Тикток-мегазорд-призма, я выбираю тебя!

    18+


     Тиктокер Женёк не был у бабули уже полгода! О, как он соскучился по бабуле! Уже полгода, как он переехал в тикток-хаус и деньги текли рекой! Не такой рекой, конечно, как его продюсеру, который замутил вот это вот всё… Но бабуля его, например, таких денег не видела, как и  мамка с папкой.

    Тем не менее на тачку денег у Жени не было, поэтому он поехал до Рязани на Блаблакаре. Оттуда ему предстояло проехать до Безводных Прудищ еще сорок километров на ПАЗике, а ПАЗики Женёк ненавидел с самого детства. Даже несмотря на то, что у него теперь были деньги, ехать туда предстояло именно так – ни одно такси не согласится ехать по таким колдоёбинам. Дорогу там не чинили уже год с момента, как она стала выглядеть как Курская дуга.

    Добрался Женя до Рязани с далеко не самым болтливым мужиком на Туареге. Он выложил водиле все о себе, а получил взамен ничего. Рассказал ему, что родом из Рязани, как закончил школу, как начинал снимать вайны, а потом перешел в тикток и переехал в хаус. Показал несколько своих любимых видюшек. Водителю почему-то было не очень интересно. Он только сказал, что у него несколько своих шаурмичных и что тиктока у него нет. Завозить на автовокзал в Рязани он Женька не стал, а высадил прямо на дороге. Женек с распростертой улыбкой сказал:

– До свидания, всего вам хорошего! Успехов в вашем бизнесе, очень рад был знакомству с вами!

Мужчина же в ответ сурово кивнул и уехал. Молодой покоритель интернетов пожал плечами и пошагал к вокзалу сквозь рязанскую грязь.
 
    Его яркие разноцветные кроссовки свежей коллекции уже спустя четверть минуты окрасились в коричневый. Женёк шагал в сторону вокзала, глядя на них и думая о том, что эти кроссовки и ноги их владельца совсем не на своем месте. Что они должны быть где-то за бугром, сниматься в клипе какого-нибудь Дрейка, а не месить глину в Рязани. Он шел и выдумывал тиктоки, вайны и прочую лабуду с участием великих контент-мейкеров мира сего, как вдруг его размышления прервались тем, что очередь в кассу автовокзала заканчивалась снаружи на улице, ближе к воротам.

    Мужики с бабками бубнили что-то себе под нос с недовольным видом. Женек подслушивал разговор, но вмешиваться не стал. «А что мне сказать старым пердунам?» – думал он. Оказалось, кассирша или, как они говорили, билетерша, отошла на обед и не возвращалась вот уже как час. Градус негодования зашкаливал и перелился через край, когда толпа увидела в воротах автовокзала не спеша ковыляющую пухлую билетершу, лицом и телом напоминающую Стаса Барецкого.

    Далее она шла как будто по тропе позора. Только это выглядело так только для окружающих, но не для нее самой. Она же смотрела на всю негодующую толпу, как будто они рвались взять у нее автограф, как у главной актрисы какого-нибудь блокбастера, а не чтобы разорвать ее или растоптать. Она была одета в трикотажную блузку ярко-сиреневого цвета, штаны были широченные, небесного цвета, а на ногах у нее были обычные резиновые сапоги. Довершал ее образ шарф, который она носила как шаль. По шее ее стекали капли пота, она несла их с гордостью. «Это обязательный элемент ее лука», – подумал Евгений.

    Она прошла мимо толпы, не сказав ни слова, с совершенно невозмутимым видом и зашла в здание вокзала. «Хорошо, что мужик на Туареге вез меня так быстро. До моего автобуса остался еще целый час, – размышлял молодой Женя. – Взять деньги и отдать билет – что может быть быстрее?» Но похоже, что Евгений переоценил скорость работы этой почтенной дамы. За двадцать минут толпа не рассосалась, народ сдвинулся только на три-четыре человека, которые выходили из кассы в ярости. Прождав еще двадцать минут, не выдержал и Женек. Под ропот бабулек он пошел мимо очереди в здание кассы.
– Спокойно, спокойно! Я в туалет!

