Бабаха

   Бабаха
   рссказ

   Жил в нашей деревне когда-то один мужик. На вид неказистый, добрыми делами неприметный, но знала его вся округа. Имени его никто не помнил, все звали по прозвищу – Бабаха. С войны он пришёл контуженный, поэтому весь его словарный запас состоял из двух однокоренных слов: бах и бабах.
Особо любимым предметом Бабахи были двери. Отношение к ним у него было разное и не случайно.
Аккуратно он открывал двери сельмага, произнося тихо, с придыханием в голосе «бахх». Подойдя к прилавку, мужик пальцем показывал на стоявшую в витрине четвёртку «Московской», застенчиво приподнимал брови, нежно смотрел на продавщицу Клаву и протяжно, будто извиняясь, проговаривал «ба-а-ах». С почтением и испугом Бабаха стучался в дверь кабинета председателя колхоза. И когда Иван Иванович в очередной раз отчитывал его за прогул (работал Бабаха на скотном дворе – навоз вывозил из сараев), он заводил руку за спину, касаясь двери, поглаживал её, будто в этом было его спасение от председательского гнева. Виновато, со вздохом, словно оправдывался и заверял, что это в последний раз, говорил он быстро и громко своё «бах-бах! Бах-бах!» И при этом бил себя кулаком в грудь.

- Знаю я твою клятву! Смотри у меня! Последний раз прощаю! – «воспитывал» Иван Иванович.
- Совсем иное было у Бабахи отношение к дверям собственной хаты. Двери с улицы в сенцы и в хату он открывал со всего размаху ногами в кирзовых сапогах, которые носил круглогодично. Корова ли боднула, нагруженная ли тележка опрокинулась не там, где нужно, физиономией ли в навоз, поскользнувшись, упал, или начальство отругало – все свои отрицательные эмоции Бабаха вымещал на собственных дверях. Громко, с остервенением кричал: «Ба-ба-ах! Ба-ба-ах!», налетая на двери. Входная просвечивалась почти как решето, та, что вела из сенец в хату, сиротливо висела на одной петле. Жена Нюра терпеть выходки своего мужа больше не могла, решила бросить его и перебраться к сыну.

Да вот случай с Бабахой произошёл. В соседней деревне, километров за пять, жил друг его, Петруха, с которым воевали вместе. Отправился как-то ранней весной Бабаха к нему в гости. К дому подошёл, увидел новенькую дверь, полюбовался, оробел: не постучал, а подушечками пальцев, будто собака лапой, пошуршал. Жалобно так, словно кот мяукнул, когда просился в хату, выдохнул он своё «бах, бах».
Засиделись друзья за бутылкой самодельной бражки да воспоминаниями.
- Ты помнишь, - спрашивает Петруха, – тот роковой день и час, когда мы оказались в землянке и била по нам вражеская артиллерия?
- Бах, бах, бах, бах! – скороговоркой залопотал Бабаха и утвердительно закивал головой.
- А как дверь землянки от взрывной волны шандарахнула и опрокинула тебя на пол, да сверху прикрыло землёй и балкой?
- Ба-ба-ах! – трагично отозвался Бабаха, схватился обеими руками за голову, закрыл глаза, будто переживал всё заново.
- Прости, друг, не переживай так. Дверь тебя же и спасла, да я тебя из-под завала высвободил.
- Бах-бах, – поблагодарил Бабаха и, глядя в глаза другу, пожал ему руку…

- Однако, поздно уже. Домой тебе пора. Нюра, небось, недовольна будет. (Бабаха молча потупил взгляд).  Чтоб не серчала, передай ей от меня поросёночка: свинка опоросилась. Куда мне пятерых! Держи мешок, одного тебе даю. Шелудивенький, правда (бабаха погладил поросёночка и ощутил его ворсистую спинку), ну ничего: будешь хорошо кормить- вырастет.
- Не сильно развезло тебя от бражки? Доберёшься? – спросил Петруха, провожая друга за калитку.
Бабаха молча покачал из стороны в сторону головой, а потом закивал сверху вниз, что означало «не сильно, доберусь».

