Святая радость

Автор Полина Сумарокова
Иллюстратор Дарья Сумарокова

Моё имя – Лилия. Две недели назад мне исполнилось 28 лет. Я всегда обожала английский язык. По окончании школы поступила на факультет иностранных языков, который закончила с красным дипломом. Помимо учёбы часто принимала участие в различных конкурсах, занимала первые места, что очень помогло мне при устройстве на работу. Из-за одного ужасного события, о котором речь пойдёт ниже, в подростковом возрасте я всячески стремилась как можно меньше проводить время дома. Наверное, это сформировало во мне любовь к путешествиям. Вот уже два года, как я работаю в крупной компании и довольно часто выезжаю за границу.
 
На сей раз судьба занесла меня в Индию. Здесь я провела пять напряжённых дней. Затем поселилась в гостинице «Тишина». Она находилась далеко от города, и сюда приезжали, в основном, на выходные, чтобы отдохнуть.

Вблизи гостиницы располагался живописный парк с небольшим озером, где разрешалось купаться. Я бродила по нему целыми часами, наслаждаясь безмятежностью, теплом и дивным пением незнакомых птиц. Плавала, читала свою книгу по йоге, медитировала. А ещё периодически прокрадывалась в джунгли, что, признаться, было запрещено. Но я тайно позволяла себе эту шалость без всякого чувства вины. Когда ещё мне выпадет шанс постичь природу этой удивительной страны?

Я очень довольна своей поездкой. И с радостью задержалась бы в Индии на несколько дней даже, если бы пришлось снова приступить к своим обязанностям. Однако настала пора возвращаться домой.

Несмотря на весь уют гостинцы, выбрав её, я подвергла себя риску. По крайней мере, мне так казалось из-за моего навязчивого страха опоздать. Здесь ходил всего один автобус. Причём, раз в сорок пять минут. Он вёз только до остановки, где можно было пересесть на другой автобус и продолжить путь в аэропорт.

В 23:35 я подошла к остановке. Было темно. Жара спала. Чарующее соло южного ветра будоражило широкие листья деревьев и, словно дирижёр, руководило их «шипящим» хором.

Я сняла со спины рюкзак, опустила его на землю, глотнула из бутылки воды и принялась ждать. Стрелки часов приближались к полуночи и, наконец, сплелись в одну. Тем не менее, автобус не приехал. Вокруг никого не было, и этот факт навёл меня на мысль: «Может, я перепутала расписание?» 

Минуты сменяли друг друга, однако ничего не менялось. Вернее, ничего, кроме моего состояния. С каждой долей секунды мне становилось всё тревожнее и тревожнее. По натуре я – холерик. Подобные ситуации в мгновение ока выводят меня из себя. И вот со свирепым выражением лица я наматывала круги вокруг рюкзака, пытаясь хоть как-то бороться с эмоциями. Они пытали меня, вызывая ассоциацию с бактериальными клетками, которые делились со скоростью света и беспощадно разрушали мой организм. Я чётко ощущала, как внутри копится раздражение, и даже ветер теперь нервировал меня, подпитывая почву стресса своим протяжным гулом.
 
Воображение вспыхнуло! Оно заставило меня смотреть короткометражный фильм под названием «Лиля-неудачница». На экране показалась стройная девушка среднего роста. Её волнистые каштановые волосы по подбородок растрепались, а большие зелёные глаза горели одержимостью. Будучи измотанной, она всё равно как одержимая бежала к стойке регистрации сквозь толпу народа. Люди толкались, обзывались... Но самолёт взлетает, и я в слезах стою, уткнувшись лбом в оконное стекло. Буду рассказывать эту историю друзьям – рассмеюсь, однако нынче было не до смеха.

00:12. Создалось впечатление, словно я ждала уже целую вечность. Вероятно, ещё потому, что пришла за двадцать пять минут до отправления автобуса. Меня мучила безысходность. Если бы гостиница располагалась рядом с остановкой, я бы рискнула вернуться и сообщить о ситуации. Но до неё было почти три километра! Позвонить я не могла, поскольку пару часов назад мой телефон предательски сломался. Хорошо хоть в холле был Wi-Fi: успела выйти в скайп и предупредить об этом близких, чтобы они не волновались. 