– Так туалет в отдельном здании в другой стороне, юнец! – крикнул ему один из дедов, но Женя сделал вид, что не слышит из-за наушников.

Протолкнувшись через узкие деревянные двери и чертыхающихся обилеченных пассажиров, он оказался в старом советском помещении площадью метров пятнадцать, не больше. Голубая, режущая глаза краска осыпалась со стен и пахла таким своеобразным ароматом, который запомнился герою тиктоков из детства. Так на послесоветской Руси пахло во всех поликлиниках, школах и библиотеках после ремонта. Только здесь этот ремонт застыл на десятилетия.

    Народ битком забился в это квадратное помещение и три человека, буквально орали в маленькое прямоугольное отверстие в стене с открытой деревянной форточкой.

– Ты, мымра, ты понимаешь, что люди домой из-за тебя не уедут сегодня?! – кричал один мужик лет сорока в кепке с ушками и усами, как у сома.

– Все сегодня уедут и всё… будет… хо-ро-шо, – отчеканил из окошка слегка пропитый голос, который лет двадцать назад наверняка звучал приятной бархатной мелодией.

    Женек подошел поближе и заглянул со стороны в окошко. Дамочка расположилась, откинувшись в кресле, и разглядывала маникюр, оттопырив свои толстые пальчики. Рядом с рукой стоял флакончик с бесцветной жидкостью и этикеткой, украшенной брендом «ПИРАТ».

– В конце концов, товарищи, ноготочки сами себя не накрасят, а билеты могут подождать. – продолжала дамочка.

Ропот и бубнёж вокруг возрастали.

– Мы будем жаловаться! – кричали дедушки и бабушки.

– Я вас умоляю, кому вы будете жаловаться? Можете пожаловаться мне, я тут самая главная.

    В этот момент дамочка завершила маникюрные операции и немного развернулась в кресле.
Вытянув пухлую ладошку с лиловыми и розовыми когтями вперед, она сделала фотографию на свой дешевый смартфончик и демонстративно запостила в инстаграм.
– Кстати, товарищи, подписывайтесь на меня. Я частенько выкладываю маникюрные туториалы. Мой ник – manikpedik_ryazan. Давайте так: на меня сегодня должны подписаться десять человек. Тогда начну продавать билеты. Аттракцион невиданной щедрости!

    Народ продолжил бухтеть и негодовать, что и инстаграмов-то никаких многие не видывали.

Общее бурление толпы прервал голос Женька, листающего ленту кассирши на своем смартфоне:

– Я смотрю, вы неплохо поднялись на своих туториалах! Даже набрали пять тысяч подписчиков… Много видео о маникюре, педикюре, но не вижу ни одного о вашей настоящей работе и о том, как вы сидите тут и гадите пассажирам!
Кассирша опустила голову немного ниже, чтобы ей было виднее через окошко, кто с ней говорит.

– Ты чего там растявкался, щенок?

– А то, что у меня подписчиков в разы больше, и кто знает, сколько из них из Рязани, Я могу рассказать о том, какая вы здесь сидите вся расфуфыренная и пакостите гражданам! 

    За окошком послышалось резкое шевеление. Дверца слева открылась, и тетенька выкатилась оттуда шариком с сочетанием гнева и удивления на лице – нарисованные брови торчали вверх и одновременно их концы стремились в переносицу агрессивной галочкой вниз.

– Ты кто такой еще, чтобы мне тут указывать?

– Это Evgesha Meow! – воскликнул девичий детский голосок где-то из толпы. – Его вся страна знает!

Толпа заглянула вглубь себя. Рядом с одним из дедов стояла девочка лет десяти.

– А что? Он классный… – недоумевающе проговорила девочка, засмущавшись.

