Три варианта осмысления массового вымирания видов

Перевод статьи Филипа Кафаро (Philip Cafaro)

Три варианта осмысления шестого массового вымирания видов


Аннотация

Существует достаточно данных, свидетельствующих о том, что человечество вызывает массовое вымирание видов: шестое массовое вымирание с момента появления высокоорганизованной жизни на Земле. Автор настоящей статьи принимает этот эмпирический вывод как данность и задаёт философский вопрос: в чем смысл шестого массового вымирания? Что нам думать о нём, что нам делать с ним и что оно говорит нам о человечестве и его месте в мире? Защитники природы обычно воспринимают массовое вымирание как огромную потерю, так же как и большая часть населения. Но как лучше охарактеризовать эту потерю – не такой уж и простой вопрос, и то, как мы на него ответим, будет иметь большое практическое значение. В этой статье рассматриваются три распространённых и вполне убедительных взгляда на шестое массовое вымирание видов: что это потеря важных ресурсов (т.е. ошибка), либо межвидовой геноцид (т.е. преступление) или, что человечество – это рак биосферы (т.е. неизбежность). Взятые вместе эти три подхода проясняют значение шестого массового вымирания и помогают понять, как человечество должно ответить на него.

Введение

Известно, что биоразнообразие быстро сокращается по всему земному шару. По данным Секретариата Конвенции о биологическом разнообразии (2010), человечество может истребить каждый третий вид на Земле в течение ближайших одного-двух веков, а Raven с соавторами (2011) полагают, что «биоразнообразие сокращается даже быстрее, чем в меловом периоде 65 миллионов лет назад, и к концу нынешнего века может исчезнуть 2/3 существующих наземных видов». Специалисты по природоохранной биологии спорят о том, превосходит ли скорость нынешнего вымирания видов естественную в тысячу раз (Pimm с соавт., 2014) или «всего» в пятьсот (He и Hubble, 2011); у них нет единого мнения о том, насколько быстро нынешние темпы ускорятся в будущем (Laurance, 2006; Monastersky, 2014). Но даже используя консервативные оценки скорости нынешнего вымирания и предполагая, что темпы не изменятся, через сотни лет прогнозируется колоссальная потеря биоразнообразия (Ceballos et al., 2015). Таким образом, есть основания полагать, что человечество повинно в массовом вымирании видов – шестом со времени появления высокоорганизованной жизни на Земле (Magurran и Dornelas, 2010; McLellan et al., 2014).

Земля – планета с богатой историей, и значительную часть этой истории жизнь эволюционировала в направлении увеличения разнообразия и сложности (Rolston, 2010). Более 3,5 млрд лет живые организмы выживали, процветали и повышали разнообразие: от нуля к одному, затем к одному миллиону, и, возможно, к 10 миллионам видов сегодня (Tudge, 2000). Выйдя, по всей вероятности, из мелких вод океана, живые организмы осваивали сушу и воздух, занимая разнообразные места обитания – от горных вершин до глубоководных желобов в морях, от самых сухих пустынь до ледяной арктической тундры и горячих термальных источников. Жизнь в ходе эволюции породила удивительное устройство клетки со многими её сложноорганизованными механизмами питания, дыхания и саморегуляции; затем – еще большую сложность многоклеточных организмов, включая животных с их простыми и развитыми формами поведения, многими видами субъективного восприятия мира и разнообразными социальными системами. Все эти организмы, в свою очередь, взаимодействуют друг с другом множеством способов внутри разнообразных и развивающихся экосистем планеты. И хотя мы не можем сказать, что природа «хочет» большего биоразнообразия или, что нашему миру было предопределено эволюционировать именно так, долгосрочной тенденцией было движение ко всё более и более богатой биосфере (Wilson, 2010). Насколько известно, до сих пор ни один вид существенно не уменьшал биоразнообразие на планетарном уровне, но теперь это происходит. 

В то время как палеонтологи спорят о причинах предыдущих массовых вымираний, основная причина нынешнего вымирания ясна – это мы сами. Биологи - специалисты по охране природы едины во мнении, что сегодня существует пять важнейших «прямых драйверов» потери биоразнообразия: утрата среды обитания, влияние чужеродных видов, избыточная эксплуатация, загрязнение и изменение климата, которые, часто действуя одновременно, усиливают вред друг друга. (Sodhi и Ehrlich, 2010, гл. 4–8; Primack, 2014, гл. 7–10). Источниками всех этих пяти прямых драйверов являются главным образом растущее население (Brashares et al., 2001; McKee et al., 2003) и рост экономической деятельности (Wood et al., 2000), которые часто ошибочно описывают как «непрямые драйверы» (хотя было бы правильнее называть их «первичными», или «основополагающими»). Согласно докладу «Оценка экосистем на пороге тысячелетия» («ОЭ»), воздействие этих драйверов вымирания значительно возросло за последнее столетие на фоне взрывного роста населения и экономики (Reid с соавт., 2005). Дальнейшие исследования (Butchart et al., 2010; Steffen et al, 2015) подтверждают еще один вывод «ОЭ», говорящий о том, что движущие силы вымирания возрастают по мере того, как люди стараются стать богаче, корпорации продолжают наращивать прибыль, правительства стремятся к экономическому и демографическому росту и всё большее число людей потребляет, разрушает и присваивает всё больше и больше ресурсов.

