Каверна. Часть первая. Глава 11

11

Наступил апрель месяц – время, когда все цветет! Алыча, вишня, абрикос, яблоня, украшают землю своим цветом!

Помню, еще в школе в это время года особенно не хотелось просиживать уроки в пыльных классах. Душа рвалась во двор, на природу. Что-то таинственно-манящее рождается в апреле.

И остро чувствуется неполноценность жизни легочному больному. Нет легкости в груди, одолевает тягостное чувство, не видно конца и края недугу, который незаметно забирает из тебя силы.

Я часто смотрел на руки, как на чужие, в них не было былой силы, под вечер они высыхали и кровоток пропадал. Это не мои руки, - говорил я себе и думал, - неужели нельзя победить эту заразу - чахотку?

Но панические настроения ни к чему, нужно бороться, видеть позитив во всем, а где его нет - создавать самому. Только так и никак иначе.

В «Дубках» недалеко от больницы был большой яблоневый сад. Он переходил с холма на холм и терялся где-то в предгорьях. Еще в феврале, когда было мало снега, я ходил гулять в сад, поднимался на холмы. От нагрузки чувствовал каверну, она тянула, как черная дыра, под ключицей. Но даже это не портило впечатление от прогулки. Просидев всю молодость в каменном мешке, научишься ценить возможность бывать на воздухе.

А в начале марта я ходил в лес у нас на «Горной» (район Нальчика). Раньше, когда в детстве мы приходили за вербой, можно было за полчаса дойти до леса. И стоять на пыльном шелестящем ковре прошлогодней листвы, через которую пробивались первые фиалки и ландыши.

Теперь же город вторгался в природу, застраивался глубже и глубже. Становилось жалко, что в недалеком будущем до леса будет не добраться, по примеру мегаполисов, где клочок зелени роскошь. И придется скучать по времени, когда входил в весенний лес и вороны оповещали округу карканьем. Сойки подхватывали и несли гомон во все стороны. Кружились орлы над холмами, плывущие в просторе, растопырив оперенье крыльев, как пальцы.

Зарядившись солнцем, ароматом весеннего леса, пеньем птиц, выходишь с букетом вербы и чувствуешь, как пульс города приближается: перестук строек, шум трассы проникает в тебя. Взрывается, бьёт по ушам пылящим грохочущим железом – грузовиком, дышащим вонючей соляркой. И стук женских каблуков по асфальту, а главное, сами люди, пугают душу побывавшую в лоне природы. Ты идешь по городу и не понимаешь его суеты. А город не понимает твоего романтизма.

Вдруг бабушка кричит, стоя у подъезда:
- Парень, сынок, дай веточку вербы!
- Пожалуйста, бабуля.
- Ой, спасибо, - бережно берет раскидистую. - Тоже пойду, посвящу.
          
Теперь для меня был первый апрель и я не мог усидеть в палате. Хотелось как можно больше времени проводить на природе, душа рвалась к теплу и солнцу.

Сад расцвел и представлял прекрасное зрелище! Белое и розовое цветение гармонировало с народившейся зеленью. Ковер, по красоте с которым не сравнится ни один персидский, устилал подножие главного кавказского хребта. Горы играли на весеннем солнце, переливаясь фантастическими гранями, как огромный бриллиант, обрамленный цветущим садом. Ветер легкими порывами надувал свежесть и звал куда-то, дурманя всеми оттенками весеннего букета. Белые кучевые облака замерли в причудливых формах на краю голубого и глубокого, как море, неба. Если есть рай для человека, живущего в этом краю, он выглядит так.

Никто как будто не разделял моих чувств, для обитателей больницы такая красота была обыденностью. Благодатная погода стимулировала лишь немногих спуститься во двор посидеть на лавочках. Большинство же так и копошилось в помещениях, не замечая солнца, которое не замечало их. Только наркоманы были на ногах с утра. Они, как неутомимые муравьи, промышляли насущными проблемами, их тропинки и условные знаки неведомы обывателю.

Я же, как человек, необремененный зависимостью от стимуляторов, мог просто наслаждаться жизнью и решил пойти на прогулку в сад. Компанию в прогулке с удовольствием составила Ася.

Мы до сих пор общались. Ей нравилось наше ни к чему не обязывающее общение.
Ася говорила, что была замужем в Ингушетии, куда её в молодости украли. В результате чего у неё была совершеннолетняя дочь, подарившая ей внука, и был сын школьного возраста. Была она в разводе или являлась вдовой, я не помню. Ася рассказывала историю про какую-то ещё любовь, которая предательски покинула её в трудную минуту. Был теперь и Николай, о котором она положительно отзывалась, как будто собиралась связать судьбу и узаконить отношения браком. Несмотря на это, не упускала шанса провести время со мной.

Правда, обстоятельства складывались так, что встречаться после выписки Гули было негде. Первая палата больше не давала повода дойти до конца коридора. Но сама природа помогала и давала ответ.

Прихватив покрывало, бутылку воды, сок и одноразовые стаканчики мы с Асей отправились в сад. Найдя лаз через накиданные ветки, имитирующие подобие забора, пробрались на территорию сада. Оказались в другом мире, зовущем забрести подальше.

Было около полудня, апрельское солнце кусалось на открытом пространстве и хотелось быстрее добраться до места. Мы спустились в низменность, корпус больницы скрылся из вида.

У подножия холма паслись коровы, которые провожали нас взглядами, пережевывая жвачку свежей травы и, похлестывая хвостами, отгоняли назойливых насекомых. Присутствие человека не было заметно, тишину нарушал лишь шелест травы под нашими ногами и хруст сочного коровьего жевания. Мы обошли коров стороной и стали подниматься на холм. Подъем заставил попотеть, но надо заметить, Ася терпеливо шла за мной по примятой траве, разросшейся на загривке холма уже по колено.