Но вообще в гостинице мне бы вряд ли помогли... Лишь развели бы руками, да выразили своё сочувствие. Автобус однозначно был единственным местным транспортом: я специально это уточняла. Меня несколько утешала уверенность в том, что он ходил каждые сорок пять минут: без пробок на дорогах есть шанс не опоздать.

Достав из кармана рюкзака большой пакет, я его расправила, и теперь он мне служил неплохой подстилкой. Усталость накопилась: посидеть было одно удовольствие. На пару секунд моя проблема даже показалась ерундой.

Паника затихла. Я не заметила, как погрузилась вглубь сознания, и в голову полезли мысли, от которых сначала сделалось грустно, а позднее тяжело. Знаете, человеческий мозг – тот же желудок. Однако в отличие от желудка в его привычном понимании, он способен напитать себя самостоятельно. И если «хозяин» этого желудка пребывает в подавленном состоянии, он как бы поглощает «вредную пищу».

Я ментально вернулась к своему Дню рождения. Собрала друзей, коллег… Мы общались, веселились, всё было отлично. Неожиданно в квартиру кто-то позвонил. Мною руководили два бокала шампанского. Вероятно, поэтому я сразу отворила дверь, забыв предварительно заглянуть в глазок, и чуть не упала в обморок при виде гостя.
На пороге стоял он… Тот, кого я не могла простить. Человек, на которого я злилась долгие годы. Мой отчим, Вихрев Ефрем Родионович. Это была наша первая встреча за длительный период. Несколько лет он провёл в тюрьме.

Ефрем держал в руках шикарный букет специально отобранных, белых роз. Их было столько, что аромат, наверное, ощущался даже издалека. И в ином случае, я бы искренне восхитилась. Но не в этом…

Его взгляд был тяжёлым. Глаза наполнились слезами. Мы стояли друг напротив друга, а потом я просто закрыла перед ним дверь, не сказав и не услышав ни единого слова.
 
Чтобы вернуться на праздник мне было необходимо прийти в себя. Я задержалась в прихожей. К счастью, удалось побыть одной. Через минуту я зачем-то снова посмотрела в глазок. Ефрем до сих пор стоял на лестничной клетке и постоянно подносил ладонь к лицу. Вторичный звонок был ожидаем, однако он не позвонил, и в скором времени ушёл. 

«Нет. Не могу… Не могу тебя простить. Злюсь!» – произнесла я вслух, по-прежнему сидя на своей рукодельной подстилке. А дальше со мной произошло то, что уже давно называю «очередной чашей яда», под которой подразумеваю навязчивое трагическое воспоминание.

Прежде чем им поделиться, несколько слов о Ефреме. С виду он производил впечатление человека, которого вполне можно было бояться. Будучи высоким, Ефрем обладал крепким телосложением. Непослушные волосы цвета угля темнели на фоне белой кожи. Главной отличительной чертой его, бесспорно, яркой внешности были огромные чёрные глаза, обрамлённые настолько лохматыми бровями, что, казалось, они жили своей жизнью. Хулиганили.

В детстве я дружила с девочкой Яной, которая придумала для Ефрема кличку. И всякий раз, когда о нём заходила речь, она называла его чёрным драконом.

Ефрем обладал настоящим мужским характером. Был сдержан, но инициативен. По необходимости всегда проявлял твёрдость. Причём, это давалось ему без труда. По крайней мере, так выглядело со стороны. К тому же, он умел вовремя принять решение, которое в ста процентах случаев оказывалось правильным.

Думаю, мама вышла замуж за Ефрема не только по любви, но также из чувства бесконечной благодарности. Ей хотелось его осчастливить, и она искренне верила, что на это способна. Ефрем буквально за руку вытащил маму из депрессии, подарив ей новую, полную радости жизнь...