– Вот именно, меня знает вся страна! И если я расскажу, чем вы тут занимаетесь, можете забыть о своих маникюрных и педикюрных туториалах. Вся подписота от вас отвернется.

    Белые усики под носом кассирши зашевелились под тяжестью выдыхаемого воздуха из ноздрей этого разгневанного дракона.

– Евгеша Мяу, значит, – пробормотала она и принялась рыться в телефоне. Спустя минуту веб-серфинга и яростных мыслительных процессов в ее полупустом черепе дамочка молча и с недовольным видом зашла назад в свою каморку, и из окошка послышалось:

– Давайте за билеты. Куда вам?

Бабуля, стоящая первая в очереди, ликующе посмотрела на Женька.

– Мне в Сельцы. – быстро пролепетала она в окошко.

– С вас писят рубь.

Толпа принялась в движение. Все молчали, но чувствовалась коллективная радость. Все периодически поглядывали на Женю, дед подтолкнул к нему девочку, которая объявила об известности Жени, и она неловко подошла к нему.

– Дедушка передает тебе спасибо. А можешь со мной сделать селфи?

– Да, конечно! – Женя сразу достал телефон и сфотографировался с юной поклонницей.

    Тем временем очередь естественным образом выровнялась в ровную вереницу людей. Постепенно люди с мордами, на которых красовались широкие улыбки, выходили из кассы автовокзала, вызывая недоумение у стоящих на улице. Уже спустя минут пять дошла очередь до Женька.

– Мне до Безводных Прудищ.

– Кто бы сомневался, – хмыкнула билетерша. – С тебя тридцать пять.

– А можно телефоном заплатить у вас?

– Телефон отдашь? А сдачу какую тебе дать тогда? Нет уж, отсчитывай наличные.

– Но у меня нет… я имел в виду, что вместо карточки, Эппл пэй. Ну ладно, у меня и карточка с собой. Есть терминал?

– Терминал есть на аэродроме. А ты отслюнявливай купюры сюда, молодой чемодан, – она протянула руку в окошко.

– Но у меня нет… Может, рядом банкомат есть?

За рукав Женьку потянула маленькая ручка. Он обернулся.

– Вот, держи, это от нас с дедушкой – протянула пятьдесят рублей уже знакомая девочка.

– Ох, блин. Спасибо вам большое! – он кивнул своим благодетелям и положил банкноту в пухлую руку билетерши.

Она покопошилась у себя в столе и высыпала ему мелочью по 50 копеек 15 рублей сдачи.

– Давай, счастливого пути. Я тебя запомнила, Евгеша Мяу.

Евгеша смутился и еще раз заглянул в окошко.
Тетенька сделала тигриный жест, как будто царапнула его кошачьей лапой. Он отдернулся назад и поспешил на выход, держа в руке заветный билет советского образца с шестью цифрами. Евгений уселся на лавку перед кассой, не обращая внимания на устремленные на него взгляды и изредка вскидываемые указательные пальцы. Он посмотрел на свой билет и увидел шесть шестерок. «Ого», – подумал молодой тиктокер. Бабуля учила загадывать в таких случаях желание, но не загадывать же его на двойное число зверя! Он убрал билет в карман и стал ждать автобус.

    Через четверть часа ПАЗик, весь облипший грязью, проплыл сквозь лужи в ямах у ворот и встал аккурат дверями перед Евгением.
Дверь с мерзотным скрипом отворилась и представила народу обрюзгшего мужика с щетиной, как у ежа, и очками, линзы, которые увеличивали его глаза до размера апельсина.

– Ну че, б***ь, залазьте, бедолаги, – пробурчал он голосом типичного любителя поспать под забором в канаве.

Женек, привыкший к московской учтивости, немного попутал, но, увидев покорность и обыденность в глазах окружающих, промолчал.