В данной работе, отталкиваясь от вышеперечисленных объективных фактов, я задаю философский вопрос: каков смысл шестого массового вымирания? Как нам следует думать о нём, что нам с ним делать и что оно нам говорит о человечестве и его месте в мире? Большинству людей массовое вымирание представляется огромной потерей, но как наилучшим образом охарактеризовать эту потерю, не столь очевидно (Kolbert, 2015). Из множества возможных взглядов на антропогенное массовое вымирание, данная статья фокусируется на трёх наиболее распространенных и обоснованных вариантах его осмысления: ошибка, преступление и неизбежность. Исследование и сравнение этих трёх подходов проясняет смысл и нравственное значение шестого массового вымирания видов и предлагает возможный ответ человечества на него.

Первый вариант: массовое вымирание как потеря ценных ресурсов (ошибка)

Пожалуй, чаще всего специалисты по природоохранной биологии говорят о вымирании видов как о колоссальной потере очень ценных ресурсов. Среди многих примеров (например, Perrings et al, 2010) мы можем вновь обратиться к Секретариату Конвенции о биоразнообразии, его третьему докладу «Глобальная перспектива биоразнообразия» (2010). «Биоразнообразие, – пишут его авторы, – лежит в основе функционирования экосистем, обеспечивающих человечество широким спектром благ. Поэтому продолжение процесса его утраты ведёт к серьезным последствиям для благополучия человека в настоящем и будущем... Обеспечение пищей, материалами, лекарствами и питьевой водой, опыление сельскохозяйственных культур, фильтрация загрязняющих веществ и защита от природных катастроф – вот некоторые из тех экосистемных услуг, которым сокращение и изменение биоразнообразия потенциально несёт угрозу».

Помимо роли биоразнообразия в обеспечении здоровья, физической безопасности и экономического благополучия, авторы апеллируют и к другим интересам человека: «Культурные блага, как то духовные и религиозные ценности, возможности познания и образования, равно как и рекреационные и эстетические ценности также исчезают» с глобальным сокращением биологического разнообразия. Неуклюжесть формулировок («духовные ценности» обеспечивают людей «культурными благами»?) говорит о том, что в рамках ресурсно-ориентированного подхода существует проблема с выражением того, что же на самом деле положено на чашу весов относительно этих неэкономических аспектов потери биоразнообразия. Но всё же данные авторы надеются на то, что напоминание читателям о полном спектре благ, которые даёт биоразнообразие человечеству, подкрепляет их основной посыл: «Изменения в количестве и распределении видов могут иметь серьезные последствия для человеческого общества» (Секретариат Конвенции о биоразнообразии, 2010). Массовое вымирание биологических видов Земли – это безрассудство, серьезная ошибка, о которой человечество пожалеет. 

В таком подходе к потере видов есть существенная доля правды. Для поддержания критически важных экосистемных услуг бывает необходимо сохранить местные виды и сообщества (Brandt с соавт., 2014). Можно утверждать, что мы лишаемся важных для человека возможностей из-за вымирания видов и потери диких территорий (Wilson, 2014). Помимо того, что это правда, люди, любящие природу, надеются также на то, что вся эта ресурсная риторика окажется полезной как средство убеждения тех, кто равнодушен к потере видов, в том, что и им необходимо поддерживать усилия по предотвращению этого явления (Cimon-Morin et al., 2013). Эта потенциальная польза, видимо, побудила и авторов известного доклада «Оценка экосистем на пороге тысячелетия» (Millennium Ecosystem Assessment) построить свой анализ потери биоразнообразия и экологических изменений в рамках понятия экосистемных услуг (Wall, 2013); многие биологи - специалисты по охране природы впоследствии пошли по тому же пути.

И всё же этот подход не отражает всего значения шестого массового вымирания по нескольким причинам. Во-первых, он явно сфокусирован сугубо на потребностях и желаниях человека и возможную потерю видит в подрыве возможностей удовлетворять их сейчас или в будущем (Jabado с соавт., 2015). Но, очевидно, здесь кроется противоречие: ведь именно стремление человечества удовлетворять свои желания и потребности ведёт к глобальной потере биоразнообразия (Jabado et al., 2015). Предотвращение массового вымирания видов с необходимостью подразумевает сдерживание эгоистической экономической деятельности человека (Mushet et al., 2014; Pidgeon et al., 2014), равно как и ограничение им избыточного производства себе подобных, у каждого из которых неизбежно будут значительные потребности в тех же ограниченных ресурсах, которые нужны и другим организмам (Cincotta и Gorenflo, 2011; Mora и Sale, 2011). Но ресурсный подход не включает учёта таких ограничений, вместо этого он концентрируется на эффективности удовлетворения постоянно растущих запросов.

