Счастливое время

        Немало лет минуло, но с пронзительной и неизбывной  ностальгией вспоминается Алексею Орешкину солнечный и цветущий луг посреди необъятных черноземных просторов, — луг с неглубокой, извилистой и полусонной речушкой, молоденькими плакучими ивушками да гибкой лозой, чрезвычайно удивленный и огорченный тем, что он, такой изумрудный и душистый, пахнущий лесостепным разнотравьем, был скошен нещадно. Ещё вчера он смотрелся счастливой и, да хоть до самой осени, надежной обителью для голосистых перепелов и крепконогих коростелей, вертлявых трясогузок и крохотных жаворонков, а теперь гляди в оба, когда начинают кружить в бескрайнем лазоревом небе или под пушистыми облаками вездесущие ястребы, зоркие и прожорливые, привычно высматривая зазевавшихся пернатых.

        Скошенную траву сельчане последовательно ворошили, провяливали, собирали в валки, укладывали в копны, а затем сено, тщательно просушенное, свезли поближе к животноводческим фермам, заскирдовали. От прежней умиротворенности, полной и загадочной, и дивных красот лугового приволья не осталось следа, луг потускнел, осиротел, загрустил, и только на его дальнем краешке некоторое время слабо маячили в полупрозрачной дымке три копны сена, ароматного, мягкого и заработанного, можно смело утверждать, честным мальчишеским трудом Алеши Орешкина.

        Он был седьмым ребенком в большой семье, самым младшим, послевоенным, с не очень-то счастливым детством, как ему так думалось многие годы. Мама овдовела, когда ему не исполнилось и семи лет. До сих пор хранится в альбоме пожелтевшая фотография, на которой запечатлен открытый гроб на нескольких табуретках посреди ранневесеннего сельского двора, а в том гробу лежит тятенька, ещё молодой, пятидесяти лет от роду. В печальном молчании сгрудились во дворе родные и близкие. Минута, другая — и пора тятеньке в последний путь.

        Накануне тятеньку отпевали в родной избе, с осени плотно укрывшейся со всех сторон сухими стеблями подсолнухов и кукурузы да картофельной ботвой от грядущих сильных морозов и северных ветров. Большую русскую печь топили изредка, по праздникам, а избу исправно обогревала печка-груба с коротенькой лежанкой и вместительной духовкой, предусмотрительно разделявшая большую комнату на две неравные половины. Тихонько примостившийся на лежанке, маленький Алеша, грустный и недоумевающий, ясно видел, как батюшка, сосредоточенно помахивая кадилом с душистым ладаном, отпевал тятеньку и как были тревожны и печальны лица всех присутствующих на похоронах.

          Может быть, ещё и потому они были печальны и тревожны, что неделю с лишним назад, умер Иосиф Виссарионович Сталин. Отзвучали многочисленные траурные митинги, сам вождь, как тогда верилось, навсегда упокоился в мавзолее на Красной площади, но подавленность в народе, вдруг осиротевшем и даже растерявшемся, не исчезала, но возрастала. Как же будем жить-то без Сталина завтра и послезавтра?

       Желающих порулить огромной страной оказалось немало, но через искусные интриги, щедрые посулы Никите Сергеевичу Хрущеву, в недавном прошлом безжалостному борцу с «врагами народа», беспрекословному исполнителю «мудрых решений» Сталина и, по окончании Отечественной войны, оказавшемся в звании генерал-лейтенанта, удалось-таки рвануть через «тернии» и к другим звездам  вожделенной власти. Увы, в скором будущем трижды Герой Социалистического труда, кавалер семи орденов Ленина и Герой Советского Союза, он будет править страной, партией и народом во многом ошибочно, непоследовательно.

