Прости, отец
Смотрю на сыновей Петра, есть ли портрет папы. А... вот этот, с усами. Только ростом выше. Но такая же доверительная добрая улыбка. А усы уж больно ершисты. И что-то в нём проказное, ироничное. Оставляю друга, иду к своим
Иду один, и не веду за собой никакого выводка, как Петр. Прости, отец. Прости, что все сложилось иначе, чем хотелось. Что и жизнь прожил не так, как надо, в которой кому-то кажет больше моей вины, чем беды. Твой внутренний протест против того, что мешало нормально, по-человечески жить, был органичен и естественен. Порой он звучал весомее кузнечного молота. Мой - раздирает меня собственным противоречием. Порой так и хочется на все закрыть глаза, просто замолчать. Но кто расскажет о нашей поскотине? Кто-то же должен при всей своей греховности подняться против абсурда и мракобесия и защитить человеческое в человеке. Прости, что это выпало на долю твоего непутевого сына.
Подхожу к могиле отца. Кланяюсь и слышу: "Давайте помянём деда Семёна и всех иже с ним". Это голос старшего зятя Владимира Фомича.
Всё готово, рюмки наполнены традиционной российской. Снедь вся своя, домашняя. Мама: "Сначала кутью". Подняли все, кто за рулем - символически. Первым пригубил внук богатырь. Младшенький довольствовался блинами. А Андрюша, синеглазый правнук, уже помянул, сел на скамеечку и ждёт когда его увезут от этих назойливых комаров.
Все говорят. Что-то вспоминают. Где-то вклиниваюсь разговор и я. Но подсознательно исповедуюсь перед отцом.
Постепенно начинают разъезжаться. Возвращаются на место бывшей деревни. Снимаемся и мы. На целый год оставляем заветные могилы. Едем медленно. Зять-говорун на своём "жигулёнке" классно выписывает вензеля проселочной дороги. Иногда он дарит ласковый прищур своих глаз внучонку, сидя рядом.
Вот и бывшая деревня. Останавливаемся у семейства Осипа Никифорова*. Здороваюсь с хозяином. Понимаю, он счастлив. Дети молодые, красивые, здоровые. Мать семейства – Нина, такая же, как и прежде, вылитая бабка Марыля**. Кажется, и стариться не собирается. Что-то в ней мудрое, степенное. И дети чем-то похожи на неё.
Разговор, конечно, зашёл о родной поскотине. И вдруг упрёк
— Ты бы ещё правду про своего деда написал.
— Какую?
— А как его в лесу убили и под байстрик*** положили.
— Во-первых, он умер естественной смертью, во-вторых, разве человеческое горе, беда становятся виной погибшего, пострадавшего?
Расставались мы все же по-доброму. Дорога вела нас в Новоуспенку. Всё так знакомо, так дорого и близко. Каждое дерево, околок, полянка. Здесь всё связано с отцом. Вон там, ниже, на Пановом, косили сено, на тележке вывозили или вязанками носили на себе. А там, на Василёвом, валили огромные сосны на дрова. И пилили. А вот здесь я сидел на тракторном плуге и довольствовался тем, что сам зарабатываю кусок хлеба. Хотя действительно это был кусок меньше килограмма. А там шли в Демьянов березняк с двумя пустыми мешками. Ночь. Отец впереди, а я за ним.
— Папа, так это..., — и я не договорил.
— Сын, мы не воруем, а своё бяром. Нам же не платят за наш труд, а сдохнем мы, кто же Рассею кормить будет?
Как созвучно это сегодня!
______________
*) так в тексте, речь идёт о Дядечкине Иосифе Никифоровиче [прим. Н.Трощенко]
**) Мясоедова Мария Казимировна[прим. Н.Трощенко]
***) байстрик (бастрик, бастрок) – у Даля: стяг, которым сено и солома притягиваются на возу.[прим. Н.Трощенко]
Свидетельство о публикации №222072600955