Мешок с поросёнком вскинул за спину, вышел за околицу. Темнеть стало. Решил идти коротким путём, через сажелки – ямы такие, из которых торф выкапывали для сельхознужд. Заторопился. Подошва скользкая, не удержался, упал, да прямо в сажелку. Хорошо, что воды в ней ещё было немного. А мешок-то, пока падал, выпустил из рук. Кое-как выбрался, до пояса промок. Поросёнка жалко. Стал руками шарить по краю сажелки, мешок нащупал, а он пустой. Услышал жалобное хрюканье, под рукой кого-то обнаружил, схватил и быстрей в мешок, только подумал: «Почему-то шерсть у хрюндика стала длиннее и пушистее».
Добрался до хаты Бабаха продрогший, уставший. На дверях выместил своё душевное состояние: «Ба-а-бах! Ба-а-бах!» Одна дверь слетела с единственной петли, другая со стоном заскрипела, так и не сумев закрыться. Сунул мешок в подполок, кряхтел долго, пока сапоги стаскивал – и быстрей на печку. Уснул мгновенно.

Нюры в эту ночь дома не было, она ночевала у сына. Утром вернулась, чтобы забрать кое-какие вещи и уйти. Вошла в хату, осмотрелась. Что тут происходило!? Сердце заныло, горькие слёзы ручьём, запричитала в голос:
- Окаянный! Что ж ты творишь! Ухожу! Чтоб глаза мои тебя больше не видели! Ухожу! Немедля ухожу!
Проснулся от крика Бабаха, выглянул с печи, душа от увиденного занемела. Два чугунка из-под похлёбки и каши валяются у окна. Белые подшторники с окон сорваны и втоптаны собачьими лапами в грязь. Рядом лежал изуродованный цветок (огонёк называется), что стоял на подоконнике и радовал глаз своим ярким цветением. Маленький, такой аккуратненький пёсик по-хозяйски возлёг на перину Нюриной кровати. «А где же подарок друга? Что его не слышно? Может, в мешок у сажелки сунул я не поросёночка вовсе?» –  подумал с испугу Бабаха».
А жена ещё громче кричит:
- Ухожу! Ухожу от паразита!
Сундук открыла, какие-то вещи вынула, в узелок связала и вон из хаты.
Страшно стало Бабахе: «Как ему жить одному!? Без Нюры!»

Спрыгнул он с печи, бросился за ней, задел дверь плечом, та соскочила с единственной петли да и припечатала его к полу. Нюра обернулась и заголосила:
- Убило стервеца! – и бегом назад.
Дверь заходила ходуном, выполз из-под неё Бабаха. Стоит перед женой на коленях, обхватил её ноги руками и неожиданно навзрыд громко заговорил:
- Прости! Прости, Нюрочка! Всё, всё сделаю! Всё исправлю, только не уходи!
Сам дрожит, головой к Нюриным ногам прижимается. Дрогнуло сердце женщины:
- Ах ты, паразит! Столько лет молчал! Заговорил! Окаянная твоя душа!
Всхлипывает, а сама по лысой голове мужа поглаживает, вскочившую синюшную шишку на затылке обдувает…

А через два дня Бабаха слышал, как телятница Глаша хвасталась подругам: «Бегу через сажелки, смотрю, поросёночек лежит; весь посинел от холода, чуть живой. Схватила бедолагу, да за пазуху. Так что, бабы, нежданная-негаданная прибыль у меня в хозяйстве». Вздохнул Бабаха, но не признался, что это он потерял свой подарок.
С той поры пошла у Нюры с Бабахой другая жизнь. Двери новые он смастерил, хату обиходил, собачку, что по ошибке с сажелки принёс, приютил. На работе за усердие его хвалили, в пример другим ставили. К празднику, ко Дню Победы, как ветерану, правление колхоза поросёночка ему подарило. Вспомнили и имя его и отчество – оказался он тёзкой председателя колхоза. Иваном Ивановичем его стали звать.
                2015 г.