    Всё-таки стадное чувство в наших краях бывает иногда на одном пьедестале со многими исконно темными атрибутами души – от боязни показаться навязчивым, граничящей с безразличностью, до вечного желания ухватить всё сразу и в один момент. Поэтому Женек, пусть и молодой тиктокер, но все же исконно русский тиктокер, покорно сглотнул пилюлю хамства, сделав вид, что рвотного рефлекса во время ее проглатывания как будто бы и не было.

    Народ по очереди давал билет водиле, он на него глядел и после каждого билета источал отрыжку, возвращая его в руки предъявителю. Видно было, как периодически отрыжка была с жидкостью – каждые три-четыре раза она сопровождалась сглатыванием.

    Женя смотрел в сторону, чтобы не видеть этого животного, восседающего на троне из рваного кожзама. Но наконец дошла и его очередь получить свое право проезда и услышать свою долю отрыжки, и он вручил свой кусок макулатурной бумаги с шестью шестерками.

    Водила посмотрел на бумажку, а затем исподлобья на Евгешу. Взгляд был, что называется, маньячный. Были бы его здоровенные и слегка окосевшие глаза на любом другом лице – они были бы даже комичными. Но в сочетании с засаленной кепкой, натянутой на лысую башку, и громадными редкими комьями острой, как иголки, щетины на опухших щеках, помятых декалитрами спирта, глаза выглядели поистине зловещими.

– Мммммммяяяяяуууууу, – промурчал маньяк-шофер и протянул назад бумажку. Морда его расплылась в широкой беззубой улыбке.

Женя выхватил билет из его рук и прошел скорее вглубь автобуса. «Какого черта?» – подумал он. «Знакомые, что ли, с этой билетершей, и она ему что-то обо мне сказала? А что тогда значило, что она меня запомнила?» – так он думал, садясь рядом с уже знакомой парочкой – дедушкой и внучкой – фанаткой Жени.

– Здрасте, – пробормотал он, улыбаясь.

– Здравствуй еще раз, внучок. Вижу, ты не привык к такой среде, – сказал добродушно дед.

– Да, как-то неловко. Почему люди так себя ведут? Это же отвратительно. Что та билетерша, что этот водитель. Это же хамство.

– А что есть хамство? – спросил дед.

– Не знаю… Ну так говорят. Мне кажется, очевидно, что такое хамство. Хамство, оно и в Африке хамство.

– Это правда. Оно и в Африке хамство. Но в Африке ты его, наверное, все-таки реже встретишь. Встретишь и грубость, и подлость, но хамство реже. Почитай как-нибудь Довлатова, у него об этом хорошо написано. Знаю, что вы, молодежь, не в ладах с чтением. Но там и немного читать-то.

Женек задумался и пообещал как-нибудь почитать.

– А ты посмотришь со мной смешные видео? – обратилась к нему девочка. Женек, естественно, согласился.

    Оказалось, им тоже нужно ехать в Безводные Прудищи, и на время поездки девочка пересела к нему и всю дорогу они смотрели в ее телефон, погрузившись в ленту бесконечных видео, не обремененных большой смысловой нагрузкой.
Где-то на полпути до Прудищ Жене позвонила бабуля. Он рассказал, что уже в пути, а она же попросила зайти в продуктовый и купить подсолнечного масла. По приезде в Прудищи он сердечно попрощался с дедушкой и его внучкой, и они разошлись в разные стороны.
Наконец, Женя по пути к бабуле забрёл в маленькое одноэтажное деревянное здание с прогнившей деревянной вывеской «ПРОДУКТЫ».

– Ну здравствуй, котеночек. Добро пожаловать, – просипел голос в возрасте из-за прилавка.

Женя оторопел:

– Котеночек?

– Тьфу ты ну ты, заходи, мурлыка. С тобой одна сплошная мука, – бурчала за прилавком женщина. Она была как раз того возраста, когда и не разберешь: вот есть человек, родившийся в совке… Особенно родившийся в совковой деревне – и черт его разберет, пятьдесят ему или семьдесят. Она сидела в косынке и в очках с большими диоптриями на веревочке для того, чтобы их не потерять. Она поманила Женька пальцем:

– Не стесняйся, заходи. Нам есть о чем перетереть с тобой, дружок.

