Экс-ры V 3 гл Плацкарт объединяет

Глава 3

Екатеринбург — Карпинск

Плацкарт объединяет — лечу я в самолёте над Бразилией — весело, зато не скучно — вагонные разборки — Расторгуев

Плацкарт объединяет

2-го августа вечером, мы, нагрузившись вещами, благополучно выехали поездом из Екатеринбурга в Карпинск. Виктору на удивления билет достался в том же вагоне, которым ехали мы, хотя Орлов купил его немного позже
— Ну, это  из разряда невероятного, — резюмировал Виктор, развалившись на верхней полке в проходе.

Вахрушев принёс для чая кипяток, набрав его в вагонном «Титане» и объявил ужин открытым. Только у  нас было одно огорчение, в «кабинке» плацкарта соседом был молодой парень, который ни в какую, не хотел уходить со своего насиженного места.

Тогда Таня видя что у мужчин ничего не получается, пустила в ход свои чары и буквально через 10 минут место было уступлено Олегу который сидел в среднем плацкарте и беседовал  с двумя майорами ВВС.
— Меня поменяли на вас, — сообщил ему, улыбаясь, парень. — Уболтали!

Олег радостно подхватил манатки и побежал к нам.
— Где мое место? —  спросил он.
— Вон у окна в проходе, — ответила как-то не определённо Таня.
— А я? — спросил Вахрушев.
— Ты Толя спишь внизу и я внизу Серж и Саша наверху, Виктор и так понятно где, над Олегом.
— Так я-то где буду спать, — спросил Олег.
— В проходе внизу под Виктором раз ты охотник, — разложила все по полочкам Таня.
— Да мне все равно где спать, — набычился  Олег.
— Ну, ну, без обид, хочешь, я там лягу спать, согласен? —  спросила его Таня убеждённая, что он не согласится.

— Да ладно, переживем, мне и тут будет хорошо, — ответил Олег.
— А может доморощенного коньячка на клюкве, — спросил у нас Толя.
— Это к начальнику, — сказал Саше.
— Можно, но чуть-чуть и до поросячьего визга, — разрешил, посмеиваясь, я.
— А мне кажется, что Аня влюблена в Сержа, — сказала Таня.
— Да в него все наши девчонки влюблены, —  засмеялся Толя, подмигнув мне. — И ревнуют друг другу как кошки, парень он не женатый, кровь через край...
— Ага, сила есть ума не надо, — добавляет, между прочим, Саша.
— Ну, ладно, вам мужика травить, давайте садиться за стол, чай остынет, — позвал всех к столу Толя.

— Внимание господа туристы, внимание… я стих прочту, — сказал я и стал декламировать стихи.

Мой дядя самых честных правил
Не знал, поскольку не учил.
Он спирт водой семь раз разбавил
За что по морде получил!
А мы один лишь раз разбавим
Нам ни к чему позор веков.
Напьёмся, всё над «И» поставим
А после бить начнем врагов!

— Ну, красава, ну, Пушкин, ай, да, сукин сын! — сказал Толя.
— О, у нас Пушкин в вагоне объявился, задери меня комар, — сказал, проходя мимо нас усатый дедушка.
— Маяковский, - сказал кто-то из соседнего плацкарта.
— Ну, тогда я Некрасов, — сказал кто-то из другого.

Вахрушев проворно налил доморощенный и предложил мне любезно сказать тост.
— Друзья мои, позвольте мне поздравить вас с открытием горного сезона, вот за это я и предлагаю выпить.
Мы чокнулись кружками, и выпили крепкой доморощенной домашней настойки.
— Разрешаю приступить к трапезе с последующими прениями, —  я воткнул вилку в селедку и отправил последнюю в рот.
— Саша, подай-ка мне хлебушка, — попросила Таня и тут же щедро  намазала на кусок оранжевой кабачковой икры, утыкав её сверху зеленым горошком и положив листья салата.

— Ух, ты как красиво, — восхитился Олег и стал делать такой же вариант бутера что мы разинули рты.
На хлебушек легло филе селедки с кабачковой икрой, потом подчалили кусочки горбуши в собственном соку и листья салата. В качестве дополнения он водрузил как знамя розовый листик свиной щековины. Оглядел свое творение он с величайшим удовольствием на добродушном лице, отправил все это туда куда следует.
Мы тут же тоже, стали насмотревшись на чужое стали выдумывать свои неповторимые бутеры.

— Господа туристы, — объявил Олег и предложил свою версию про птичку, в которую жалко. — Один, не в меру нетрезвый турист, решил, что он может выпить море пива, он выпил цистерну за один прием, а потом выпил еще 300 таких цистерн и умер! Так выпьем же за того туриста который всегда думает о своих товарищах!
Он пошарил в своём рюкзаке и поставил перед нами сетку с пятью бутылками пива Патры «Советник».
— О! — воскликнули мы и тут же стали развивать пиво в кружки.
Олег достал с полки свою гитару и попробовал на ней несколько аккордов, решив для нас попеть свои песни.

Я гитарную грусть с полуслова пойму,
Загорюю, но плакать не стану.
Всё своё помяну у друга денег возьму,
Полупьяный к любимой нагряну.