Мои родители давно развелись. Когда-то у них были прекрасные отношения. Но с появлением на свет меня обстановка дома резко ухудшилась. Папа очень быстро спился. Будучи, старшим из семи детей, он рос без отца. По всей вероятности, это и послужило главной причиной развития болезни.

С Ефремом мама познакомилась на остановке. Тогда автобус тоже опаздывал. «Он просто подошёл и без малейшей доли смущения сказал: «Вечер добрый. Я наблюдал за Вами двадцать минут. Уверен, что хочу предложить Вам знакомство»», – рассказала мне однажды мама и добавила: «С того момента жизнь начала стремительно налаживаться».

Любой, кто знал Ефрема, его глубоко уважал. Что бы ни стряслось, он всегда владел собой. Никогда и ни на кого не повышал голос. Я видела Ефрема в разных ситуациях и не имела абсолютно никаких оснований для того, чтобы сомневаться в выдержке этого железного человека.

Со мной и мамой он был тактичен, добр, заботлив. Баловал нас, при этом знал меру. Я обожала его и вообще воспринимала, как кого-то совсем непохожего на чёрного дракона. Думаю, идиллия в нашей семье была благодаря нему.

Однажды я смотрела дома один фильм с английскими субтитрами, параллельно выписывая в тетрадь незнакомые слова и выражения. Последний день весны тепло встречал лето. Светило солнце, жёлто-белые лучи начинали краснеть, предвещая наступление вечера. Тогда мне было пятнадцать лет.

– Лиль, к тебе можно? – услышала я за дверью голос отчима и сразу же отозвалась:
– Конечно!

Чаще всего я звала его дядей Ефремом, но периодически проскальзывало и «папа». Он зашёл ко мне сообщить, что уходит. Его пригласили на юбилей.

– Ты здесь не грусти.
– Нет! Зачем?!
– Хе-хе… Ну да, ты всегда найдёшь, чем заняться. Умница.
– Английский для меня, как воздух, – снова улыбнувшись, констатировала я.

Он немного помолчал, а потом проговорил:

– Кстати!.. Мама твоя…сообщение прислала. Они приземлились. Так что ближе к утру жди нас обоих. Я её встречу. Домой не буду заходить. Прямо из ресторана на вокзал.
– Отлично! Я соскучилась!
– Это хорошо! Я тоже, – с улыбкой поддержал он и стал прощаться:
– Ладно. Пора мне. В общем, ты всё поняла, да?
– Of course!
– Так-так… Что-то ведь ещё сказать хотел... А! Не забудь закрыть дверь на ночь! На дополнительный замок.
– Обязательно!
– Не забудешь?
– Не забуду!
– Ну, тогда до встречи, – обнимая меня, подытожил он, и подмигнув друг другу, мы расстались.

Глубокой ночью в прихожей раздался громкий шум. Испугавшись до ужаса, я распахнула глаза с мыслью о том, что всё же забыла запереть дверь на дополнительный замок. Похоже, английский чересчур меня увлёк.

Не успела я опомниться, как в комнату ворвался отчим. Нет, это был не он… Это был чёрный дракон! С вытаращенными глазами он, точно одержимый, подбежал к моей кровати, и в мыслях пронеслось: «Господи! Спаси! Сейчас убьёт!»

– Что случилось?! – прокричала я, забившись в угол комнаты.
– Что случилось?! А тебе какое дело?! – невнятно, но при этом очень громко «выпустил он свой огонь».

Из моих глаз выкатились слёзы. Я зажмурилась. На секунду враг замер. А после вырвал из моих рук одеяло, край которого я прижала к груди, и стал меня насиловать. Набросился, как разъярённый зверь!