– Э-э-э, и о чем же это? Мы знакомы?

– Ну я не понимаю, котеночек. Тебе масла надо или нет? – с искренним непониманием на лице спросила тетенька.

– А откуда вы знаете, что мне надо?

– Ой ну я о тебе много чего знаю. Бабуля твоя звонила. И мои племяннички тоже о тебе знают и тобой очень интересуются.

Женя только сейчас заметил двух амбалов позади себя. Они резко и грубо взяли его под руки. Он успел только оглянуться и хныкнуть, как вдруг по голове ему плотно прилетело.


    Очнулся он от вылитого ему в лицо подсолнечного масла, привязанный к стулу в том же магазине. Липкая жижа стекала по его лицу вниз, и он быстро дышал.

– Что такое? Что вам нужно? Что я сделал?

– А это лучше ты нам скажи, кто ты по жизни, – сказал один из тех же двух амбалов. Они сидели перед ним на табуретках, скрючившись, как вопросительные знаки.

– Я… обычный тиктокер.

– Нет, малой. Ты обычный московский полупокер.

– Да я же… сам родом из Прудищ. Я рязанский! Что вам от меня нужно?

– Это даже хуже. С****расились там все в Москве своей и наших рязанских мальчишек за собой ведут.

Вдруг уже знакомый женский голос прозвучал из-за спины Жени:

– Неудивительно, что вы оттуда приезжаете и совсем не проявляете уважения к старшим, хе-хе, – усмехнулся новый голос. – Интересно, кто тебя так воспитал, не твоя ли бабуля.

Женя попытался обернуться, но он уже знал, кто с ним разговаривает. Это была билетерша из Рязани.

– Послушайте, что я вам такого сделал. В сущности, я вообще ничего не сделал.

– В сущности, сынок ****ый, ты сделал всё! Всё, чтобы уронить мой авторитет перед этими нищебродами, пришедшими за своими билетиками.

– Да вы же просто хамили им! В чем в этой ситуации ваш авторитет?!

Билетерша резко схватила за плечи Женька и выскочила из-за его спины. Оказавшись прямо перед ним в полусогнутой позе, кассирша приблизила свою голову к его лицу.

– А ты вообще знаешь, что такое хамство? Не маловат ли ты для этого? – рисованные брови над ее глазами исполняли настоящий цыганский танец.

– Ты называешь это хамством, а я именно это и называю авторитетом. Я это называю настоящей властью, – слово «власть» она произносила, растягивая. Издав последний звук в этом слове – мягкий «ть», – она блаженно прикрыла глаза на одну секунду.

– Ведь тот, кому я хамлю, уже, очевидно, ничего не может сделать мне в ответ. Я потому ему и хамлю, что человек от меня зависит. Человек человеку хам, знаешь ли. А пришел, значит, ты со своим тиктоком и размазываешь мне всю малину.

– Я знаю, как мы поступим, – тут в разговор влезла женщина, которая до этого стояла за прилавком. Женя только сейчас заметил ее. Она стояла у двери. – Ты сейчас разблокируешь телефон и тикток этот свой удалишь.

– Мама, этого недостаточно.

– Лидочка, доченька. Я не хочу, чтобы этот котеночек размахивал своей подписотой, как стриптизер трусами. Поэтому пусть его удалит и на этом порешаем.

– Да нет, мама, недостаточно просто удалить его с телефона. Нужно удалить аккаунт.

– Какой еще аккаунт?

Билетерша Лидочка закатила глаза и махнула на маму рукой, а затем достала из кармана телефон Жени. Она протянула его с хитрой улыбкой:

– Ну что, Евгеша Мяу, сотрем тебя из инфополя?

Женя с лицом, измазанным подсолнечным маслом, смотрел прямо ей в глаза, не моргая:

– Ничего подобного. Вы что тут вообще все, рофлите?!