Во-вторых, концепция «ресурса» явно подразумевает «замещаемость», а значит, приемлемость истребления других видов (Gorke, 2003; McCauley, 2006). Даже достаточно ценные ресурсы могут быть ликвидированы, в соответствии со стандартным экономическим взглядом, если это повысит благосостояние человека. У многих видов, особенно редких, может не оказаться экономической ценности, и, возможно, их уничтожение не повлияет на экосистемные услуги (Vucetich et al., 2015). Но многие из нас чувствуют, что ценность императорского пингвина или бенгальского тигра невозможно полностью выразить в терминах пользы для человека (даже при широком понимании слова «полезный»), и их вымирание не может быть морально уравновешено потенциальными выгодами для людей от разрушения или присвоения себе их среды обитания.

В-третьих, фокусирование на использовании ресурсов – это фокусирование на краткосрочной перспективе: особенно это принято среди руководителей корпораций, которые заглядывают не более чем на несколько десятилетий вперед, а в случае особенно дальновидных политических лидеров – на столетие. Но многие виды существовали миллионы лет и в потенциале могут существовать и эволюционировать ещё миллионы лет. Например, журавли (Gruidae) – их подсемейства, видимо, уже образовались в позднем эоцене, а живущие сейчас роды существуют, возможно, 20 миллионов лет. Многие виды журавлей находятся под угрозой исчезновения, и уничтожение столь древнего пути из-за сиюминутных потребностей в ресурсах – это существенная часть того, что так несправедливо в шестом массовом вымирании (van Dooren, 2014).

Это не означает, что вымирание видов не ведёт к потере важных ресурсов для человечества или в определенных случаях к несправедливому изъятию ресурсов у более бедных слоёв общества. Ведёт. Понимание биоразнообразия как ресурса для человека помогает увидеть некоторые аспекты этих потерь, и поэтому оно необходимо. Тем не менее массовое вымирание – не просто ошибка, и когда долю истины принимают за всю истину, это вводит в заблуждение. Акцентирование внимания на рациональном использовании ресурсов не отражает важных моральных аспектов смысла шестого массового вымирания и мешает их осознанию (Deli;ge и Neuteleers, 2014). В частности, оно не позволяет разглядеть независимые истории и самоценность других видов (Agar, 2001; Cafaro и Primack, 2014). Обращать на это внимание особенно важно, если мы хотим понять, что значит положить конец независимым историям этих видов или подчинить их, превратив в легкодоступные ресурсы и сделав их частью нашей собственной истории. Тревожнее всего то, что фокусирование внимания на их ценности в качестве ресурсов позволяет оправдывать антропогенное уничтожение тех видов, которые имеют для человека малую ценность или вообще её не имеют, либо мешают удовлетворению наших интересов.

Второй вариант: массовое вымирание как межвидовой геноцид (преступление)

Многие из изучающих антропогенное вымирание воспринимают его как нечто безнравственное – несправедливость по отношению к другим видам (Callicott и Grove-Fanning, 2009; Shoreman-Ouimet и Kopnina, 2015). Один из убедительных способов формулирования этого морального тезиса – описание вымирания других видов как межвидового геноцида. Например, в своей недавней книге «Планета без обезьян» («Planet Without Apes» (2012)) Крэйг Стэнфорд утверждает: «проводимая людьми кампания по истреблению высших приматов достигла колоссальных масштабов». «Будь это уничтожение людей, то это справедливо назвали бы геноцидом… Как европейские колонисты в тропиках, которые встречали повсюду местные цивилизации, но объявляли эти места «пустыми», так и те, кто сегодня ведёт геноцид приматов, делает это бездумно, не считая свои действия нарушением каких-либо законов природы. Как все колонисты, мы убиваем во имя прогресса и обесцениваем жертв, чтобы оправдать геноцид. В конце концов, они животные, а мы – люди».   

Высшие приматы, возможно, – особенно подходящие кандидаты для такого морального утверждения из-за их развитых когнитивных способностей, разнообразных культур и родства с людьми (Cavalieri и Singer, 1994). Но экологи обвиняют людей в бессердечности и несправедливости в случаях вытеснения также и многих других видов (Carson, 1962; Leopold, 1970; Thoreau, 1989). Главный тезис состоит в том, что из-за трансформации мест обитания, чрезмерной эксплуатации и других последствий нескончаемой экспансии человека мы намеренно заменяем их собой и своими системами экономического обеспечения, способами, которые нарушают права других видов на существование (Staples и Cafaro, 2012).

Слово «геноцид» происходит от греческого корня «genos», означающего род, группу или народ и латинского «cide» – убийство. При обычном употреблении оно означает «отказ в праве на существование целой группе людей, так же как «гомицид» является отказом в праве существовать отдельному человеку» (Osma;czyk и Mango, 2003). Если мы согласимся с тем, что виды живых организмов могут быть истреблены в результате осознанных действий человека, и (что более неоднозначно), что такие действия могут считаться нарушением справедливости и нравственности, то этот термин может быть применен к недавним исчезновениям видов, и, возможно, к самому шестому массовому вымиранию в целом.