Поднялись на холм. Перед нами открылась живописная картина. Вокруг красовались горы во всем великолепии! Справа внизу, как детский конструктор на паласе, раскинулся город. Позади нас виднелись тонувшие в зелени корпуса больничного городка. 

Между цветущих яблонь я постелил покрывало. Земля успела прогреться и можно было не бояться ревматизмов. Апрельское солнце было ласковое для солнечных ванн. Мы с Асей наслаждались в костюмах Адама и Евы.

Стояла тишина, нарушаемая лишь пением птиц, стрекотанием насекомых и игрой ветра в молодой листве. Все это сливалось в звуковой фон, который дополнял картину райского сада.

Лежа на спине, разбросав руки и ноги, я смотрел в небо, где резвились стрижи и ласточки. По небу, как катер по морю, плыл большой самолет, оставляя след белоснежной морской пены. Самолет проплывал с юга, из-за хребта гор, и когда начал теряться из вида, послышался далекий гул моторов. В Россию летит, – подумалось мне, – из теплых стран.

Вдруг зазвонил мобильник…
Звонил Басир из тюремного ада.
- Тенгиз! Салам! – послышался бойкий голос.
- Салам, Басир!
- Как ты, родной? Чем занимаешься?
- Я в раю!    
- Как в раю?
- В цветущем саду с женщиной! – сказал я и посмотрел в небо.
Орлы парой кружили в горделивом танце прямо над нами.
- Её не Ева зовут? – рассмеялся Басир.
- Ася.
- Рад за тебя. Молодец!
- У тебя как, Басир?
- Да у меня… ты же знаешь…
- Опять черти одолевают?
- Да, пытаются… постоянно мутят что-то.
- Крепись, братан, сочувствую.
- Я их гоняю. Они никак не угомонятся. Соберутся гурьбой, рога и хвосты прятать пытаются. Интриг наплетут, кровь начинают сворачивать. Но сколько не прячь, все равно видно. Я их быстро на место ставлю, – посмеялся он.
- Знаю, братан…
- А что за девочка с тобой?
- На, поговори, - передал я трубку Асе.
- Ал-ло, – протянула Ася улыбаясь. – Спасибо, взаимно. 
Они поговорили и Ася вернула трубку.
- Ладно, братан… Береги себя! Поправляйся! – пожелал Басир.
Я понимал, как там тяжело и мысленно пожелал ему скорейшего освобождения. Но этот человек не привык падать духом ни при каких обстоятельствах.

Солнце клонилось к горам, приближался вечер. Надо было возвращаться. Мы невольно завели разговор о больнице. Ася, между прочим, сказала:
- В первую палату положили девочку. Ты к ней не подходи, она больная.
- Мы все больные, – не придав значение её словам, ответил я.
- Но она очень больная, к ней нельзя подходить… даже здороваться с ней нельзя, – сказала Ася серьезно.
- И чем же она болеет?
- Не знаю.
- ВИЧ, РАК?.. Почему нельзя к ней подходить? Не проказа же у неё?
- Не знаю… Мне один пацан сказал, который её знает.
- Откуда знает?
- Они с одного района.
- Ладно, хорошо, - сказал я, а сам подумал: «Неспроста Ася это говорит, так переживает, что предупреждает об опасности? Смешно. Что-то неубедительно это звучит. Больше похоже на бабские интриги. Соперницу почуяла? Я даже не знаю, о ком речь».

Мы вернулись в больницу.

Это была последняя близость с Асей. Было что-то знаковое в том, что наши отношения закончились после такого красивого свидания. Только разрыв произошел не сразу.

Вернувшись как-то вечером из дома, я застал такую картину в палате. Ася разговаривала по мобильнику, Кала и дед, недоумевая, смотрели на неё. Она была пьяна и раздражено ругалась матом. Увидев меня, Ася улыбнулась захмелевшей улыбкой и продолжила пьяную брань. Кала и дед удивлено пожимали плечами. Я подождал, пока она не закончила, и выпроводил из палаты.

Честно говоря, меня нервировало такое поведение.
- Я говорил, пьяная ко мне не подходи?
Ася протянула ко мне руки, - ну-у…
- Иди к себе, ты пьяная, – сказал я категорично.
- Ну… что ты?
- Уходи и ложись спать! - сказал я, чуть ли не срываясь на крик.   
Ася обижено вышла из палаты.

- Что она тут делала? – спросил я у сопалатников.

Кала, округляя глаза от удивления в свойственной ему манере, проговорил:
- Зашла, как себе домой и сидит тебя дожидается. Если б я знал, что так… сам бы погнал её.
- И надо было погнать. Нормально относишься - на шею садится.

Позже я вышел в коридор, там, сидя на табурете, курил Альба. За ним что-то виднелось. Я подошел, поздоровался. Он, затягиваясь, покосился, показывая на… это была Ася. Она сидела на корточках, облокотившись о стену и тоже неумело курила, за ухом у нее торчала еще одна сигарета. Она что-то бубнила себе под нос.      

- Ты, обидел её чем? – спросил Альба с иронией.

Ася что-то промямлила…

Я посмотрел на неё внимательно и подчеркнуто фамильярно проговорил:
- Женщина, вы пьяны, пройдите в свою палату и ложитесь спать!

Ася обижено разговаривала сама с собой.

Альба похихикал этой сцене, а я пошел восвояси.