Сумасшедшая баба Лидочка вдруг плеснула маслом в лицо еще раз:

– По-русски говори, Евгеша. Мы тебя не понимаем. Давай говори свой пароль от учётки, и мы тебя отпустим.

Женя не ожидал такого обращения и сплюнул вязкое масло.
 
– Ни черта я говорить не буду. И что вы мне сделаете?

– Позовем твою бабушку. Мы с ней в очень хороших отношениях. Расскажем ей, как плохо ты себя ведешь со старшими.

– Это я плохо себя веду? Вы вообще хоть посмотрите на себя со стороны. Связали ребенка, обливаете его тут маслом хрен знает ради чего. Как только я отсюда выйду, я не только напишу обращение подписчикам, но еще и вызову полицию.
 
    На самом деле, Жене было очень страшно. Вид у этих людей был очень опасный. Что дочь, что мама явно не дружили с головой, но будучи рожденным в поколении, которое не привыкло молчать о проблемах и угрозах, он довольно смело высказал последнюю реплику.
    Внутри же себя он молился непонятно чему или кому, чтобы он смог сбежать и противостоять этим деревенщинам. Он вдруг вспомнил про счастливый билет с числом Зверя в заднем кармане, и связанными руками он, недолго думая, медленно и аккуратно достал его и сжал в кулак.
Лидочка тем временем смерила его надменным взглядом и развела руками:

– Котеночек, давай не будем терять время. Твоя бабуля – многоуважаемая тетенька у нас тут в деревне, но мы можем и ей сделать неприятно, не только тебе. Давай-ка мы тебя развяжем, и ты быстренько удалишь свой прекрасный многомиллионный аккаунт?

    Женя помедлил, глядя прямо в глаза Лидочке, и спустя полминуты согласился кивком.

– Так-то, – хмыкнула она.

Она развязала его руки и протянула ему телефон, но вместо того, чтобы его взять, Женёк быстрым движением закинул бумажный билетик себе в рот.

Она сразу схватила его за руки и закричала:

– А ну, что ты делаешь, маленький засранец?!

Не успела она схватить его за подбородок, как его челюсти сделали несколько механических движений, и билет был проглочен.

– Что ты сделал, что ты сделал?! – бормотала она, сжимая его щеки.

– Загадал желание, – промычал он губами, сжатыми в букву «О».

– Ах ты сволочь. Степан! Степан! А ну поди сюда, – кричала она в сторону двери, пытаясь раскрыть рот Жене, как пёсику, съевшему какую-то гадость на улице.
Дверь распахнулась, и вошел мужик, тот самый, из автобуса, с отвратительной мордой.

– Он съел счастливый билет, Степан! – продолжала кричать Лидочка. – А ну, признавайся, что за цифры у тебя там были, гадёныш мелкий, – ворчала она, всё еще непонятно зачем пытаясь раскрыть рот своего пленника.

Женя, вспомнив о том, что он теперь развязан, оттолкнул ее со всей силы и вскрикнул:

– Шесть шестерок. А вам-то что?! А ну отпустите меня немедленно!

– Щенок, ты что там загадал?! – воскликнул мужлан Степан.

– Да вам какая разница?! – в свою очередь орал Евгеша.

– Ты связал себя с силами, которые вообще никому не подвластны, ****ый ****юк!!! Нам всем ****ец из-за тебя, мелкий гаденыш! Загадал небось, чтобы мы отстали от тебя? Чтобы бабулечка была с тобой? Да?!

Женя молчал и таращился на мужика.

– Ну я так и думал, – процедил Степан, сплюнул на пол и побежал к большому комоду с огромным множеством выдвижных ящиков и принялся их раскрывать в хаотическом порядке. Лидочка и ее мать стояли, оцепенев. Мама Лиды плюхнулась на стул и охнула: «Ну вот и всё». Оказалось, выдвижные ящики были переполнены до отказа билетами на автобус, такими же, как съел Женя. Степан рылся в них и копался, выкидывал на пол целыми кипами.