        Бездумное выращивание кукурузы «от Москвы до самых до окраин» аукнулось беспрецедентными закупками зерна за границей, освоение целинных земель —  нарастающей эрозией, пыльными бурями и хилостью последующих урожаев. Собственной армии нанес он удар, что называется, под дых, невиданным сокращением её численности: боевую технику — в металлолом, многих военных — в безработные. Лиха беда начало: живешь в городе или городском поселке — незачем «строителю коммунизма» отвлекаться на свои огороды и живность, и без них проживешь счастливо и с продолжительными бурными аплодисментами коммунистической партии и советскому правительству за неустанную заботу о человеке труда. Естественно, и колхозников тоже, вместе с немалыми приусадебными участками и всяким домашним живьём, настигло неотвратимое хрущевское волеизявление — второе раскулачивание, считай. Пришлось крестьянам распрощаться с «излишками» земли и сноровисто резать домашний скот, чтобы не терять его почти задаром.

        Если пришла беда — отворяй ворота: ничуть не сомневаясь, пообещал новый вождь догнать и перегнать Америку по производству мяса и молока, а в результате перебои с продуктами в магазинах, липовые отчеты колхозной, совхозной и вышестоящей бюрократии о невиданных успехах и достижениях в сельском хозяйстве. С трибуны партийного съезда Никита Сергеевич провозгласил о построении в стране  коммунизма за считанные годы, где все до единого будут счастливы, но через полгода с лишним расстрелял бедствующих забастовщиков в Новочеркасске. Пули им несознательным в грудь вместо достойных зарплат и хлеба насущного.

        Когда Алексей Орешкин уже будет служить срочную, замполит войсковой части поразмыслит философски на комсомольском семинаре не в оправдание, а в назидение:

       — Раскритиковал Никита Сергеевич культ личности Сталина, камня на камне не оставил, а сам-то каков оказался? Тот же культ... Мы, коммунисты, комсомольцы и беспартийные, уверены, что сейчас, при Леониде Ильиче Брежневе, не останется всё по-прежнему.

       Как птенцы из гнезда, разлетелись по огромной стране братья и сестры Алеши. Один брат — дослуживать в армии, другой — доучиваться в ремесленном училище, одна сестра уехала за счастливой долей на северные лесоразработки, другая — на Волгу, третья — поднимать целину, четвертая — работать в незнакомые вятские дали. Так и повелось: уезжали, приезжали и снова уезжали, не обретая покоя. Нечто подобное случилось и с  Алешей.

      Семилетнюю школу в родном селе он окончил с одними четверками, и было бы благоразумным в районной средней школе продолжить учебу, но не утихал в его подростковой ранимой душе бедняцкий укор самому себе: ни одежонки приличной, ни обувки подходящей, чтобы учиться вместе с «городскими». В то же время ему было по-своему обидно, что забросил учебу. Если на улице он замечал знакомую сельскую учительницу или же учителя, то старался обойти их стороной, низко опустив голову. Вдруг спросят, как учишься в средней школе, хорошо ли? Ах, не учишься, а почему так?

        На работу в местный колхоз «Красная Звезда» его не взяли — мал ещё, но на следующий год, весной, пожалели. Пожалуй, не столько его, а прежде всего встревоженную мать, обратившуюся к председателю с повторной просьбой как-то трудоустроить младшего сына. Не дай Бог, начнет лодырничать, с молодежью неблагополучной свяжется. Ведь додумался прошлым летом с пацанами забраться в чужой сад-огород «морковь воровать», когда после кино в сельском клубе парни направились привычно по домам, но один из них вдруг предложил:

         — Айда со мной за яблоками в соседский сад! Белый налив созрел отчаянно.

         — Никто не против, — откликнулись азартно несколько парней.

         — Пойдешь с нами или как? — организатор ночного ограбления легонько толкнул Алешу в плечо.

         — Ага. Мне интересно!

         А на улице тьма тьмущая. И никто из «налетчиков», не ведал, что чуть впереди возвращался домой хозяин того самого сада с белым наливом и что немедленно ускорил он свой шаг.
               
