В Заиорданской пустыне. Ч. VIII. Точка на круге

Де Лонгви обернулся. Буквально на миг, встретившись со мной взглядом. Затем с воздетой  правой рукой, переложив копье в левую и опустив его острием вниз, двинулся в сторону стремительно приближающихся франков, всем своим видом призывая их остановиться.
Только Аллах ведает, с какими словами он желал обратиться к своим соплеменникам. Я же со своей стороны плотнее прижал локоть сжимающей копье руки к своему боку, приготовившись вступить в битву и отдавая свою жизнь на милость Всевышнему, при этом понимая: скорее всего это сражение положит предел моему земному пути. Уж на этот-то раз – точно. Слишком много врагов – к тому же лучших франкских воинов.
Храмовники были совсем близко – настолько, что я мог разглядеть их лица. И даже расслышать их боевой клич: «Да побеждает, властвует, да царствует Христос»! Знакомый. Ибо мне приходилось сталкиваться с ними в бою.
«Аллах Акбар!» – прокричал я в ответ и направил поводья в сторону врага. Когда-то я был мубаризуном. Таковой же мог оказаться и среди храмовников. «Или же они навалятся на меня всем скопом?» – промелькнуло в голове. И мои, закрытые куфией губы, тронула усмешка.
… Буря, небывалая для этих мест, поднялась внезапно. Столь же внезапно померкло солнце за тучами. Совершенно черными. Боевой клич братьев Ордена превратился в какой-то, поглощаемый ураганом, отдаленный гул, но окутывавший меня со всех сторон. Тьма наступила мгновенно.
«Верно такую Господь наслал на фараона и идолопоклонников египтян – девятую из десяти Его казней» – подумал, вспомнив наши с Сократом занятия в холодной и сырой зале донжона и оглушаемый все возрастающем воем и ржанием коней, звоном – откуда? – оружия.
И сквозь вздыбленные волны песка, едва различимые в кромешной тьме, я вдруг снова явственно увидел очертания словно соткавшегося из песка родового замка и узкую прорезь окна  в башне, через которое смотрел на меня отец – то самое, заложенное в незабываемую лютую зиму, и в тот самый миг, когда я обернулся, покидая Аквитанию навсегда.
Его взгляд на фоне мерцания отблесков огня от камина, освещающих его мертвенно-бледное лицо – взгляд человека уже из иного мира. Его спадающие на плечи волосы и нечесаная борода – таким я его увидел на ложе в вечер нашей последней встречи, перед моим отъездом в Святую Землю. И главное – губы. Шептавшие. Но что – я не мог расслышать. Как не пытался. И дело было не в вое стихии. Шепот раздавался во мне. Во мраке еще большем, нежели меня окружавшим. Я вдруг явственно увидел себя в этом самом мраке у врат собственного сердца. И мне показалось, будто я стою у врат затворенного Рая. И не могу их открыть.
Внезапно я ощутил сильный удар в область шеи и почувствовал, как из нее истекает кровь. В глазах помутилось. И ведение родового замка исчезло. Перед глазами встала вместо черной красная пелена. Огромной стеной. Сквозь нее я увидел. Но. Но что, или кого – не мог разглядеть.
Буря прекратилась также внезапно как и началась. В мгновение ока. Даже быстрее. Словно ее и не было вовсе. И тотчас ушла боль в шее. Я по-прежнему пребывал в седле с воздетой правой рукой и ощутил, что ни одна песчинка песка не попала мне в глаза, так мною и не закрытые. Мои губы продолжали шептать: «Господи, не оставь».
Я вдруг понял, что это первая моя молитва, произнесенная после вступления в Орден, в которой я не просил у Христа сил для победы над сарацинами ради Имени Его и во славу Пресвятой Девы Марии. Я просил Господа защитить того, кого еще вчера я готов был истреблять безо всякой пощады и кого даже человеком-то не считал.
«Аминь», – произнес я на выдохе, в наступившей внезапно – и оттого оглушающей – тишине, чувствуя, как возвращаются слабость и головокружение; и еще с тревогой обернулся, боясь – кто бы мог подумать еще днем раньше! – за аль-Хаммада. Он словно застыл в седле, а плотно прижатым к боку копьем. Я подъехал к нему и коснулся ладонью его плеча.  И тем самым вывел из оцепенения.