Кто-то может возразить, что термин «геноцид» не подходит для массового вымирания видов либо потому, что люди не убивают другие виды намеренно, или потому, что это слово имеет отношение только к насилию против людей (Sztybel, 2006). Относительно первого возражения – действительно, прямое намерение, как правило, считается обязательным условием подтверждения факта геноцида согласно международному праву. «Конвенция ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него» определяет геноцид как «действия, совершенные с намерением уничтожить, частично или полностью, национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую»; и как «преднамеренное создание для данной группы условий жизни, рассчитанных на ее физическое уничтожение частично или целиком» (Scott, 2006, курсив мой). Холокост, устроенный нацистами, является образцом геноцида в этом смысле, с его чётким планом уничтожить всех евреев в Европе и созданием для этого высокоорганизованной инфраструктуры.

Однако более поздние случаи геноцида поставили под сомнение этот фактор «намеренности» (May, 2010). Например, геноцид в Руанде в 1990-х, по всей видимости, не был результатом продуманной координации со стороны правительства или всепоглощающего желания истребить всех до последнего тутси или хуту (Diamond, 2005). Примеры геноцида коренных народов, стоявших на пути аграрного или промышленного освоения, часто также не укладываются в модель преднамеренности из-за слабой организованности или отсутствия намерения полностью истребить нежелательную группу. Часто главными причинами межгруппового насилия вместо расовой идеологии становятся экономические интересы и демографическое давление (особенно важным фактором, как представляется, в Руанде было перенаселение (Gasana, 2002)). Согласно Shaw (2007), «очень сложно судить о геноциде, не учитывая территориального аспекта… Уничтожение социальной группы всегда означает уничтожение её присутствия и её экономического, социального и культурного влияния на данной территории и изъятие этой территории для своей собственной группы».

Так что, хотя и нет некоего зловещего заговора по планированию «окончательного решения» с целью стереть с лица земли птиц или жуков и часто нет сознательного злого умысла по отношению к тем видам, которых вытесняют люди, мы тем не менее видим безжалостное и намеренное присвоение территории и ресурсов человеком по всей планете. Если мы признаем, что экономический и демографический рост является главной причиной исчезновения видов, и будем помнить, что рост – это основная цель корпораций и правительств по всему миру, то тогда слова о том, что люди ненамеренно уничтожают другие виды, звучат фальшиво. Надо полагать, нас не освобождает от моральной ответственности то, что мы предпочли бы иметь больше богатства, больше прибыли или экономического роста без причинения вреда другим видам (по такой логике угонщик автомобиля мог бы заявить в суде, что он не имел намерения заставить вас плестись по обочине, ему просто нужна была ваша машина).   

Ключевой моральный факт – это отказ человечества контролировать себя или принимать меры, необходимые для адекватной защиты других видов. За последние сто лет мировое население увеличилось более чем на 300%, а размер глобальной экономики вырос как минимум на 1500%, по консервативным оценкам (Steffen et al., 2015). Такой взрыв человеческого присутствия уменьшил и разбил на фрагменты дикие природные территории, уничтожил многие популяции растений и животных, распространил биологическое однообразие и истребил бессчётное количество видов. При этом мы отказываемся ограничивать свою численность на планетарном уровне и отказываемся ограничивать потребление природных ресурсов на душу населения путём прекращения или хотя бы замедления экономического роста (Hardin, 1993). В результате обитатели океана сведены к улову и прилову; тропические леса рубят ради производства мяса, сои, пальмового масла и древесины; тайгу и леса умеренного пояса вырубают и эксплуатируют ради древесины, целлюлозы и энергетических ресурсов; горы взрывают для добычи угля, морское дно дырявят в поисках нефти; луга страдают от перевыпаса скота либо превращаются в поля с посевами сугубо для людей; реки спрямляют, преграждают плотинами, загрязняют, избыточно вылавливают из них рыбу; животных истребляют с невиданной скоростью, либо вытесняют с их территории, либо убивают из-за мяса или дорогостоящих частей тела (Butler, 2015). Можно утверждать, что всё это является частью намеренного отказа оставить достаточно ресурсов для существования других видов и, таким образом, межвидового геноцида: тяжкого преступления против природы, подобно тому, как геноцид в общепринятом смысле обычно понимается как тяжкое преступление против человечества. 

Что касается второго возможного возражения, что только группы людей могут быть жертвами геноцида, – скажите это додо. Гигантскому моа. Странствующему голубю. Тасманийскому волку. Речному дельфину. Золотистой жабе. Американскому бизону (бизоны – особо интересный случай, так как они были истреблены на Великих равнинах Америки во второй половине 19 века частично в рамках организованных правительством США кампаний по вытеснению племен коренных американцев (Smits, 1994)). Несомненно, нет ни логических, ни научных доводов, по которым мы не можем использовать термин «геноцид» по отношению к истреблению других видов наряду с группами людей. Ключевой вопрос – моральный: заслуживают ли другие виды того, чтобы мы их учитывали, уважали и ограничивали себя? Имеют ли они, как это выразил в «Календаре песчаного графства» Олдо Леопольд (1970), «право на существование как таковое и – хотя бы в отдельных местах – на существование в своей естественной среде?»   