         Гуськом и настороженно они пересекли межу в полной темноте. Впереди, понятно, вожак, ведь вожделенный сад ему знаком, как свои пять пальцев. Алеша молчаливо крался последним, стараясь не наткуться на впереди идущего «налетчика» и не поцарапаться встречной яблоневой или вишневой веткой.

         Как гром среди ясного неба — звон бутылки, немилосердно разбитой хозяином усадьбы. Вот и он сам шагнул из-под яблони навстречу дерзкой ватаге, пусть и немногочисленной. Сообразить было нетрудно — в руке у него зажато бутылочное горлышко с остроконечными краями, и в такой ситуации хорошего ждать не приходится, надо скорей уносить ноги.

        Первым рванул от яблони «предводитель» местного хулиганья, за ним остальные. Естественно, Алексея непреднамеренно сбили с ног, и он несколько считанных секунд недвижно лежал поперек морковной грядки. «Сейчас меня будут нещадно бить», — успела промелькнуть паническая мысль. Однако хозяин, крепко удерживая юного вора за руку, вышел на улицу.

       — Отпустите, больше так не буду. Честное слово! — взмолился Алексей. Ему страшно было даже подумать, что сейчас он предстанет перед мамой, которую он очень любил, старался ничем не огорчать и которой он, как мог, помогал в  домашних заботах.

      — Отпустите, пожалуйста...

      — Нет уж... Идем к родителям.

      Вот и всё! Сейчас поворот налево, а там через сто шагов и дом родной. Но хозяин «злополучной» яблони свернул направо и через пару минут постучал в дверь другой избы. Обознался, значит, с кем-то перепутал Алексея.

       На стук, пусть и настойчивый, никто не откликнулся. Неизвестно почему, но Алексей тут же признался, что он живет не в этой избе, и что яблоки ему не нужны, и что он сглупил, и что мама будет сильно переживать, огорчаться.

      Возвратились от дома к перекрестку, и тут Алексей услышал неожиданное и очень желанное от хозяина так и не обворованной яблони:

      — Ладно, топай домой...

      Утром мама спросила тихо, чуть укоризненно и в то же время с необыкновеным сочувствием и милосердной любовью:

       — Сказывают люди, что ты морковку надумал воровать. Правда?

       — Прости, мама... — стыдно ему стало до слёз. И пусть «надумал воровать» не морковь, а белый налив, но теперь он никогда-никогда не свяжется с «плохими парнями».

       Колхозное правление определило Алешу в помощники к Дмитрию Круче на колесный трактор ДТ-20. До призыва в армию он, коренастый парень, физический крепкий, без ветра в голове, работал прицепщиком, освоил хорошо профессию тракториста, к тому же отслужил срочную в танковых войсках. Для него управлять техникой — милое дело. В  правлении колхоза они познакомились, и Дмитрий распорядился:

       — Жду завтра на «палубе» в 7.00.

       Алеша не раз бывал на «палубе» — полевом стане над вторым от села прудом, в заовражье, с тракторами и комбайнами, сенокосилками, небольшими мастерскими, домиком для отдыха и столовой. Обычно отправлялся туда с дедом Петром, жившем по соседству. Он неутомимо чинил и содержал в полном порядке старый-престарый тракторишко «Универсал» или У-2, выполняя на нем посильную работу.

        Трактор ДТ-20 совсем другое дело!

        Колеса не железные, а на резиновом ходу, никаких грунтозацепов на задних колесах, и помощней он, и пошустрей. Заняться вспашкой, культивацией, посевной, сенокосом, доставной грузов — нет проблем, проворный трактор всё может.

        Утром Дмитрий встретил юного помощника дружелюбно и порадовал заботой о нем:

        — На левое крыло, как видишь, приладил для тебя старую фуфайку, на железе жестковато было бы сидеть. Самой собой, на ходу придерживайся рукой за поручень. Взбирайся и поедем пахать в прямом и переносном смысле.

        — А что я должен делать конкретно?

        — Земля будет на плуг налипать, будешь его очищать. И от сорняков тоже. Как и чем это делается, я покажу позже.