Аль-Хаммад вздрогнул и с силой провел левой ладонью по лицу, задев щитом конскую гриву. Не глядя на меня, он тихо произнес на моем языке: «Хвала Всевышнему, нам следует продолжить наш путь».
Впрочем, мы не сразу двинулись. Наслаждаясь вдруг нахлынувшей тишиной и миновавшей нас опасностью – да, это странно, но ни мне, ни, кажется, аль-Хаммаду, не пришло в голову: почему буря поглотила братьев Ордена, но оставила в живых нас – и не сговариваясь, мы обратили наш взор к небу и вновь увидели парящего в безоблачном небе одинокого коршуна. Или нашего – одного, в этом странном пути, на двоих – Ангела Хранителя в его облике. И, да, я совсем забыл о ране на шее и истекающей из нее крови. Словно ее и не было. Я машинально коснулся шеи рукой – только соленые капли пота. И более – ничего.
… «Муввакаль – так, наверное, он и выглядит», – подумалось мне, глядя на парящего высоко в небесах коршуна. Солнце перестало прятаться за необычными – черного цвета – тучами, тьма, в последний миг вдруг принявшая кроваво-красный оттенок, рассеялась.
Я запамятовал кто, но кто-то из муджтахидов сказал: любую точку окружности можно рассматривать как точку разделения прошлого от будущего. Хотя она и не может иметь какого бы то ни было расширения, эта точка «сейчас» все равно является частью протяженности кольцевой линии.
Мне даже показалось странным, что я не удивился переменам, не удивился этому сжатию времени и его стремительному, еще более быстрому, нежели полет спущенной с тетивы стрелы, возвращению на круги своя, не удивился исчезновению врагов. 
Вероятно сейчас с де Лонгви мы оказались в той самой точке на круге, без начала и конца, в которой встретись два потока времени: тот, который от Творца – дахр, и тот, что от потомков нашего праотца: наби Абу аль-Башара, да будет доволен им Аллах – вакт.
В конце концов все в воле Всевышнего, который, как писал мудрейший Абу; Хани;фа ан-Нума;н ибн Са;бит аль-Ку;фи, да приветствует его Аллах, творит мир каждую секунду, и каждый раз творит заново. Почему-то именно сейчас я и ощущал себя заново сотворенным.
А еще в нахлынувшей тьме и буре я ясно слушал шум битвы, боевой клич, стоны раненых и так мне знакомый звук ударяющих о щиты мечей. И чувствовал усталость. Будто моя рука разила врага. И смутное, какое-то далекое, воспоминание, будто я получил удар в сердце. Я машинально коснулся его рукой. И вдруг увидел кровь на своей кольчужной рукавице, тотчас рассеивавшуюся. Что это был – наведенный одним из ниспосланных Иблисом джиннов мираж или?
Вместо ответа я повернул голову в сторону де Лонгви и тронул поводья коня. Нам предстоял долгий путь.
… Два воина, в лучах заходящего на западе солнца, лежали посреди пустыни, подле своих боевых коней. Лицо одно из них – араба – закрывала черная куфия. Казалось, он спал, раскинув руки и сжимая, в закрытой щитом левой, меч. У самого его сердца виднелось небольшое темно-красное пятнышко.
Второй, в облачении храмовника, покоился на животе. Левая, закрытая щитом рука, вытянулась вдоль тела, ладонь правой продолжала сжимать копье. Голова была повернута на бок. Казалось, что франк, как и араб, спит, и ветер едва заметно колыхал совсем недавно начавшую расти рыжеватую бороду; если бы не кровь на песке, мелкой струйкой, оставив на шее тонкую красную борозду, текшая из пронзенного горла.
Подле них виднелись следы от конских копыт. Только подле них. Создавалось впечатление, будто всадники, числом около десяти, явились из иного пространства и потока времени и в него возвратились.
Окончание следует.

14 – 27 июля 2022 года Чкаловский. Поезд Москва – Волгоград. Волгоград. Чкаловский.