Можно утверждать, что имеют. Биологические виды – это главные примеры и хранители законов живой природы, её творческой силы и разнообразия. Они олицетворяют собой миллионы лет развития, в результате которого они несут в себе колоссальные знания об адаптации, закодированные в ДНК. Организмы, из которых состоит вид, часто демонстрируют невероятную функциональную, организационную и поведенческую сложность. Каждый вид, как и каждая личность, уникален, со своей собственной историей и судьбой. Каждый вид – это живущее достижение. Эти эмпирические истины поддерживают моральное утверждение о том, что каждый вид обладает огромной внутренней ценностью и что люди должны признавать и защищать эту ценность, а не разрушать её (Rolston, 1989; Vucetich et al., 2015). 

Такие моральные утверждения оспариваемы. (Palmer, 2009; Sandler, 2012). Они так же недоказуемы, как и то, что неправильно отнимать землю у более слабой группы людей. Однако несогласие с этими моральными утверждениями неизбежно подразумевает принятие альтернативного взгляда на другие виды – как на ресурсы для людей и не более того. Здесь экологи и сообщества, внутри которых мы работаем, возможно, сталкиваются с моральным выбором – выбором, который, пусть и основан на науке, выходит за её пределы. Мы можем постараться найти слова, отражающие нравственное отношение человечества к другим видам, решить, что можно считать справедливым распределением ресурсов между видами (Noss et al., 2012; Wilson, 2014 призывает человечество оставить «половину планеты природе»), и постараться жить в соответствии с этим идеалом. В противном случае мы можем скатиться к чисто инструментальному подходу в нашем отношении ко всему живому (хотя большинство специалистов по охране природы интуитивно считает его неадекватным для полноценного объяснения того, что именно поставлено на кон в случае шестого массового вымирания) и жить соответственно.

Третий вариант: массовое вымирание как свидетельство того, что человечество – это рак биосферы (неизбежность)

Предотвращение межвидового геноцида зависит от признания права других видов на жизнь и от совместного использования с ними территории (среды обитания и ресурсов). Безусловно, как материальные существа люди должны превращать какую-то часть дикой природы в ресурсы для собственного выживания и репродукции. Но как сознательные и моральные существа мы способны ограничивать это присвоение. Мы можем избежать межвидового геноцида.

Или же всё-таки не можем? Даже когда защитники природы призывают к ограничению роста населения или экономической экспансии, экономисты и политики традиционного толка, как обычно, отвечают нам, что ограничение роста необязательно, аморально или же невозможно (Friedman, 2006). «Не существует… предельной экологической ёмкости Земли, с которой мы могли бы столкнуться в обозримом будущем», – уверял американцев несколько лет назад бывший министр финансов Лоуренс Саммерс (предсказуемо связывая «предельную ёмкость» исключительно с людьми). «Риска апокалипсиса из-за изменения климата или чего-то ещё не существует. Идея о том, что мы должны ограничивать рост из-за каких-то естественных пределов, глубоко ошибочна» (цитируется по McKibben, 2007). Большинство современных эколидеров боится подвергнуть сомнению такой взгляд, вместо этого они выступают в защиту т.н. «умного роста», который экологически менее разрушителен, чем обычный, при этом полностью игнорируя рост населения (Speth, 2009). Но будь то умный или глупый, красивый или уродливый, справедливо или несправедливо распределённый между людьми рост – он с необходимостью означает непрекращающееся вытеснение дикой природы. Чем больше нас, тем меньше других видов, за исключением немногих одомашненных и синантропных. 

У врачей есть название для быстрого и бесконтрольного роста части организма за счет целого: рак, который можно определить как аномальный рост ткани, несоотносящийся с окружающими нормальными тканями и поэтому вредящий организму (McKinnell et al., 2006). Это наш заключительный вариант понимания шестого массового вымирания видов: человечество как раковая опухоль биосферы. «Планета вскоре будет охвачена лихорадкой, возможно, это происходит уже сейчас, и мы, люди, являемся болезнью, вызвавшей это», отметил Томас Лавджой на конференции, посвященной антропогенным угрозам окружающей среде (цитируется по Brooks, 1989). «Общества стали потребительскими, с постоянно растущими неутолимыми аппетитами, и на всё это наслаивается постоянный рост населения», говорит специалист по экоэтике Холмс Ролстон (1994). «Говоря без прикрас, этот рост стал злокачественным. Едва ли это метафора, так как рак по сути своей и есть взрыв бесконтрольного роста». Недавно Мэри Харт и Энн Эрлих предостерегали: «нескончаемый рост – это кредо раковой клетки, а не устойчивого человеческого общества». (Harte Mary и Ehrlich Anne (2011)).