Я принялась кричать, брыкаться и бить кулаками в стену соседней квартиры, прекрасно зная, что её жильцы вчера уехали. Он грозился задушить меня и пару раз ударил. Сначала мой инстинкт самосохранения сработал так, что я ему ответила. Собиралась даже вцепиться зубами в его покрасневшую кожу. Но позднее осознала, что чем больше с ним сражаюсь, тем хуже. Моя борьба его бесила. Он не понимал, что делает и мог вполне меня прикончить.

Однако, как я ни старалась, всё равно не получалось перестать обороняться. Поэтому наш поединок продолжался. Он вертел, крутил меня, как ему того хотелось. Наконец, я выбилась из сил и отключилась. А когда очнулась, увидела его не сразу. Он лежал на полу, и было непонятно, что с ним: спит или ударился, да в обморок упал.
 
На тот момент я, наверное, желала ему смерти. Любой шорох вызывал приступ жуткого страха. Казалось, он притворяется, и в любую секунду всё может повториться. Только этого мне было уже не пережить.

Я думала вооружиться деревянной ножкой разобранного стола, но почувствовала, что не подниму и бумажного платка. Всё болело. На внутренней части бёдер горели следы крови, темнели гематомы. Веки опухли. Глаза резало от слёз. Я ощущала такое бессилие, что только с божьей помощью сумела добраться до прихожей.
 
К моему удивлению, входная дверь была закрыта. Конечно, я об этом знала: иначе кто-нибудь услышал бы мой оглушительный сигнал SOS. Но меня поразила грамотность совершённых действий! Обычно пьяные соображают слабо или не соображают совсем. А он как будто всё понимал! Однако изнасиловал!

Трясущимися руками я дважды провернула замок вправо и в одной сорочке поплелась к лифту. Он привёз меня на седьмой этаж. Я называла его седьмым небом… Дело в том, что здесь жила миниатюрная женщина почтенного возраста с невероятно добрыми глазами. Я считала её своей родной бабушкой и навещала несколько раз в неделю. Мы часто пили чай, беседовали, смеялись. Особенно я ценила тётю Веру за то, что она не учила меня жизни. Точнее, может, учила, но делала это искусно… Щедро делилась опытом, рассказывая разные истории из своей долгой жизни, и сопровождала их поистине мудрыми размышлениями.

Я позвонила в квартиру дважды.

– Кто там? – хриплым голосом спросила тётя Вера. В её интонации чувствовалось крайнее беспокойство: редко звонят в такое время. Она жила одна, и заступиться за неё было некому.

«Лиля»… – собиралась отозваться я, но вместо этого расплакалась навзрыд.
Тогда тётя Вера оказала мне огромную поддержку. Я хотела свести счёты с жизнью и даже корила себя за то, что не могу на это решиться. Помимо прочего, своё брал переходный возраст. Юношеский максимализм превращал мои эмоции в воздушные шары и надувал их до предела. Я была контрастной, местами чрезмерно прямой, безапелляционной… И даже жестокой, во всяком случае, по отношению к самой себе.

После этой трагедии моя жизнь в корне изменилась. Я переехала к маминой подруге, тёте Свете, поскольку находиться дома мне было невыносимо: всё кругом будило в памяти страшные картины. Мама перевезла ко мне мои вещи. А сама забегала к нам каждый день после работы, чтобы проведать свою пострадавшую дочь.
Утром Ефрем должен был встретить её на вокзале. Не увидев мужа, она тут же ему позвонила. Перезванивала много раз, однако трубку он не брал. Не брала её и я, поскольку телефон с собой не прихватила.

Обнаружив Ефрема неподвижно лежащим на полу, мама вызвала скорую помощь. Оказалось, в его организме было не только значительное количество алкоголя, но и другое, более сильное наркотическое вещество.

Тогда я обвиняла отчима чуть ли не во всех смертных грехах. Однако тайно…даже от самой себя была почти уверена: сам он и не думал проводить эксперименты. В отличие от многих других алкоголь Ефрем попробовал уже в двадцатилетнем возрасте. Реакция на него была, скажем так, нетипичной. Тогда он и решил быть трезвенником. Кто-то, однозначно, уговаривал его рискнуть весь вечер. В итоге, напоил, да «угостил» наркотиком.

