Дядя Вова, Люся и Наточка

         Моя бабушка Виктория Антоновна умерла в районной больнице от рака желудка без обезболиваний. Около двух месяцев перед смертью она почти ничего не могла есть. Дядя тогда, помимо своей работы вице руководителем региона, был помощником депутата *думы и часто бывал в Москве. Там и застала его смерть матери. В Москве он делал маникюр в салоне красоты и ему занесли инфекцию – приболел. Жена Люся волновалась, как он из Москвы поедет в Вязьму на похороны матери. 240 км от Москвы это 3 часа езды на машине, - вообще-то не Дикси и не Дальний Восток. Когда «дядя» увидел тело моей Бабушки, не узнал её – так она похудела. Это было в ноябре 1993 года. В то время, как уже лето того же года бабушка Вика провела в районной больнице. Никто, кроме престарелой сестры, за ней не ухаживал и не помогал.
 
          Я перечитывала письма моего Папы матери и тёте, которые уже прочитанными он забрал из комнаты бабушки Али, после её смерти. Судя по письмам, бабушка Вика за год-полтора до своей смерти порывалась приехать к сыновьям в N-ск. На сообщение о том, что она уже купила билет, Папа отвечал, что ждёт её и всегда рад видеть, только пусть подумает, как будет одна добираться с пересадкой через Москву. Ответы на намеренье бабушки Вики приехать в N-ск переходят из письма в письмо. Вопрос поднимался неоднократно. 
         Бабушке Виктории Антоновне тогда было 75-76 лет, бабушке Алине Антоновне 77-78. Речи о том, что приедут заберут, в письмах нет. Что будет с бабушкой Алиной, если она останется одна? Речи о том, что забирать надо обеих тоже не идёт.

         Рассказ о том, как моя бабушка Вика ездила в гости к старшему сыну, я слышала с двух сторон: от Бабушки и от жены дяди.
         Жена сына, уходила на работу позже и возвращалась с работы раньше своего мужа. Уходя на работу, она не предложила свекрови позавтракать. Придя с работы, закрылась на кухне с подругой, не предложив свекрови поужинать и не поинтересовавшись, обедала ли она. Целый день бабушка Вика пробыла голодной. Лезть в холодильник в гостях, пусть и у сына, не позволяло воспитание. Поняв, что даже поужинать никто предлагать не собирается, Бабушка спустилась в кулинарию, которая была на первом этаже дома сына и купила поесть. При закрытой кухне, в которую жена сына не приглашала, есть пришлось в сухомятку даже без чая, сидя в комнате. Невестка, проводив подругу, застала мою Бабушку в комнате за поеданием пирожков.
        Нет, это было далеко не смешно и далеко не забавно – такие «приехать в гости» к сыну. Тем ни менее, жена Папиного брата пересказывала эту историю с нарочитым презрением и пренебрежением: «Захожу в комнату, а там ЭТА со своей булкой. Смотрит на меня, как «голодное Поволжье»». Моя, если можно так выразиться, «тётя», говорила это при мне таким наглым уверенным тоном, как человек, давно знающий, что «можно»: муж за мать не заступится. Я, ребёнком слушая это, не понимала, в чём предмет обвинений в адрес моей Бабушки и почему жена Папиного брата говорит это, как бы заведомо ожидая одобрения? После этого рассказа традиционно – заезженной пластинкой – шло ржание моей «тёти» над тем, что бабушка Вика была лучшей читательницей районной библиотеки в Вязьме. Собственно, чего можно было ожидать, от женщины с фигурой колобка, читающей исключительно дешёвые женские романы в перерывах между комментированием, отборным матом, выступлений звёзд российской эстрады по телевизору. Это неисправимо и десятью высшими образованиями.
        Сейчас, будучи взрослой женщиной, я понимаю, что Люся не могла простить моей бабушке Вике. Виктория Антоновна  по происхождению и по воспитанию принадлежала к тому классу, на принадлежность к которому карикатурно пыталась натянуться Люсина мама баба Катя – жена руководителя торгового сектора на богатом Севере СССР. Вот и мизинец оттопыривает за чашкой кофе (здесь я иронично улыбаюсь) под рассказы сколько у неё хрусталя и ковров, а всё не то… не убедительно. Даже «пацанский подгон» мужу-начальнику – фильм про его тёщу медсестру в годы войны, по местному телевиденью, не помог. Это Люсю злило и вызывало досаду. Мои Бабушки для людей, которые карикатурно хотели натянуться на пусть и новую советскую, но "аристократию", со своим природным не наносным аристократизмом, были «бельмом в глазу».
        Всё Польское - выражения на Польском языке и европейские, не характерные для русских, имена - высмеивались в семье "дяди" Вовы, "тёти" Люси и Наточки в, абсолютно не смешных, пошлых грубых похабных шутках с ненавистью и нарочитым сарказмом, достойными лучшего применения.
        Ко всем ли родственникам мужа так относилась жена дяди? Нет. Когда приезжали дети и внуки братьев моего русского дедушки, тётя Люся превращалась в любезнейшего услужливейшего метрдотеля, консьержа и официантку. Обеды и ужины с переменой блюд накрывались, не успевала вчерашняя вяземская голытьба только переступить порог дядиной квартиры. Когда эти же гости приходили в Вязьме к моим Бабушкам, со своими детьми и внуком,  мне говорили: «Аля, если он тебя будет обижать, не терпи, скажи нам». Не зря говорили.   
       Стоит ли объяснять, что это был первый и последний раз, когда моя Бабушка ездила в гости к поднявшемуся сыну.