Согласно медицинской литературе, злокачественные новообразования имеют четыре основных признака: (1) быстрый, неконтролируемый рост; (2) утрата раковыми клетками способности к дифференциации; (3) проникновение в соседние нормальные ткани и разрушение их; и (4) метастазирование в различные органы и ткани (McKinnell et al., 2006). Hern (1990, 1999) описал близкие соответствия между характеристиками нынешнего человеческого роста и перечисленными четырьмя признаками рака. Гомогенизация человеческих культур по всему миру чётко проявляется в быстрой потере языков и замене традиционных практик жизнеобеспечения процессами индустриальной экономики, что говорит о продолжающемся процессе утраты способности к дифференциации среди Homo sapiens (признак 2). Экспансия человека на природные территории, прилегающие к существующим местам нашего расселения, аналогична признаку 3, в то время как колонизация дальних районов, которые затем часто становятся центром, вокруг которого создаются и расширяются новые населённые пункты, подобна признаку 4. Но ключевое сходство, это признак 1: быстрый неконтролируемый рост части, в данном случае одного биологического вида, который вреден для биосферы как целого. Является ли это правомерным описанием нынешней роли человечества в биосфере?

На протяжении последних столетий численность населения и негативное воздействие на природу росли необыкновенно быстро. Это так, независимо от того, сравниваем ли мы нынешний рост населения с прошлым или же воздействие человека на планету с воздействием любого другого вида на природу (Meadows et al., 2004). Также представляется очевидным, что этот рост шёл часто за счет здоровья и целостности экосистем Земли. Об этом свидетельствует резко сокращающаяся в последние десятилетия численность многих видов позвоночных по всему миру (McLellan et al., 2014), рост огромных «мертвых зон» в местах впадения крупных рек в моря (Wohl, 2011), обширные посевы монокультур нескольких видов, заменяющие богатые биоразнообразием леса и луга (Davidai et al., 2015), обесцвечивание большой части коралловых рифов (Briggs, 2005) и многие другие примеры. Наконец, постоянный рост человеческого присутствия на Земле, действительно, представляется неконтролируемым: и в том смысле, что технический прогресс позволил нам преодолеть те экологические ограничения, которые сдерживали и численность населения, и экологический ущерб в прошлом, а также и в том смысле, что наши лидеры и институты явно неспособны ограничивать этот рост, даже если бы им этого хотелось (Dilworth, 2009). Таким образом, эта ключевая аналогия между раком в организме и человечеством 21-го века (в обоих случаях наблюдается быстрый, неконтролируемый и причиняющий вред рост) представляется справедливой. 

Рассматривая предыдущий вариант – вымирание видов как несправедливость, как межвидовой геноцид – мы рассуждали так, словно человек свободен выбирать, быть ли ему двигателем шестого массового вымирания. Такие моральные суждения подразумевают свободу выбора из разных вариантов действий (как говорят философы, «должен, подразумевается можешь»). Специалисты по охране природы надеются на то, что у современного общества эта свобода есть (ведь от этого зависит успех практической деятельности по сохранению природы), но, возможно, у общества её нет. Быть может, политики и экономисты правы, и мы на самом деле не можем остановить рост (пока не наступит катастрофа). В этом случае смысл шестого массового вымирания меняется существенно. Человечество тогда в меньшей степени выглядит как банда алчных преступников и больше как рак – естественный процесс, который по какой-то причине ускользнул за границы нормы и теперь находится вне контроля. Возможно, уже не зло или результат злого умысла, но как бы то ни было, всё равно крайне прискорбное событие.   

Конечно, идея о «человечестве как раке» неприятна. Кто хотел бы думать о себе или своих детях как о части мучительной, угрожающей жизни болезни? Многие из нас знают людей, страдавших от рака. Весь разговор в таком духе кажется дурным вкусом. Но в то же время, мы должны признать, что человечество демонстрирует все признаки бесконтрольного использования и захвата природного мира. Назвать человечество раком биосферы – это сказать, во-первых, что другие организмы, виды и территории на самом деле могут быть здоровыми и полными жизни (Pimentel et al., 2013); во-вторых, что человечество может нанести вред этой жизни: закатывать в асфальт, душить токсичными веществами или разрушать и уничтожать её другими способами; в-третьих, что рост населения является основной причиной этого разрушения; и, в-четвертых, что этот рост неконтролируем и не может быть сознательно остановлен. Доводы с первого по третий представляются очевидно истинными, тогда как четвертый кажется возможным, по крайней мере, при отсутствии доказательств в пользу противоположного. 


Можем ли мы ограничить рост (или хотя бы говорить о его ограничении)?

На этот ход мысли критик может возразить, что люди способны ограничить свой рост, если захотят того, и указать на конкретные примеры, уже имевшие место. Существуют примеры того, как люди решили оставить участки суши или воды для сохранения других видов (Terborgh et al., 2002); либо примеры народов, чьи граждане свободно выбрали ограничение воспроизводства с тем, чтобы стабилизировать численность своего населения (Фонд народонаселения ООН, 2012), и даже политиков, которые пожертвовали некоторым экономическим ростом ради важных социальных целей, таких как более справедливое распределение богатства (Stiglitz et al., 2009). Такие примеры дают надежду защитникам биоразнообразия и тем, кто борется за справедливость и устойчивое развитие по всему миру. Также надежду вселяет и растущая популярность новых подходов к экономике, учитывающих экологические ограничения и разрабатывающих действительно устойчивые типы экономики, как, например, развивающаяся сейчас экологическая экономика и международное движение де-рост (de-growth) (Dietz и O'Neill, 2013; Daly, 2015). 