Думаю, трюк провернул коллега Ефрема. Он рассказывал о нём нам с мамой, нередко называя его «паразитом». В целом, он был довольно ценным сотрудником, тем не менее, обладал весьма своеобразным чувством юмора. Его шутки, точнее, шалости редко вызывали смех. Он это замечал, но выводов не делал. На празднике, скорее всего, крепко выпил, и самоконтроль, вконец, его покинул.

Признаться, я всегда чувствовала, что Ефрем об этом помнил. У мамы создавалось то же впечатление. Однажды я подслушала их разговор с подругой. Мама долго плакала, и потом сказала:

– Знаешь, Свет… Я на днях его проверила. Произнесла слово «паразит», и у него сразу глазки в пол! Ох, унесёт он тайну свою в могилу! А
этот баловник… И ты посмотри, молчит! Бережёт себя. Как таких земля держит?!
– Он наказан, Рит. Его, поди, там все уже подозревают… – пыталась успокоить её тётя Света.

Мама не делилась со мной этими мыслями, поскольку понимала свою дочь не только по-матерински, но и по-женски. После того, как я передумала себя убивать, внутри включилось равнодушие. Всё мною отрицалось. Я отвергала помощь, убеждая каждого, что нисколько в ней не нуждаюсь.
 
Позднее мою душу захватила злость. Развивалась паранойя. Казалось, все искали оправдания для Ефрема! Находили! И плевали на меня! Тем не менее, где-то в глубине души я бы хотела, чтобы они продолжали… Превратилась в оголённый провод, предвкушавший прикосновений мокрых рук! Буквально охотилась на того, кто, как следует, надавит на больное, и, наконец, появится повод выплеснуть энергию, источником которой была моя неимоверная боль.
 
Так я, например, поссорилась с Яной.

– Что? Поговорила с мамочкой моей? Не виноват он, да? Ты ведь согласна, правда? Ну, давай! Колись! – вызывала я на бой свою подругу, вытягивая голову, как змея, готовая на всё, лишь бы ужалить. И саркастически добавила:

– Скажи ещё, что никакой не чёрный он дракон! А белый-белый! Прямо белоснежный и вообще похож на лебедя! Изо рта не пламя! Поливает всех святой водой!

Яна повела себя тогда, как резко повзрослевший человек. Она не молвила ни слова. Однако в её взгляде я отчётливо прочла: «Смотри, несчастная… Сама не стань драконом чёрным».

Ефрем не только смертельно боялся любых оправданий в свой адрес. Он сам отдал себя в руки правосудия, а его последними словами перед оглашением приговора были следующие: «Я совершил ужасное преступление и очень виноват. Ваша честь, накажите меня, не принимая во внимание никаких смягчающих обстоятельств. Их не существует».

Произнеся это, он выдержал паузу, а затем обратился ко мне: «Лиля… Я не прошу прощения, потому что не смею быть прощённым даже много лет спустя. У тебя… У тебя всё обязательно наладится, и ты будешь счастлива по-настоящему».

Его речь растрогала моё ожесточённое сердце, однако гордость заперла все чувства на замок. Несмотря на тяжесть преступления, я отнюдь не стала считать Ефрема плохим человеком. Более того, по-прежнему видела в нём человека хорошего. Но простить не могу. Он безвозвратно украл у меня то, чем я очень дорожила. Но дело даже не в этом... Любая проблема есть целая цепь проблем. И моя, похоже, бесконечна. Прежде всего, у меня не складываются отношения с противоположным полом. Подруги говорят, что просто суженый ещё не встретился. Мой единственный.
 Я лишь делаю вид, что меня это подбадривает, и не понимаю, зачем с ними делюсь. На самом деле, причина неудач кроется в моей озлобленности. С недавних пор это стало совершенно ясно.

