Литовская крепость. 23

23.

Хомяк, он же Сосипатор Евлахов, после разговора с Щитом вышел через ворота крепости в город и направился к осадному двору своей семьи. Хотя сейчас была его очередь нести службу, и он ночевал в крепости, молодой боярин хотелзабрать  со своего двора кое-какие вещи. Он почти дошел до собственной калитки, когда его окликнул пожилой сосед.
 
–Хомяк, зайди ненадолго, – попросил он, внимательно оглядывая улицу,  пустынную в жаркий полуденный час. – У нас с тобой есть одно незаконченное дело.
– Какое у нас дело? – не понял Хомяк, и на лбу у него собрались морщины, которые должны были изображать его искреннюю попытку вспомнить, о чем речь.
–Речь о письме матери Микиты Якимова. Зайди, в конце концов, в калитку. О таком деле на улице не разговаривают.
Хомяк так устал от всех последних событий, что связываться с делами матери Микиты Якимова ему абсолютно не хотелось. Однако он не нашел благовидного предлога для отказа и вошел в калитку.
–Помнишь, ты обещал мне помочь вернуть ей письмо? – напомнил сосед.
–Какое письмо? – пробормотал Хомяк, тщетно ища предлог, чтобы отделаться от деда и его поручения.
–Экий ты беспамятный! – воскликнул дед и щелкнул его по лбу. – Можно подумать, это тебе стукнуло семьдесят лет! Помнишь, мы говорили о письме, которое обронила мать Микиты, когда он собирался идти разбираться с купцом Шишком по поводу сапожек своей сестры.
–Каких сапожек? – уныло переспросил Хомяк, осознавая, что никакого предлога ему быстро придумать не удастся.
–Ну, тех, про которые боярин Федоров сказал, что он купил у Шишка точно такие же для своей племянницы.
–А почему ты сам-то не отдашь это письмо?
–Да как я подойду к его матери? Ты человек молодой, если что, унесешь ноги, а мне как их унести с моей клюкой? – развел руками старик. –  Видел бы ты этого Микиту в гневе! Помнится, раз он как набросился на Шишка, когда его мать оказалась подле лавки этого купчины, а ему показалось, что Шишок заговорил с нею и заманивает её своими товарами! Он чуть весь торговый ряд не разнёс! Хорошо, что поблизости оказался отец Севастьян, он-то его и удержал!
–А что, Шишок и вправду зазывал её в лавку? – спросил Хомяк.
–Да кто его знает? Может, и зазывал, на то и дело его купецкое – за-зывать покупателей в лавку.
–Хитрый ты, сосед, сам не хочешь подставлять свою голову, а меня заставляешь.
–Да если бы я был молодым, я бы и сам все сделал, а ты вздыхаешь, как телок без мамки! Что ты трусливее этой ведьмы…
Старик спохватился и ударил себя по губам.
–Какой ведьмы? – оживился Хомяк.
–Никакой.
–Нет уж сосед, договаривай. Раз уж я рискую оказаться с пробитой Микитой головой, то хочу знать, какая такая ведьма его не испугалась.
–Да я это я так, к слову сказал, что она была ведьма, – неохотно ответил старик. – Ты только никому об этом не говори. О мертвых, как известно, нужно отзываться либо хорошо, либо никак. Конечно, она не была ведьмой, разве что по характеру.
–Это ты про кого? – спросил Хомяк.
–Да про дочку боярина Жинева. Лютая была эта Анна, вся в отца, даром что в юбке. Раз они с Микитой столкнулись в дверях церкви. То ли она выходила, а он входил, то ли оба они входили или выходили – не знаю.
–Это не главное, – отмахнулся Хомяк. – Дальше-то что было?
–В общем, то ли они столкнулись в дверях, то ли оба застряли, когда одновременно хотели то ли войти, то ли выйти – но ни один не уступил другому. Как они подняли хай! Я собственными глазами видел, как она ему чуть глаза не выцарапала! Ему, Миките, перед которым не только люди, все собаки разбегаются! Короче, не дала ему  спуску девка! Многие за спиной Микиты потом посмеивались. Если бы она не была дочерью боярина Жинева, он бы, верно, её убил! – завершил свой рассказ сосед, выразительно расширив глаза и перейдя на шепот, и тут же неожиданно заявил: – Так ты собираешься брать письмо или нет? Стоишь тут и зубы мне заговариваешь!
–Ладно,  –  тяжело вздохнул Хомяк, видя, что ему не отделаться от поручения. – Давай свое письмо.

Старик вручил ему свернутый, затертый на сгибах клочок бумаги.
–А ты не знаешь, про что письмо-то? – спросил Хомяк, направляясь к калитке. Его не оставляло ощущение, что зря он ввязался в это дело.
– Откуда же мне знать? Я – человек старого воспитания, зачем мне читать? Боярское дело – военная служба, а читает пусть отец Севастьян!
–А меня вот батюшка заставил учиться, – сказал Хомяк.
–Твой батюшка все гонится за новшествами. А вот в дни моей юности все знали, что чтение – дело священника, а дело боярина – знать военную службу, толк в конях да оружии! Иди давай, а то у меня дел по горло!