– Теперь ничто не важно, – бормотал он. – Ничто, б***ь, ничто, но мы можем еще перетянуть одеяло на себя, – сжатыми зубами цедил мужик Степан. Окружающие смотрели на него в оцепенении, даже Евгеша. Вдруг Степан заорал: «Ага!» и победоносно вознес клочок бумаги над головой.

– Ну ты нас сам вынудил, мелкий п*****с.

Степан быстро поднес бумажку и откусил один ее уголок. Далее он подошел к Лидочке, ее матери и племянникам-амбалам. Он разорвал билет на четыре куска и раздал всем, попутно толкнув Женю в грудь.

– Быстро жуйте, у нас мало времени. Проглатывайте и загадывайте, чтобы всё было наше, а не его.

– Что «всё»? – спросил один из амбалов.

– Всё буквально, б***ь! Этот мелкий г****н только что выжевал своими зубами нам самый настоящий апокалипсис, и теперь всё будет его. Мы переплюнем его, и всё будет нашим. Мы будем всем!

Амбалы и мать переглядывались с поднятыми бровями.

– Слушайте его! – Лидочка воскликнула и быстро закинулась куском билета.
Авторитета у нее все-таки было больше, чем у Степана, и все ее послушались.

– Загадывайте, чтобы именно всё было наше! Чтобы мы были всем! Чтобы ****юку с бабкой ничего не досталось, иначе пиши пропало. – тараторил Степан.

– Кстати говоря, о ****юке, где он? – чесал репу один из амбалов.
Все оглянулись. Дверь скрипела, приоткрытая.

Амбалы ринулись наружу и, чуть не сорвав дверь с петель, бежали за Женей, удирающим с приличной скоростью.

– Оставьте его, идиоты! Всё образуется само собой теперь.
Но идиоты уже не слышали Степана.

    Они бежали за Женей, ноги которого совершали уже шаги длиной в километр, ноги его растянулись пластилином и были похожи на длинные сосиски, сгибающиеся в месте, где еще доли мгновения назад были его колени. Пятна масла на его гигантских растянутых лице и груди сползли и затвердели в огромный длинный хлыст. Женя завыл басоватым голосом, как в замедленной съемке, и махнул своим новоиспеченным оружием цвета хаки в сторону своих преследователей. Оружие уже слилось с его рукой и, как щупальце Кракена, обрушившегося на корабль, снесло мужиков и прибило их к стенам придорожных домишек.

     Безводные Прудищи содрогнулись от этого удара. Люди, населяющие те самые домишки, высыпали наружу. Лидочка и ее зловещая семейка тоже вывалились на улицу, разинув рты. Один Степан смотрел на гигантского Женю, все более вытягивающегося в высоту, с прищуром и скорее с негодованием, чем удивлением. Женя смотрел на свои руки и длинное твердое пятно из подсолнечного масла в руке и не понимал, что происходит. Деревенская детвора снимала его на китайские смартфончики, а люди постарше, кажется, вызывали экстренные службы. Но вдруг народ накрыла большая тень – на другом конце деревни выросла другая фигура, части тела которой тоже претерпели довольно-таки странные метаморфозы, схожие с теми, что происходили с Евгешой. Он же, глядя на эту фигуру, кажется, признал свою бабулю. Он поволок навстречу ей свои растянувшиеся в макаронины конечности, а она двинулась ему навстречу. Прудищи дрожали снова.