        Дмитрий и сам бы прекрасно с этой работой справился, но обещал он председателю заботиться о подростке, терпеливо приучать его к сельскому труду. Гляди, останется в колхозе, хорошим трактористом станет, не помчится, как иные парни и девчата, за несказанным счастьем в городские дали. 
      
        «Нормальная работа у меня, оказывается», — подумалось Алеше. —Знай себе, катайся на тракторе, как на ДТ-54...» 

          А трактор этот, ДТ-54, гусеничный и мощный, был прямо-таки любимый, киношный. Алеша раз пять смотрел фильм «Иван Бровкин на целине», не реже — «Дело было в Пенькове». А фильмы «Первый парень» и «Первый эшелон»?! И всюду — он, этот железный богатырь. Когда на родной улице бульдозер ДТ-54 строил настоящую дорогу, с асфальтом, взамен черноземной, Алеша нередко спешил в сад, быстренько срывал десятка два яблок в подарок бульдозеристу, и тот милосердно разрешал забраться в кабину, на второе сиденье. Здорово!

         Ничего, на крыле ДТ-20 тоже можно нормально покататься.

        — Хорошо схватывай суть дела, Леша, что и к чему здесь на тракторе, — напоминал Дмитрий. — Подрастешь и сам будешь на этом или другом пахать, культивировать, сеять, будешь мастером на все руки. Или в город засобираешься? Не таишь такой мысли?

        — А зачем в город? И кому я там нужен? Я лучше при колхозе буду, при тракторах...

        Алексей проявил похвальный интерес к устройству универсальной сельскохозяйственной машины, принципах ее работы и технического обслуживания, управлению ею и однажды, под присмотром наставника, впервые самостоятельно произвел запуск двигателя, преодолел несколько километров по степной дороге.

        — Молодец, Леша! Быть тебе профессиональным трактористом, — заслуженной похвалой Дмитрий отметил трудолюбие подростка.

         Правда, как-то приключился досадный казус. Бороновали небольшое поле между лесных полос — делов-то на несколько часов. Дмитрий предложил помощнику:

         — Отдохни в тенёчке, пока я тут сам управлюсь, а потом переберемся на поле побольше. Там работы до самого вечера.

          Возле лесополосы Алексея стало клонить в сон, и незаметно он уснул на самом краю глубокой борозды, но так крепко уснул, что во сне в ней и оказался. Дмитрий нескоро разбудил его, удивившись:

       — Я тебя, понимаешь, издалека в лесополосе высматривю, а ты вона где... Едем на «палубу» обедать!

        Еще за обедом Алексей почувствовал, что спине не комфортно, как будто какая-то неведомая сила пытается согнуть её. Пообедали, уехали бороновать. А спину коробит и коробит, к вечеру совсем невмоготу, очень пригнуло. При этом не больно, но и не выпрямиться. В охотку, значит, выспался на земельке — скрючило, в конце концов, капитально!

         Возвращались домой с «палубы», когда стемнело. Алексей плелся еле-еле,  изредка приподнимая голову, чтобы  различить дорогу, и Дмитрий сказал:

         — Опаздываю на свидание, девушка заждалась.  Сам потихоньку доберешься к дому? Извини, конечно...

          Все мысли Алексея были о маме, Огорчится она, увидев его в полусогнутом виде, а то и заплачет. Он миновал пруд, свиноферму, небольшое поле, где трудился какой-то трактор с включенными фарами. Вот и родная улица. Лишь бы на лавочках никого не было — начнут удивляться.

         — Умываться и есть не буду, — виновато сказал он маме, вкратце сообщив о случившемся. — Брось на пол немного картофельной ботвы и рядно на нее. Устал очень и хочу спать.