       Когда однажды, после этого, летом в Вязьме дядя стал вести следствие: «Кто вскрыл банку камчатского краба из холодильника?! Я её друзьям привёз!», - он получил от моего Папы и за камчатского краба, и за Бабушкины пирожки из кулинарии в гостях у сына, и за звёздную болезнь, и за «бедных родственников». Дядя был оборван на полуслове и ничего не смог возразить. Отец был единственным человеком, который не лебезил и не заискивал перед его должностью и статусом. «Павлик морозов», хотя и старался держать грудь колесом, но, по видимому, про себя помнил, благодаря кому он не стал опущенным «терпилой» когда-то в старших классах школы: http://proza.ru/2022/03/11/1977.
      
        В это время - 90-е - Отец лишился должности и социального статуса. Зарплату на разваливающемся военном заводе не платили по пол года. Очень болел. Помню его попытки поговорить с моей мамой о том, чтобы забрать Бабушек к нам в квартиру в N-ск и мамины раздражённые фырканья: «Куда ты их везти собрался?! Нам самим тут не развернуться». Развернуться, конечно, было где. Просто моя мама не захотела разворачиваться. Отец был сломлен подавлен потерей должности инженера и материальной зависимостью от жены. Не нашёл в себе сил настаивать.
        За год-полтора до смерти бабушки Вики жена папиного брата раздражённо жаловалась моей маме, что Бабушки надоедают звонками на домашний телефон. Много ли могли «надоедать» звонками по телефону две престарелые женщины, которые в 90-х могли звонить в другой город только с переговорного  пункта на почте? До переговорного пункта надо было ещё дойти больными ногами. Как говорится «для регламента» моя мама попробовала завести разговор о Бабушках с женой папиного брата. Та на кухне на коротке ответила: «Тебе это надо?». Маме было не надо. Люсе тоже. Весь разговор.
       Стоит ли говорить, что Люсина мама умирала в чести и почёте в платной палате под присмотром лучших врачей и в окружении родственников, которые на обед приносили из дома горячий куриный бульон, уговаривали съесть ещё ложечку.

       Мой дядя удачно женился на своей однокурснице по медицинскому институту. Однокурсница подходила ему по своим амбициям, была дочерью руководителя торгового сектора на богатом Севере страны и имела связи по национальной линии. Неполный год проработав в поликлинике богатого Севера, мой дядя до конца жизни распрощался с практическим здравоохранением, став его организатором. Совместно с амбициозной женой дядя строил карьеру и наводил связи. Ребёнок, больной энурезом, никак не входил в их планы. О каких пелёнках от постоянного ссанья могла идти речь в отношении людей, которые наводили связи по ресторанам?! Внучка Наточка по пол года - году жила в Вязьме на попечении бабушки Вики и бабушки Али. У бабушки Али скоро вошло в привычку стирать Наточкино ссаньё ежедневно. Всё своё детство у Бабушек я слушала бесконечные восхищения Наточкой и воспоминания о ней через каждые пол часа. Её любили самозабвенно. Жена Папиного брата на вопросы о том, как материнское сердце позволяет ей не видеть ребёнка по пол года, отвечала, что тётя Аля о Наточке лучше неё позаботится.
       Когда умирала бабушка Вика, Наточке был 21-23 года. Когда умирала бабушка Аля – 24-26 лет. Наточка не могла не знать, как всё происходило. Но, не вразумила своего папу, не проявила интереса к судьбе своих Бабушек. Чем она занималась в это время? Ездила в Америку в Джексонвилл. Показывала фотографии себя счастливой улыбающейся в кругу американских друзей и вальяжно с апломбом рассуждала о геополитике. Да, и: «В Ницце этим летом все центральные улицы были перерыты. Прокладывают трамвайные линии. Самый экологичный вид транспорта».
       Она не любила Бабушек? Они её чем-то обидели? Нет, не обидели. Любила. Но, инфантильной эгоистичной потребительской любовью. После трагической смерти Бабушек в предательстве, одиночестве и нищете, она периодически с ностальгией вспоминала о счастливых моментах с ними без какого бы то ни было зазрения совести, как если бы ничего плохого с ними не произошло. Её «любви» хватило только на то, чтобы двадцать лет спустя спохватиться: «Отдайте мне статуэтку медвежонка!», - и – «А, где их швейная машинка?!». К сожалению.
      
      Тяжело было быть Поляком в СССР. Даже в собственной семье. Убедить окружающих, что "Алина" это "Галина", - просто одну букву записать случайно забыли - не помогло. Когда россияне пытающиеся податься в Европу, говорят о разнице в менталитетах и жалуются на то, что "не принимают", я понимаю почему.

       На фотографии моя прабабушка Генрика Яновна Варш и моя бабушка Виктория Антоновна, в девичестве Варш. 1940-е годы.