Тем не менее, признание своей «болезни» остаётся весьма трудной задачей. Вместо того, чтобы справиться со слабостью, я бегу от неё галопом. Злость на отчима стремительно росла… Наконец, она достигла настолько высокого уровня, что распространилась на весь мужской пол. Абсолютно каждый мужчина напоминает мне о моей беде. Раз за разом я пыталась искоренить из себя эту мощнейшую разрушительную силу. Но потом срывалась и начинала ненавидеть.
 
Сейчас я состою в отношениях с мужчиной, которого, действительно, люблю. Андрей надёжный, умный, понимающий, а, главное, тоже меня по-настоящему любит. Однако мы часто ссоримся. Из-за меня. Ему давно пора выдать медаль за терпение! Золотую.

Моё адское воспоминание упрямо, как ребёнок и дьявольски страшно, как татаро-монгольское нашествие. Меня может накрыть в любой миг. Стоит нам повздорить, я тут же принимаюсь беспощадно бросаться фразами, подобными следующим: «Вот-вот! Вы все такие!», «Нет! Ничего нельзя доверить!», «Да, конечно! Ты ничуть не виноват!» Потом я обычно закрываюсь в ванной и подолгу реву. Подхожу, извиняюсь. А позднее всё повторяется.

Очередная чаша яда была осушена. И снова отравившись, я неосознанно проговорила вслух: «Господи, не справиться мне с этим всем одной. Направь на верный путь. Прошу…»
Минуту спустя, я оглянулась назад, внезапно почувствовав чьё-то присутствие. На часах было ровно половина первого. «Ура! Значит, следующий автобус точно придёт!» – обрадовалась я.

К остановке направлялись трое: женщина, девочка лет десяти и кто-то ещё... Я сразу принялась в него вглядываться. Если бы не кричащие цвета одежды, скорее всего, даже не посмотрела бы ни на женщину, ни на девочку, поскольку третий моментально поглотил моё внимание. «Боже… Это вообще человек?» – спросила я саму себя, ощутив, как в крови забурлил адреналин.

Он был очень маленьким, худым, как анорексик, лысым. И вообще выглядел крайне странно. Создавалось впечатление, будто это неземное инопланетное существо. Лицевая часть черепа была значительно меньше другой. А само лицо – каким-то птичьим уже потому, что нос имел клювовидную форму. Тонкая кожа напоминала скомканную пожелтевшую со временем ткань. От всего его вида веяло неблагополучием, и при этом полной безысходностью.

Позднее я узнала, что встретила человека, страдающего детской прогерией (синдром Гетчинсона или Хатчинсона-Гилфорда). Это – один из редчайших генетических дефектов, характеризующийся, в первую очередь, преждевременным старением организма. Поэтому больных детской прогерией называют старыми детьми. Средняя продолжительность жизни у них составляет тринадцать лет.

Моё сердце сжалось. Я забыла о тактичности и бесцеремонно уставилась на этого несчастного.

– М-м-м! – вдруг пропищал он, теребя разноцветную юбку женщины.
Похоже, помимо всего прочего у него была неразрешимая проблема с речью. Женщина развернулась к нему. Её лицо было добрым и взволнованным.

– М-м-м! – произнёс он очень высоким голосом, вытянув руку вперёд.
Я машинально проводила его жест взглядом и увидела шикарное дерево, растущее напротив остановки. Оно, на самом деле, было шикарным… А я его даже не заметила. Теперь мы все всматривались в прекрасный образ, величие которого вполне можно было оценить даже во мраке.

Неожиданно женщина достала из сумки платок и протянула его ребёнку. Непрерывно глядя на дерево, он плакал. Я не могла знать, что это были за слёзы. Но, казалось, читала его мысли. Он невольно сравнивал себя с этим деревом, находя в нём нечто противоположное себе… Всё, чего ему не хватало. И всё, чего у него не будет никогда.

Стало несравненно грустно. Я почувствовала его боль. Мне представлялось, как он смотрит на своё отражение в зеркале и каждый раз расстраивается до самой глубины души.

– М-м-м… – повтори он, изобразив что-то в воздухе.