        Он быстро уснул, и мама некоторое время сомневалась, вызывать или не вызывать «скорую помощь», а потом, осенив сыночка крестным знамением, вышла во двор, к сарайчику с каменным углем. Открыла дверь, аккуратно сместила верхний слой угля в сторону и достала прямоугольной формы клеенчатый сверток. Там, в большом белом полотенце, хранилась старинная икона Божией Матери. По селу ходили упорные слухи о том, что у верующих вот-вот будут изыматься старинные иконы и скоро покажут по телевизору «последнего попа», а в «светлом будущем», то бишь, при коммунизме, жить будут только атеисты, стопроцентно убежденные в отсутствии Бога.

         Алеша спал и спал, а мама просила о нём Пресвятую Богородицу. Утром он проснулся в бодром настроении, шустро умылся, позавтракал, а вчерашний недуг лишь слегка напоминал о себе.

         Перед сенокосом его приняли в комсомол. В райкоме он «правильно» отвечал на все вопросы, пообещал со временем стать коммунистом, а пока ему следовало «неуклонно стремиться» в число передовых сельских труженников и «горячо отстаивать линию партии и правительства на построение коммунистического общества». А оно, атеистическое, безбожное, не за горами, до него рукой подать, как утверждал Никита Сергевич, верный ленинец-безбожник. После октябрьского переворота Ленин, вождь большевистской партии, расстреливал священников и верующих, взрывал, разорял монастыри и храмы, а Никита Сергеевия рванул тем же «верным ленинским путем» к «светлому будущему», в котором разумеется, нет места Богу. Да и зачем «умным-преумным» вождям был нужен Бог, если они сами боги?!

        Маме похвастался, что приняли его в комсомол, а она никак не поздравила с этим важным, как считал Алеша, событием, даже как будто чему-то опечалилась, сказала мягко, с грустинкой:

         — Брат твой Игнатий зовет к себе. До первого сентября жить будешь в его городской квартире, правда, коммунальной. а потом станешь учиться в школе-интернате. С его руководством Игнатий договорился о твоей учебе. Не хочется отпускать тебя в город, но ведь учиться надо, а наработаться ты ешё успеешь.

         — Ты правильно рассудила, мама, — Алексей ответил бодро и приобнял её: — После средней школы в институт непременно поступлю, получу хорошую профессию, заработаю много денег и приеду к тебе строить дом, большой и светлый. У меня получится, мама!

          Весь следующий день Дмитрий и Алексей провели на «палубе», навешивая сенокосилку на трактор ДТ-20. Занятие не из простых — сначало следовало строго по инструкции подготовить сам трактор, установить правильную колею задних и передних колес, снять некоторые тяги и так далее и тому подобное, а уже затем закрепить на трактор раму, косилку, клиноременную передачу, перестроить гидромеханизмы. К вечеру в основном управились, и лишь тогда Алексей признался:

            — После сенокоса к брату уезжаю, в город, в школе-интернате буду жить и учиться.
               
           — Ну и правильно! — сходу отозвался Дмитрий. — Признаться, я бы тоже уехал куда-нибудь в города, но любовь у меня тут, понимаешь, пылкая образовалась. Видать, скоро свадьба. А далеко-то до брата ехать?

           — Автобусом к областному центру, а затем поездом около семи часов.
 
           — Недалеко, значит. А на дорогу ты, считай заработал. Луг скосим, тебе полагается с него, я знаю, три копны сена, легко продашь.

          На сенокосе косилка работала безупречно, и Дмитрий, довольный, засмеялся:

          — Дело таких мастеров, как мы с тобой, боится. Небось, теперь о городской жизни мечтаешь?

          — Ага, мечтаю. Я её, городскую жизкь, только в кино видел. Немножко страшновато.

          — Не бойся, всё будет нормально. Только будь разборчив, с кем из парней и девчат дружить, а от кого лучше подальше держаться.

          — Да, я постараюсь, — Алексею вспомнился позорный поход в чужой сад за белым наливом.

          — Ладно, сегодня на прощанье погуляй тут, по лугу, подольше, косилка работает, как часы. Пройдись до речки, всяко лучше,чем на крыле кататься. Там, в городе, такой красоты не сыщешь.

