de omnibus dubitandum 98. 285

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ (1863-1865)

Глава 98.285. НЕ ЗАНОСИЛАСЬ БЫ ТАК ДОЛГО...          

    Он расположился в кресле, и из его подштаников торчал натруженный член.

    Мать осторожно заняла место в седле, и я увидела, как она запустила вниз руку и сама вставила в себя стержень. Вслед за этим она как одержимая запрыгала вверх и вниз:

    – О господи, о боже ж ты мой, да так ещё лучше, так намного лучше… о боже ж ты мой, о боже… теперь он упирается мне прямо в сердце…

    Дедушка прохрипел:

    – Вот видишь сношенька, не заносилась бы так долго, мы уже давно могли бы совокупляться…

    Мать воскликнула:

    – Возьми меня за титьки, чтобы я тебя всюду чувствовала… держи меня… ах, господи… ах, господи, боже ж ты мой… я уже двадцать лет замужем… а никогда так не сношалась… нет… такой мужчина не заслуживает… ах, ты господи… чтобы оставаться честной.

    Её груди во время танца взлетали и опускались. Теперь дедушка схватил их и крепко держал. И то одному, то к другому соску он прижимался с чмокающим, всасывающим поцелуем.

    – На меня накатывает… на меня беспрерывно накатывает… у меня в любой момент естество вытечет… ах, ты, славный мужчина… У меня снова подкатывает… уже снова подкатывает…

    Продолжалось это недолго, и он опять начал издавать свой предсмертный хрип.

    Затем я увидела, как завершающими ударами он высоко поднял мать, груди, которые он при этом крепко сжимал, очень сильно вытянулись, но она этого даже не почувствовала. Она неподвижно застыла и позволила брызгающему стержню глубоко вонзиться в её нутро. Но я смогла заметить, как всё тело ее при этом дрожало, она совершенно утратила дар речи и только едва слышно скулила. Потом она какое-то время лежала в его объятиях точно мёртвая. Наконец они оба поднялись с кресла. Мать опустилась перед ним на колени, взяла его член в рот и принялась неистово сосать.

    И пока его сотрясало от этих ласк, он прохрипел:

    – Ну, надеюсь, теперь мы будем чаще сходиться вместе?

    Она на мгновение приостановилась и промолвила:

    – В первой половине дня я всегда одна, тебе же это известно…

    Дедушка отрицательно покачал головой:

    – Завтра мне уже с утра нужно в контору…

    Мать тут же нашла выход из положения:

    – Тогда я, значит, приду к тебе ночью, когда мой муженёк сидит в ресторане…

    – А дети?

    – Ах, пустяки, – ответила она, – дети спят…

    Он, вероятно, вспомнил в этот момент обо мне и скептически произнёс:

    – Никогда нельзя быть до конца уверенным, что дети спят…

    – Да нет же, – заверила мать, – они ничего не услышат…

    Снова дедушка, должно быть, подумал обо мне.

    – Ой, ли? Впрочем, мне это всё равно, – сказал он.

    В продолжение этого диалога мать всё время держала член во рту, вынимая его только, когда говорила. Теперь дедушка сказал:

    – Давай быстренько ещё один номер соорудим… пока кто-нибудь не пришёл…

    Мать вскочила на ноги:

    – Нет, знаешь ли… знаешь ли… впрочем, разве что быстренько… я не прочь, чтобы на меня ещё хоть разок накатило… но только очень быстренько…

    Она навзничь бросилась на постель и подняла юбки.

    – Нет, – прохрипел он, – не так, перевернись.

    Он расположил её таким образом, что она, стоя перед кроватью, опёрлась головой о нее и выставила свою корму вверх. Тогда он вонзил в неё копьё с тыла.

    Она отреагировала только глубоким гортанным звуком, и сразу же вслед за тем простонала:

    – У меня подкатывает… уже… сейчас… прошу тебя, кончи, кончи тоже… кончи…

    Дедушка прошептал ей:

    – Сейчас кончу, жаль… только… что я не могу… дотянуться до твоих сисек… так… я сейчас кончу… а-а… а-а…

    Он тут же извлёк член наружу, протёр его насухо и подтянул подштаники. Затем уселся в кресло и смахнул со лба пот.

    Мать взяла таз с умывальника, поставила его на пол, присела над ним на корточки и принялась подмывать хозяйство.

    Покончив с этим занятием, она подошла к нему. Груди её по-прежнему свешивались наружу. Она одну за другой протянула их к его рту:

    – Ещё один поцелуйчик, – попросила она.

    Дедушка по очереди взял в рот оба её соска и поцеловал их. После чего мать запахнула блузку.

    – Может быть, я уже сегодня вечером войду к тебе в спальню, – сказала она.

    Он ответил:

    – Вот и прекрасно, я буду ждать.

    Мать вдруг начала говорить обо мне, впрочем, даже не подозревая, что речь идёт именно обо мне:

    – Ну, а как обстоит дело с той маленькой стервой, с которой ты исполнил шесть номеров?

    Дедушка пробормотал:

    – А что с ней, собственно, может такого статься?

    – Может быть, ты и сейчас ещё не потерял желания сношать её?

    – Её-то? – улыбнулся он. – Да ты, случаем, не ревнуешь ли?

    – Конечно, ревную, – запальчиво сказала мать, – я хочу, чтобы ты сношался только со мной… только со мной, со мной одной…

    – Но разве ты сама, не позволяешь другому себя сношать?

    Она пришла в явное недоумение:

    – Я? Это кому же?

    – Ну, своему мужу, к примеру… или не так?

    – О, этому… я его больше близко не подпущу…

    – Ничего не получится, если он захочет тебя отпудрить…

    – Да он, – раздражённо заявила она, – делает-то это только раз в две-три недели, и это тебя смущать не должно… Он вставит его самую малость, пару раз пройдётся туда-сюда и уже готов…

    – В таком случае, – сказал он, – и я буду пудрить свою девицу один раз в две-три недели, тоже не стану вставлять ей полностью, и мы с тобой, стало быть, на этом в расчёте.

    – Я прошу тебя, – предостерегла она, – только будь внимателен и осторожен. Ты можешь быть пойман, и затем предстать за такие дела перед окружным судом.

    Дедушка улыбнулся:

    – Нет, нет, меня не поймают, нет. Да и ты, сама тоже не останешься в накладе, если я иной раз возьму девчонку и, как следует, её пропечатаю…

    – А теперь я пойду, – сказала мать, – скоро уж полдень, и кто-нибудь может придти…

    Они ещё раз прижались друг к другу. При этом дедушка держал обе руки на груди матери, а та – на ширинке его подштаников. Потом мать вышла из комнаты.

    Увидев меня, она в первое мгновение опешила от испуга.

    Я лукаво улыбнулась ей, а она на несколько секунд так смутилась, что не в состоянии была слова вымолвить. Затем она подошла ко мне и шёпотом спросила:

    – Ты что-нибудь видела?

    Вместо ответа я продолжала улыбаться.

    – Ты, ведь никому не расскажешь… не правда ли?

    Я лишь утвердительно кивнула, и она оставила меня в покое, поскольку опасалась, что на кухню в любой момент может кто-нибудь войти.