Женщина произнесла несколько слов на английском. Я не разобрала и половины: произношение было специфическим. Она сказала что-то об освещении, а потом достала из сумки фотоаппарат. Ребёнок неуверенно взял его костлявыми пальцами и сфотографировал дерево. Интересно, как часто он впечатляется до такой степени?

Я плохо видела его лицо, но воображение с лёгкостью достроило образ. В нём содержалось то, что встречалось крайне редко… Я бы назвала это «святой радостью», под которой понимаю искреннее довольство малым. Его по-настоящему радовала возможность просто созерцать прекрасное. Он сделал снимок и едва заметно улыбнулся. Передо мной была улыбка ангела. Она взывала прямо к сердцу, убивая злость.

И тут из моих глаз хлынули слёзы… Я резко ощутила, что становлюсь добрее. Со мной происходило то, чего моя душа ждала, казалось, целую вечность: исцеление. Несколько минут я просто стояла и плакала, непрерывно глядя на ангела в то время, как он продолжал любоваться деревом.

Позднее внутри проснулся экспрессивный голос: «Лиля! Отпусти, наконец, этот тяжеленный груз! Прости Ефрема! Сколько ещё ты будешь портить свою жизнь и жизни тех, кто тебе дорог?! Это было давно! Всего один раз! И тебе не представить, какое наказание он понёс за свой проступок! Утратил доверие! Потерял уважение! А в тюрьме время тянется долго… Особенно, когда нравственный человек так страдает от угрызения совести!

Кстати, Ефрем настоятельно просил тебя запереть дверь на ночь. Припоминаешь? Если бы ты об этом не забыла, скорее всего, ничего бы не случилось!»
 
Мне почему-то сделалось стыдно. Опустив голову, я принялась что-то рисовать на земле. Бездумно начертила пару изогнутых линий, и получилось сердце. Затем мой взгляд снова прилип к ребёнку. Он всё также любовался деревом, и в мыслях родилось:

«Ангел… Твой образ – самый трогательный из всех, что мне доводилось видеть в жизни. Я буду прокручивать его в голове каждый раз при общении с Ефремом… А ещё с Андреем. И вообще со всем мужским полом. Со всеми! Каждый раз, когда меня кто-то будет злить».

Внезапно вдали послышался шум колёс. Прибывал автобус. И он опоздал… На целых семь минут. Тем не менее, на самолёт я всё равно успела. Путь из Индии в Россию был неблизким. Однако я и не заметила, как очутилась дома. Наверное, настолько глубоко задумалась, что воспринимала реальность как бы чисто символически.
 
Моё возвращение совпало с Днём Рождения Ефрема. Без всяких подарков я позвонила вечером в его квартиру. Дверь открыла мама (она хранила Ефрему беспрецедентную верность) и, как всегда, в силу своей проницательности не стала задавать мне лишних вопросов.

– Мам, позови его…пожалуйста, – тихо попросила я.

Она направила на меня нежный, добрый, тёплый взгляд, полный уважения, и, безмолвно кивнув, отправилась за мужем.

Ефрем показался за углом коридора. Медленными шагами подошёл ко мне. Сначала я немного растерялась, как вдруг в воображении вспыхнул образ ангела, и с уст слетело:

– С Днём Рождения… – хотелось добавить «пап», но разум шепнул: «Лиля, лучше без резких движений». 

Он просто смотрел на меня, по всей вероятности, осознавая, что происходит. А позже на его лице появилась едва заметная улыбка, которая напомнила мне улыбку ангела.

Эпилог

Чаша яда обернулась чашей живой воды.

Мои отношения с Ефремом полностью наладились. Я его простила. Доверие к нему вернулось. Мы стали видеться гораздо чаще, а при встрече даже обниматься.

С Андреем ссоры почти прекратились, и я уверена, что наше общение будет только улучшаться. Последнее время пребываю в волнительном, но приятном ожидании, поскольку чувствую: вот-вот он сделает мне предложение.