         Встревоженные трактором с косилкой, пернатые испуганно перемещались куда-нибудь подальше от грохочущей техники, взмывали над травой, жались к ивнякам. Когда Алеша прошел с километр до самой речки, то заметил, что птицы тут ведут себя иначе, пока поспокойнее, некоторые с удовольствием плещутся в речушке, спасаясь от жары, а потом обсыхают на солнышке, встряхивая крылышками. Какая-нибудь птаха не прочь было заодно подкрепиться на бережку полусонной мошкой, жучком.

       И, действительно, словно прощаясь навсегда с этой природной красотой, Алеша огляделся вокруг. Как же здесь упоительно хорошо! Он знал названия некоторых цветов: вот василек луговой в фиолетовой одежке, а рядом желтеет донник с приятным медовым ароматом, чуть подальше зверобой с ярко-желтыми соцветиями, сиреневый иван-чай. А это кто такой, похожий на овес опрятными стебельками с колосками, а кто тут пахнет ванилью и миндалем, и у кого же лиловые соцветия-шары на  прямом и длинном стебле?!

        Не за один день скошено всё и убрано. Нашелся покупатель на три копны, и на сельском перекрестке мама нежно прижала младшенького к своей груди, долго махала вслед грузовику, мчавшемуся по делам к областному центру, шептала что-то беззвучно — не забывай, пиши чаще, в гости приезжай, а хоть насовсем, родной мой.
               
        Пожурилась в избе, враз опустевшей, поплакала. Не забывай, родной, не забывай, сынок...

        Восьмой класс школы-интерната Алеша окончил на отлично, с похвальной грамотой. Так было бы и дальше, но некоторые старшеклассницы, из числа эффектно повзрослевших, стали целеустремленно озоровать с мальчиками, и те были непрочь потискать их в каких-нибудь укромных местах, а условия для встреч, особенно ночных, оказались вовсе идеальными: мальчики спали на втором этаже, девочки на третьем. И, разумеется, не только потискать, но и подвигнуться на нечто заманчиво большее. Очевидным результатом для одной из «озорниц» была беременность, и учебу в старших классах срочно прикрыли.

        Алеша возвратился к брату, а у него всего-то комната в коммунальной квартире, семья. Он ушел в общежитие, устроился для начала учеником слесаря в ремонтно-механический цех домостроительного комбината, успешно освоил металлобработку на продольно-строгальном станке, возмечтал о высшем образовании, исправно посещая вечернюю школу. Незадолго до призыва в армию посмотрел в местном кинотеатре фильм «Я шагаю по Москве», и до того эта кинолента ему понравилась, особенно песня, прозвучавшая в нем, что он сходу определил очередную цель в жизни — поступить после срочной в университет.

       И отслужил, и поступил. Молодец, одним словом. Всё в жизни Алексея Орешкина, отныне молодого коммуниста, сбывалось, как и загадывалось, и, так ему однажды подумалось, долгожданное «счастливое время» замаячило и вскоре высветилось ярко и окончательно в его дальнейшей судьбе. Если совсем кратко — влюбился.

       Правда, лишь через много лет Алексей поймет и сердцем и душою, что счастливое время, на самом деле, неизменно существовало задолго до личного «светлого будущего», которое он годами упорно искал и выстраивал в своих мечтах и дерзких планах, порой суматошно, — такое благословенное время, столь драгоценное и желаемое, всегда было с ним рядом, в настоящем времени, между прошлым и будущим, но, увы, такое истинное счастье не сразу дано было ему приметить, почувствовать и сберечь навсегда в потаенных уголках благодарной памяти. К озарению этой здравой мыслью он всё же тянулся интуитивно и особенно тогда, когда приезжал к маме, пусть ненадолго, пусть на недельку-две, но каждый год к ней возвращался с любящим и взволнованным сердцем из дальних городов. До её глубокой старости приезжал, почти столетнего юбилея.

15.07.2022