в уши про непростую судьбу деда Мазая и его дебильных зайцев, как дело в шляпе — запускай руки в карманы этих простофиль без опаски. Они ничего не почувствуют. Их мысли теперь другим заняты. Сопереживанием. А если речь про Джульетту с Ромео заведёшь, или своё чего-нибудь сочинишь с горем пополам, то и вовсе — раздевай дураков до нитки. Им всё равно уже будет. В ступор впадут и не увидят очевидного. Сами отдадут кровные. Под воздействием волшебной силы искусства…
            Поэтому и втираются в доверие к недалёким людям «члены» так называемых писательских союзов, «любители» Фета, Тютчева и остальных писак, организаторы всех этих литературных притонов, преследуя исключительно собственные цели. Меркантильные или эго-маниакальные. И неважно, как они вас обчистят: духовно, с помощью монетизации на Ютубе или ваших взносов за вашу же поэтическую дребедень. Либо без затей попросят на строительство детской библиотеки или ещё проще — подменят в гардеробной известного литературного клуба ваше пальто на обычную половую тряпку. По всякому, короче…
           «Так что, если тебе втирают про Пастернака, береги свои карманы. Вот и всё. Очень просто. Не будь дурнем и читай любимых классиков на своей кухне. В кромешном одиночестве. Или в сортире. И Бога ради, не пиши. Дешевле обойдётся. И может быть тогда, как минимум, останешься при своих», — понял Василий всю печальную суть отечественной прозы. И стихов, разумеется...
           А вскоре дождь на улице прошел, и можно уже было продолжить свой путь домой. Или…
            — Извините, вы когда работу заканчиваете? — немного нервничая спросил он у той самой девушки. Когда она уже обчистив мужика с бородой, оглядывалась в поисках очередного клиента. И добавил: — Сходим куда-нибудь? Если что, я подожду.
            Поняла, что Василий всё видел и может донести. Смутилась. Стала говорить, что у неё маленькие дети, мужа и денег нет и, что она была вынуждена, и что ей самой за это очень стыдно: так низко пасть, используя человеческие слабости и тупость. В частности, тягу к высокому. К искусству. И что вообще ей где-то, очень глубоко, бесконечно жаль этого мужика-пушкиниста с бородой. Так и сказала:
              — Не устояла. Он мне показался таким беззащитным, таким одухотворённым, телефон из кармана торчал. Но мне, разумеется, жаль, что так получилось. И я больше не буду. Бедный-бедный. Очень ему сопереживаю, — она искренне пожалела обворованного, пока тот в поисках собственных кошелька и телефона, ползал на карачках возле своего кресла. И чуть не заплакала. До того расчувствовалась…
              Но Василий был непреклонен:
              — Вы мне очень нравитесь. И нравится ваше искреннее раскаяние и подлинное сопереживание потерпевшему. Я ведь и сам порой рефлексирую не по-детски. Ищу себя в прекрасном мире отечественной литературы. — А после добавил: — И именно потому, пойдёмте прямо к вам, а заодно и про Пушкина по дороге поговорим. Жаль, что ко мне нельзя. У меня телевизор дома дорогой. Не хочу рисковать.