Вытолкнутый за калитку, Хомяк дошел до своего двора. Он оглянулся, увидел, что ворота осадного двора Якимовых крепко закрыты, и вошёл к себе. Поприветствовав дворника, он спросил о хозяйстве и о том, не было ли вестей из усадьбы отца, после чего вошёл в дом за вещами. Пока он рылся в поисках нужной ему одежды, письмо лежало на столе. Хомяк старался не глядеть на него, чувствуя, как не нравятся ему эти чужие секреты. Откуда приличная женщина, вдова, могла получить письмо? Может, это письмо её мужа, которое он мог послать ей, когда она была в плену в Москве? Конечно, по возвращении муж вел себя с ней не очень-то милостиво, но ведь многие женщины верят, что бьет – значит ревнует, то есть любит. К тому же, после его смерти она могла забыть все плохое, что было, и помнить только хорошее. Такое Хомяк наблюдал на примере одной из своих теток.
Мысль о том, что у матери Микиты мог быть какой-нибудь полюбовник, он откинул сразу. При бдительном надзоре сына подойти к ней было очень тяжело, и мало кто захотел бы нажить неприятности с её отпрыском.

И все же нехорошо, когда замужняя женщина, мать двоих детей, вдова, получает какие-то письма и тайно хранит их. Никто из знакомых женщин Хомяка никогда не получал никаких писем.
Юноша взглянул на свернутый листок: может, прочесть его? Нет, к чему ему чужие секреты? Может быть даже лучше, что женщина потеряла письмо. Кто знает, какие последствия вызовет то, что оно снова вернется к ней? Женщина не должна иметь тайн. Что делать с этим листком? Отдать или нет?  А если отдать, то как? Хомяк понял, что в этом деле ему может помочь только рассудительность Олехно Савича и изобретательный ум Яна Щита.
Собрав свои вещи, он направился обратно в крепость. Ворота осадного двора Якимовых были все так же закрыты. Неожиданно Хомяка кто-то окликнул. Он оглянулся и увидел внушительную фигуру боярина Григория Говорова, возвышавшуюся над ним. Рост боярина увеличивала шапка с пером. На боку его висела сабля. Сердце юноши упало: а что, если тот узнал о его ночных похождениях под окнами своих дочерей? Уличная волна спешащих по своим делам обывателей обтекала их, словно Говоров был скалой.

  Замешательство Хомяка ничего не подозревавший боярин объяснил себе в выгодном для юноши свете, приняв его за похвальную для молодого человека скромность при разговоре со старшими.
–Хомяк,  – сказал Говоров, – твой отец уже уехал в поместье?
–Да, – ответил юноша,  с беспокойством ощущая его тяжелую ладонь на своем плече, – а вы хотели ему что-то передать?
–Ровно через неделю празднуем свадьбу моей старшей дочери, – с гордостью произнес боярин. –  Хочу пригласить твоего отца со всей семьёй. Я, конечно, пошлю слугу в ваше поместье, раз в городе его уже нет. Ты, конечно, тоже приезжай.
–Я бы с радостью, но сейчас идёт моя очередь службы в крепости, – ответил, чувствуя некоторое облегчение Хомяк.
–Служба  – это хорошо, но я могу договориться с наместником, чтобы тебя подменили на день–два. Сейчас тихо,  ни войны, ни набегов, так что ты вполне мог бы приехать к нам, – уверенным тоном произнес Григорий Говоров, и верилось, что наместник его послушает.

–Да разве так можно? – спросил юноша.
–Ради такого важного события, я думаю, наместник позволит. Я как–то встретил по дороге во Мценск  Микиту Якимова – он отпрашивался со службы, что-то стряслось у него в поместье,  и ничего –  крепость не рухнула.
– Спасибо.

Боярин Говоров отечески тепло распрощался с Хомяком и пошёл своей дорогой. Оглянувшись, юноша проводил его взглядом, а затем продолжил свой путь в крепость. Войдя в  калитку ворот, он спросил, на месте ли Савич и Щит. Караульный сказал, что они отправились на рыбную ловлю и ещё не возвращались.
Хомяк поднялся на стену крепости и, кивнув боярину, стоявшему на страже, попросил разрешения посмотреть в бойницы. Высунувшись наружу, парень огляделся вокруг. Лента реки Зуши ослепительно сверкала на солнце. Видимые сверху кроны деревьев напоминали пышные зелёные острова. Он прищурился, стараясь разглядеть, кто сидит в проплывающих внизу лодках, но тех, кого искал, так и не увидел. Тогда он перевел взгляд на город. На улицах, застроенных осадными дворами, и во дворах кипела жизнь. За одним забором какой-то мальчишка лез на вишню, срывая спелые плоды, а стоявшие внизу братья и сестры подпрыгивали  и, видимо, требовали, чтобы он поделился с ними. В центре у лавок толпились покупатели. Большая белая собака стянула у мясника кусок мяса и помчалась, подстегиваемая возмущенными криками продавца, хохотом и улюлюканьем покупателей.

Высоко в небе летали птицы. Лениво плыли легкие облака. Разве могло произойти что-то плохое здесь, в Мценске? Увлеченно вглядываясь в развертывающиеся перед ним картины,  Хомяк пропустил, как те, кого он ожидал, вошли  в ворота и, не встретив по пути отца Севастьяна, прямиком направились на доклад к наместнику.