Однако в глобальном масштабе эти попытки кажутся слабыми ручейками межвидовой щедрости против натиска большой штормовой волны роста, грозящей смыть все эти усилия, когда охраняемые территории теряют своё первоначальное биоразнообразие, например, из-за изменения климата (Shen et al., 2015) или уничтожения ради экономического освоения (Mascia et al., 2014). За редкими исключениями рост численности населения сам по себе не ставится под вопрос традиционными политическими лидерами или же общественностью. Трудно себе представить, как человечество может сохранить биоразнообразие планеты в долгосрочной перспективе, если ограничение роста не рассматривается даже среди тех, кто, казалось бы, должен его продвигать.

Среди важных примеров – четвертый и пятый оценочные отчеты Межправительственной комиссии по изменению климата (2007, 2014), которые чётко определяли рост населения и возросшее богатство на душу населения как основные драйверы глобального роста выбросов парниковых газов. Однако ни один из этих отчетов не рассматривает стабилизацию численности населения или замедление экономического роста как средства для ограничения растущих выбросов (Cafaro, 2011). Оба концентрируются исключительно на повышении эффективности, несмотря на доказанную неспособность таких мер поспевать за выбросами, связанными с ростом, и невзирая на предостережения о том, что человечество опасно приблизилось к потенциально катастрофическому изменению климата. А ведь в данном случае глобальное научное сообщество предупреждало правительства мира об угрозе, способной привести к потере миллионов человеческих жизней. Если люди не могут учитывать пределы роста, чтобы избежать настолько страшных угроз для самих себя, у нас мало причин полагать, что мы сделаем это ради защиты других видов.

В этом отношении стоит ещё раз обратиться к «Глобальной перспективе в области биоразнообразия 3» (2010), где утверждалось: «Эффективность борьбы с потерей биоразнообразия зависит от адекватного реагирования на первопричины, или непрямые драйверы этой потери». Как мы рассмотрели выше, эти основные драйверы – демографический и экономический рост. Но каковы своевременные и эффективные меры борьбы с ними на практике? Вот некоторые из рекомендаций этого отчёта (курсив мой):

«Значительное повышение эффективности в использовании земли, энергии, пресной воды и сырья для удовлетворения растущих потребностей» [вместо ограничения самих потребностей]

«Использование рыночных стимулов и отказ от нежелательных субсидий для минимизации неэкологичного использования ресурсов и нерационального потребления». [вместо введения обязательного верхнего предела в использовании человечеством ресурсов или в потреблении]

«Стратегическое планирование в использовании земли, водных ресурсов суши и морских ресурсов, чтобы совместить освоение с сохранением биоразнообразия». [вместо установления пределов в освоении суши и водных объектов].

Иными словами, сохранение биоразнообразия может включать какие-то изменения в государственном регулировании или улучшение эффективности управления, совместимые с целями продолжения роста, но не более того. Авторы доклада «Глобальная перспектива в области биоразнообразия 3», многие из которых биологи, переживают из-за продолжающейся быстрой потери биоразнообразия планеты и понимают, что предыдущие попытки его сохранения оказались недостаточными для замедления этой потери. И при этом они не обсуждают и уж тем более не выступают за меры, бросающие вызов экономическому статус-кво, ориентированному на рост. Это поразительная оплошность, учитывая, что она исходит от группы людей, занятых обдумыванием возможностей сохранения мирового биоразнообразия, и яркий пример того, как современные специалисты по охране природы находятся во власти экономических стереотипов. Нас оставляют с ростом как могучей и не подвергаемой сомнению силой, формирующей будущее биосферы. А приверженцы популярного «нового подхода в охране природы» вместо критики экономического статус-кво предлагают даже большее согласие экологов с правительством и бизнесом, чья деятельность ускоряет шестое массовое вымирание (Miller et al., 2013). Как сказал бывший главный научный консультант организации «The Nature Conservancy», защитники природы должны прекратить «ругать капитализм» или подвергать сомнению необходимость быстрого экономического развития, нужного для обеспечения растущего населения (Kareiva et al., 2011).

Считается, что именно способность ограничивать себя возвышает человека над остальной природой. Знаменитый философ Иммануил Кант чётко сформулировал этот взгляд более двух столетий назад: рациональность ; выбор ; свобода ; нравственность. Наша способность к суждению позволяет различать между двумя способами действий и выбирать между ними. Это создает пусть и ограниченную, но реальную свободу, которая в свою очередь требует, чтобы мы действовали со справедливостью и добротой в мире, в котором мы имеем столько влияния. Мы не ждем, что вомбаты, сосны или вызывающие рак вирусы будут уважать права или признавать ограничения. Но мы ждем этого от людей. Утверждается, что человечество отличается именно этим – умением действовать с предвидением, планированием, ограничениями и высокими целями. Но так ли это? Могут ли люди действовать разумно и с ограничениями в качестве глобального сообщества, коллективно держащего в своих руках судьбу десяти миллионов видов? Это далеко не очевидно.
 
