Безмерность

Провод был слишком чёрный, резкий, зловещий. Он тянулся долго – вдоль дороги. Провод – артефакт древней ушедшей культуры, – непонятный, ненужный теперь.

Исталь боялся проводов как напоминания о смерти возможной в любой момент. Поэтому обычно он ходил по улице, глядя себе под ноги, не поднимая головы.

Но этот провод остановил его взгляд: провод отражался в луже.

Лужа была длинной, она тянулась вдоль дороги и отражала провод.

Лужа кончилась. Исталь почувствовал на лбу испарину.

Лето было душное. Слишком дождливое и слишком душное. Луж было много. Раньше он не думал о них. Ему казалось, что стоит лишь не смотреть вверх, и мысли потекут по выбранному им пути. Но теперь стало ясно, что его воля недостаточно сильна, чтобы блокировать доступ в сознание внешних факторов… даже мелочей – таких, как эта злополучная лужа. Ей удалось нарушить с таким трудом установленный паритет «я» Исталя с внешним миром.

В кои-то веки он вынырнул из виртуального мира, в котором всё подчинено правилами Игры. Там ничего не происходило своевольно – всё подвластно его, Исталя, манипуляциям и воле. Но и там есть этот дикий анахронизм – провод, – который появляется непредсказуемо и ведёт к смерти героя: провод взрывателя, провод высокого напряжения, наконец, провод самоубийцы – с петлёй на конце...

И всё же он, Исталь, знает об этом проводе, и, значит, – предупреждён.

Здесь, в солнечном мире, он это точно помнил, провод в старину находился над головой. Поэтому Исталь в редкие выходы из дома не смотрел вверх.

Он выходил всегда вечером, когда люди после работы уже радовались встрече с семьёй.

Он шёл нервной стремительной походкой, стараясь как можно быстрее преодолеть это пространство без правил и вернуться в свой незыблемый мир, созданный в соответствии с множеством нерушимых законов. Высокий и тонкий, он так устремлялся вперёд, что, казалось, ноги не успеют поймать слишком наклонённое вперёд тело, – и ноги спешили, путались и мешали сами себе. Походка была так непредсказуема, что редкие прохожие обращали внимание лишь на неё, не успевая разглядеть лица Исталя. Это устраивало его, потому что он не хотел вновь становиться героем реальной игры, которого знают, за которым следят сотни глаз. Он давно вышел из неё, осторожно прикрыв за собой дверь. И теперь виртуальный мир, ограниченный четырьмя огромными мониторами квартиры, стал его жизнью.

Когда-то Исталь был похож на древних предков и чего-то хотел, к чему-то стремился. Однажды ему показалось, что реальность отвлекает от главного – создания совершенной Игры, мир которой будет раем для человечества. Его тогда ещё беспокоили внешние раздражители, и даже случилось однажды, как ему показалось, – он влюбился. Но это продолжалось недолго. Ему не удалось втянуть свою любовь (как же её звали? – не помню…) в свой мир без остатка: она приходила к Исталю всё реже и реже, пока однажды совсем не оставила его в покое, к которому он так стремился.

Исталь не любил вспоминать об этом. Но провод хотел вывести Исталя из равновесия, и ему это удалось. Провод появился… Значило ли это в реальном мире смерть героя?

Ни взгляд вниз, ни уход в себя – ничто не защитило Исталя от реальности – от жизни и смерти. Как будто случайность заставляла его выбирать между этими двумя – сейчас, не откладывая.

Он увидел плоские мониторы, окружавшие его, но уже не настенными панелями, а целыми безмерными картинами города с редкими деревьями среди домов.

На одном из мониторов он заметил вдруг молодую женщину. Она стояла на перекрёстке и смотрела вверх. Там, почти над её головой, бежали провода: чёрные, толстые, гибкие – их было очень много, больше, чем могло кому-то понадобиться для убийства. Наверное, они имели какое-то иное назначение. Но она смотрела мимо них, это чувствовалось по взгляду – слишком свободному, слишком далёкому.
Исталю никогда не удавалось смотреть так отрешённо, – но всё же посюсторонне.

Его взгляд и в реальности был где-то за плоскостью бытия.

И ещё сердце. Исталь почувствовал, что оно знало, помнило что-то такое, что было давно, а сейчас, встреченное случайно, заставило его тревожно стукнуть раз, другой, заворочаться, вздохнуть – сам Исталь не мог так вздохнуть, так никто не вздыхал уже в двадцать четвёртом столетии! – и заныть, потянуть в груди не с болью, а так сладостно, призывно, потянуть его к этой женщине, чтобы её глазами посмотреть в ту светлую даль, которая была знакома лишь ей. В безмерную даль, расширявшую четвёртое виртуальное измерение человеческими тремя – теми, в которых были земля, небо и человек между ними, человек с его древними чувствами жизни... И главное среди них – любовь.