И она всё поймёт и конечно простит,
Злую дурь успокоит рукою.
Ах, как жалко, что вечер быстро летит,
Жаль, что солнце зашло за рекою.

Ну, а завтра уходя восвояси
Вспомню грусть я гитары забытой.
Вновь она во мне отозвалася,
Чашей страсти ещё недопитой.

Только нет у ней дна ведь бездонна,
Память та, у которой есть совесть.
В образах нежно смотрит мадонна,
Вспоминая любви своей повесть.

— Что-то очень печальная песня у тебя, — сказала Таня.
— Жизненная песня, — Толя глядя в окно.

Пока олег тренькал на своей гитаре мимо нас в сторону туалета нетвёрдой походкой прошёл крепкий такой бородатый мужик. Когда он проходил то намётанным глазом сразу определил кто мы такие. Вернувшись, он сел рядом и представившись — Михаил. Н. Ромм, осмотрев наш стол с водкой и закуской, сказал, что он тоже в своё время гулеванил рюкзаком, да ещё как!

Послушав дребезжание струн гитары на которых Олег пробовал подобрать мелодию к какому-то тексту дед попросил дать ему поиграть. Хотя он был, немного выпивши, но это не мешало ему довольно-таки виртуозно управляться с чужим инструментом. Звали дедушку — дядя Вася.
—  "Побег", слова народные музыка тоже, поехали ребята, —  объявил он.
И запел голосом полным тягосного страдания.

Вторую неделю идём через дебри
За нами погоня идёт по следам.
И всё против нас и медведи и вепри
И некогда нам поклонится цветам.

На левой груди в ухо Сталина дышит
Голодное слабое сердце моё.
Отец всех народов он видит и слышит
Невидимой тенью держась за цевьё.

Уходим в бескрайние топи Сибири
Давно одолев огневые флажки.
И не чего дать нам ни музе, ни лире
Ну, разве что только пустые рожки.

Пирамидами высятся обгоревшие сопки
На каждой есть вышка и Сталина глаз.
Глазами его на Россию винтовки
Готовые плюнуть глядят мимо нас.

Погоня нам дышит в затылки по гарям
В рассветном тумане слышны голоса.
Но им не достать по болотистым марям
Кто в мох врос костями своими в лесах.

— Вот как оно всё было, — сказал дед охрипшим голосом.
Мы сказали, что песня хорошая, отчего деду стало приятно.
— Я поужинаю и приду попеть к вам и ещё, - сказал доверительно дед захмелевшим голосом и подмигнул Тане.
— Я тебе приду, иди, давай на боковую, — сказала ему зашедшая к нам девочка лет двенадцати.
— А... это ты внучка, — поднял глаза дед.
— Двигай, двигай, до хаты, — позвала она его и, забрав у него гитару, отдала её Толе.
— Не мешай людям кушать.
— Ты, что это тут раскомандовалась муха, - цыкнул дед на внучку.

Вахрушев вернул деду гитару и, успокоив девочку, попросил его спеть еще.
— Ну вот, муха, людям нравятся мои песенки, а ты меня на боковую. Вот пожалуюсь моей матери, она тебе голые коленки-то крапивой-то пожжёт, — сказал дед.
— Ну, ладно, — сдалась внучка. — Пой свои песенки только хорошие, а то опять про свою зону да Сталина будь он не ладен.
— А меня ребили.... билитировали... ну, и слово придумали, черти окаянные, — сказал дед.
— Реабилитировали, — подсказала девочка и объяснила нам. —  Он у меня танкист,  в плену был, а потом его за это в Магадан сослали.
— Не в Магадан, а в Лазарев, мы железку к тоннелю тянули. А когда зверь умер в пятьдесят третьем году тоннель под Сахалин делать не стали, я еще три года там был, а потом домой отпустили сволочи.
Дед прослезился и, помотав головой, с жуткой тоской запел.

Сам я из россиян православного Бога
Он нам здесь не судья он здесь сам по себе.
Он заведующий рая, где и места немного
Что ему жизнь моя, да и он нужен ль мне.

Мне Рассея любовь отдала без остатка
Она мне подарила свои ширь и простор.
Моя жизнь пролетела не так чтобы гладко
Для Рассеи я сын и  её блудный вор.

Да я крал у неё свои лучшие годы
Чтобы где-то на зоне в магаданских краях.
Лет на десять отречься от полной свободы
Чтобы жить на воде и гнилых сухарях.

Мне берёзовый сок низвергали берёзы
Что за душу брало и тянуло в петлю.
От любимой в конверте вместо строчек я слёзы
Получал как свинец я их в сердце храню…

Дед, молча, отдал гитару и, кивнув нам, отправился под своим малолетним конвоем на свое место. У нас наступило молчание с разглядыванием стола где стояла бутылка водки. Олег после того как Толя подмигнул ему в сторону деда налил четверть стакана и предложил его выпить от чего тот не отказался, и как товарищ Сухов оттопырив мизинец, выпил.
Посидев для приличия он встал и сказал.
— Ребята, я щас приду.