Если ограничивать себя в использовании ресурсов, необходимых другим видам, в конечном итоге не в наших силах, то можно подумать, что с моральной точки зрения вина в шестом массовом вымирании снимается с человечества. Тем не менее образ самих себя как смертоносной, деструктивной силы, бездумной и бесконтрольной, вырывающей целые куски из мозаики жизни и создающей уродливый и обеднённый мир, едва ли устроит большинство людей. Мы хотим верить в то, что люди обладают возможностью свободно выбирать лучшее будущее для себя и своих детей: то, которое сохраняет красоту и разнообразие природы и наше собственное самоуважение (Bendik-Keymer, 2010). Но если мы отвергаем идею человечества как рака биосферы (а я думаю, нам следует это сделать), тогда мы должны обуздать экономические и демографические тенденции, превратившие человечество в смертельную угрозу для всей остальной жизни (Cafaro, 2010). Мы должны удвоить наши усилия, чтобы найти слова, позволяющие сформулировать нравственное отношение к живому миру, и работать над созданием образа жизни, принципов деятельности и институтов, при которых такое любящее и уважительное отношение станет реальностью.

Заключение

Каково значение шестого массового вымирания жизни на Земле? Мы рассмотрели три возможных способа осмысления этой потери, каждый из которых отражает какие-то важные аспекты данной проблемы. Мои главные выводы таковы. Во-первых, вымирание действительно представляет существенную потерю ресурсов для людей, но такое видение не отражает того, что важнее всего с моральной точки зрения относительно антропогенного вымирания видов: несправедливость человека, истребляющего без необходимости бесчисленное множество форм жизни. Во-вторых, если мы можем положить конец нынешнему массовому вымиранию, но не делаем этого, то человечество, действительно, можно обвинить в межвидовом геноциде. В-третьих, если люди не могут положить конец нынешнему массовому вымиранию, потому что ограничение нашего собственного роста выходит за рамки наших возможностей, тогда можно считать это доказательством того, что мы являемся раком в биосфере. Во втором варианте, как и в случае любого геноцида, ответственность за причинение вреда различается между отдельными индивидами и группами, в то время как в третьем варианте вопросы индивидуальной или групповой ответственности неактуальны (поскольку в этой гипотезе такой вред рассматривается как неизбежный). В любом случае будущие поколения вряд ли будут гордиться результатами.

Эти три варианта не исчерпывают всех возможных взглядов на шестого массовое вымирание. В частности, я не рассматривал версию, согласно которой уничтожение значительной части видов Земли не является проблемой вообще, а просто сопутствующим ущербом в рамках более важной истории, вращающейся вокруг технологического, экономического и социального развития человечества на Земле (Kurtzweil, 2006) или за её пределами (Impey, 2015). Высказанный в явной форме такой взгляд кажется неприемлемо солипсистским (хотя неформальный обзор последних «футуристских» текстов показывает, что он может быть более популярным, чем хотелось бы думать специалистам по охране природы). Также я не рассматривал возможность того, что человечество может прозреть относительно своей моральной ответственности и предпринять шаги, необходимые для прекращения шестого массового вымирания. Учитывая нашу неспособность серьезно рассматривать пределы роста, такой вариант в настоящее время кажется маловероятным.

Тем не менее специалисты по охране природы знают, какие меры необходимы для прекращения шестого массового вымирания, даже если мы редко отстаиваем такие меры. Человечество должно было бы остановить свой глобальный демографический взрыв (Cincotta и Engelman, 2000; Foreman и Carroll, 2015), выделить достаточные территории суши и воды для того, чтобы другие виды могли процветать в долгосрочной перспективе (Wilson, 2014; Wuerthner et al., 2015), и создать экономику, основанную на поддержании ограниченного числа людей в комфорте, а не всё большего и большего количества людей в роскоши (Rands et al., 2010; Noss et al., 2013). При наличии таких знаний человек мог бы, теоретически, найти чёткое нравственное видение и волю к созданию общества, которое щедро делило бы сушу и море с другими видами. Так, по представлениям Олдо Леопольда (1970), при этом люди жили бы в качестве «простых граждан» биосферы, а не её «покорителей». Э.О. Уилсон (2006) говорит о культивировании нашей естественной биофилии и обретении нами роли служителей творения и хранителей истории всего живого. Холмс Ролстон (2012) призывает отказаться от мечтаний о господстве и обладании и вместо этого обитать на нашей родной планете с любовью. Предотвращённое, а не устроенное нами шестое массовое вымирание сказало бы что-то совсем другое и намного лучшее о человечестве и нашем пути на Земле.

Опубликовано в журнале «Biological Conservation» №192 (2015)



Перевод: Мария Замир