    Не дойдя до бабули пары километровых шагов, Женя почувствовал, как нечто обхватило его левую ногу и тянет вниз. Там он увидел Степана, растянувшегося коричнево-болотистой жижей у него под ногами. Он чувствовал себя как во сне, когда ты не понимаешь, что видишь, а может быть, и не видишь вовсе, но мозгами и как будто шестым чувством понимаешь, что перед тобой. Жижа из безнаказанности и абсолютного безразличия к окружающим поглощала его ступни, уже мерцавшие перемешанной акварелью всех цветов человеческих пороков. Бессильная ненависть звездами взрывалась перед его лицом, он пытался нагнуться, чтобы прогнать жижу с ног, но его растянувшиеся руки уже держали мужики, которых он еще недавно раскидывал, как морское чудовище. Лидочка же сделала захват под лопатки сзади. Они все давно уже потеряли человеческий облик и обложили его своими гигантскими жижеподобными тушами. Женя снова чувствовал себя тинейджером, скованным мезозойскими взглядами на жизнь, в точности, как когда сидел связанным в магазине Лидочки. Женя хотел разрастись вширь, и ввысь, но банда хамла плотно обложила его со всех сторон.

    Его потуги сделать себя, вырасти личностью, стать взрослым и самодостаточным, не зависящим ни от кого, разбились об широкий лоб тупорылой убежденности в наличии возврастного карт-бланша на все и вся.

– Эй, курва крашена, – прогремел басоватый замедленный женский голос.
На голос повернулась Лидочка. Сверху на ее голову обрушилась рука в форме судейского молотка.
 
– А ну расползлись от моего внучика, – с этими словами бабуля Жени уронила град ударов на остальных коричневых великанов следом за ударом по Лиде.
Бабуля успела вырасти под самый свод небес и легко и непринужденно разбросала подонков в стороны. Женя светил из глаз, рта и ноздрей лучами благодарности в сторону бабушки. Он быстро расправил плечи и, нагнувшись, сбросил с ног Степана, как банановую кожуру.

– Если тебя не уважают, просто потому что ты жил меньше времени на этом зеленом шарике, ты не обязан их уважать, а тем более любить. Никто не обязан, – гремела Бабушка, размеры которой достигали уже всей рязанской области. Она протянула свои ручищи обнять внука. Слезы Жени расползлись двумя голубоватыми полосами – они быстро облетели экватор планеты и прилетели в спину бабушки.

– Бабуля, а масло я, кстати, купил, – хлыст из масла в его руках взвился ввысь и устремился к солнцу. Слившиеся в несколько разноцветных полос Женя и его бабушка устремились туда же и покрывали собой всю атмосферу. Жижа Лидочки и ее безумной семейки осталась растекаться внизу, а Женя несся вверх, Прудищи уже казались маленькой точкой на сине-зеленом пласте планеты, так же как и прожитые восемнадцать лет жизни стали мизерной и бесполезной точкой на линии времени.

     Он мог видеть огни мегаполисов на другом конце планеты. И он мог видеть сверхмассивную черную дыру, к которой его уже тянуло сильнее, чем к Солнцу. Если бы они с бабушкой еще не были бесплотными, они бы переглянулись и кивком дали понять друг другу, что они знают, что нужно делать. Знают, что это неизбежно. Они расползлись по всей планете, сначала устремились к ядру, поглотив и города, и горы, и Лидочку с компанией, и фабрики, и реки. Они поглотили всех бактерий, червей, растения и корни этих растений. Они взяли в себя всю магму, все тектонические плиты и в конце концов добрались до ядра и съели и его тоже.
Ничего не осталось, были только Евгеша Мяу и его бабушка.

    На самом деле, и Мяу уже не осталось, да и Евгеши уже не было. И бабушка подевалась в никуда. То, что осталось, было уже так же не важно, как и все остальное. Или так же важно, как все остальное? Впрочем, неважно, важно ли это или неважно, но, поглотив планету целиком, оно устремилось во все стороны. Стороны не только пространства, но и времени. Не осталось уже и того, что было в прошлом или будущем. Оно устремилось в сторону Солнца, остальных звезд и всех черных дыр. Когда-нибудь оно их настигнет и тоже заполонит собой. А в сущности, что значит «когда-нибудь».

Ничего оно и не значит.

Ничего не значит ничего.
 
Ничего ничего ничего.