Похвала Заболоцкому

Когда сын был маленький, у меня не было смартфона, и на длинные летние прогулки я брала с собой книжки.

Пока он лазил в лабиринте или на других аттракционах в детском парке развлекался, можно было почитать. Чаще всего это был миниатюрный по размеру, но весьма пространного содержания томик Николая Заболоцкого. Было такое пермское издательство, которое выпускало в советское время миниатюрные книжки, и вот на университетской археографической практике в Перми я этот томик и купила почти 40 лет назад.

Не только сочетание размера книжки и объёма текста делало привлекательным этот томик, но прежде всего автор и содержание. Читать стихи Заболоцкого летом на природе - всё равно что иметь под руками энциклопедию с комментариями. Прогулки наши были непредсказуемы, четверть или четыре часа будет возможность почитать, я никогда заранее не знала, но при любом раскладе Заболоцкий идеально подходил, можно было и за несколько минут короткое стихотворение осмыслить, и часами в поэмы вникать.

Настолько всё это было оригинально, ни на что не похоже, что я в нём просто тонула, жалею, что ничего в то время не записала. И вот спустя 13 лет решила перечитать и начала с самого простого, в смысле - понятного мне в силу литературных аллюзий.

Поэмы "Деревья". Не только у Толкиена с Льюисом живые деревья ходят и разговаривают, но прежде (в смысле - раньше) всего у Заболоцкого.

2. Пир в доме Бомбеева

Лесной чертог блистает, как лампада,
Кумиры стройные стоят, как колоннада,
И стол накрыт, и музыка гремит,
И за столом лесной народ сидит.
На алых бархатах, где раньше были панны,
Сидит корявый дуб, отведав чистой ванны,
И стуло греческое, на котором Зина
Свивала волоса и любовалась завитушками,
Теперь согнулося: на нем сидит осина,
Наполненная воробьями и кукушками.
И сам Бомбеев среди пышных кресел
Сидит один, и взор его невесел,
И кудри падают с его высоких плеч,
И чуть слышна его простая речь:

Б о м б е е в
Послушайте, деревья, речь,
Которая сейчас пред вами встанет,
Как сложенная каменщиком печь.
Хвала тому, кто в эту печь заглянет,
Хвала тому, кто, встав среди камней,
Уча другого, будет сам умней.
Я всю природу уподоблю печи.
Деревья, вы ее большие плечи,
Вы ребра толстые и каменная грудь,
Вы шептуны с большими головами,
Вы императоры с мохнатыми орлами,
Солдаты времени, пустившиеся в путь!
А на краю природы, на границе
Живого с мертвым, умного с тупым,
Цветут растений маленькие лица,
Растет трава, похожая на дым.
Клубочки спутанные, дудочки сырые,
Сухие зонтики, в которых налит клей,
Все в завитушках, некрасивые, кривые,
Они ползут из дырочек, щелей,
Из маленьких окошечек вселенной
Сплошною перепутанною пеной.
Послушайте, деревья, речь
О том, как появляется корова.
Она идет горою, и багрова
Улыбка рта ее, чтоб морду пересечь.
Но почему нам кажется знакомым
Все это тело, сложенное комом,
И древний конус каменных копыт,
И медленно качаемое чрево,
И двух очей, повернутых налево,
Тупой, безумный, полумертвый быт?
Кто, мать она? Быть может, в этом теле
Мы, как детеныши, когда- нибудь сидели?
Быть может, к вымени горячему прильнув,
Лежали, щеки шариком надув?
А мать-убийца толстыми губами
Рвала цветы и ела без стыда,
И вместе с матерью мы становились сами
Убийцами растений навсегда?
Послушайте, деревья, речь
О том, как появляется мясник.
Его топор сверкает, словно меч,
И он к убийству издавна привык.
Еще растеньями бока коровы полны,
Но уж кровавые из тела хлещут волны,
И, хлопая глазами, голова
Летит по воздуху, и мертвая корова
Лежит в пыли, для щей вполне готова,
И мускулами двигает едва.
А печка жизни все пылает,
Горит, трещит элементал,
И человек ладонью подсыпает
В мясное варево сияющий кристалл.
В желудке нашем исчезают звери,
Животные, растения, цветы,
И печки - жизни выпуклые двери
Для наших мыслей крепко заперты.
Но что это? Я слышу голоса!

З и н а
Как вспыхнула заката полоса!

Б о м б е е в
Стоит Лесничий на моем пороге.

З и н а
Деревья плачут в страхе и тревоге...

Сочетание вполне традиционного, даже архаизированного стиля с непривычными смыслами удивительно действует на слушателей, я и Тишке, и выросшему сыну вслух читала, оба слушали примерно с одинаковым вниманием и пониманием.

Из обэриутов один Заболоцкий и выжил. Били, пытали, в лагере гноили - выжил. Но потом уже так не писал. Хотя уверена, что без "Деревьев" и других своих долагерных стихов он и "Слово и полку Игореве" никогда бы так идеально не переложил. В "Слове", как и у Заболоцкого, всё живое, не только орлы с лебедями, соколы с соловьями и волки с лисицами, но и деревья, травы, туманы, росы.

Ветер, Солнце и Днепр с Доном и Дунаем, к которым обращается Ярославна. Не буду загромождать этот текст цитатами из "Слова", целиком пришлось бы процитировать.

Но я, кажется, нашла ответ на вопрос, который давно не давал мне покоя: почему у англичан получилось, а у нас нет? Почему Толкиен, Льюис, Роулинг сумели непротиворечиво продолжить свою средневековую традицию, конечно, христианскую, но при этом с живыми деревьями, фавнами, Мерлином и прочими "фантастическими тварями", а у нас подобного нет? Что "научная фантастика" советская, что фэнтези постсоветкие - нехристианские.

А вот потому, что традиция была насильственно прервана, как именно - служат примером обэриуты и Заболоцкий. Ломали через колено, кого не уничтожили физически - просто не печатали, в результате имеем вывих соцреализма.

Вместо закладок обнаружились в стихах купюра в "дваццать рублёу" и билетик за 4 тыщи, сейчас это 0.2 и 40 копеек. Артефакты.

Примечательно, что ругали печатно и сажали Заболоцкого как "кулацкого подпевалу".

Безусловно, его мировоззрение - кулацкое, то есть крестьянское, то есть христианское, а как ещё расшифровать его - не знаю, нужно просто читать его тексты, чтобы увидеть этот утраченный, затерянный мир.