de omnibus dubitandum 98. 287

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ (1863-1865)

Глава 98.287. ЧЕГО ЖЕ ТЫ ХОЧЕШЬ, МАЛЫШ...          

    С той поры я несколько раз подсмотрела, что вечером, пока отец ещё сидел в ресторане, мать ходила к дедушке в спальню, и я слышала, как они оба тяжело там пыхтели. Однако сама я с того дня совокупляться с ним прекратила. Почему? – я, собственно говоря, объяснить затрудняюсь, просто что-то во мне этому воспротивилось.

    Однажды он явился домой после обеда, видимо, с этой целью, и застав меня одну, стиснул в тяжёлых объятиях. Поскольку я упиралась, он швырнул меня на пол и улёгся на меня сверху. Но я стиснула колени и оттолкнула его, и тогда он вдруг остановил свой напор, бросил на меня странный взгляд и с тех пор больше ко мне не прикасался.

    В течение следующего года я поочерёдно сношалась с Мойшей, затем с господином Эльцыным, которого прилежно навещала в подвале. Павел тоже однажды появился у меня и, едва успев переступить порог, сообщил, что у Анны и у Милы, дескать, месячные. Мы воспользовались случаем, чтобы стоя на кухне в крайней поспешности исполнить один номер, от которого у меня в памяти, признаться, не сохранилось ничего, кроме того факта, что Павел констатировал у меня наличие небольшой груди.

    Я действительно к тому времени уже обзавелась парочкой маленьких половинок лимона, которые симпатично торчали в разные стороны. Через одежду их ещё нельзя было почувствовать, как следует, но когда несколько дней спустя я подвела ладонь господина Эльцына под сорочку, тот пришёл в такое восхищение от своего открытия, что у него тотчас же снова встал хобот, хотя он только недавно уже два раза меня отбарабанил. В результате он собрался с силами и, беспрерывно играя моей грудью, совершил третий подвиг, что с неоспоримой очевидностью доказало мне ценность нового раздражителя.

    Мой брат в этом году тоже несколько раз сношал меня. Он не переставал мечтать о госпоже Соне Сольц, однако всё никак не мог овладеть ею.
Случайно я как-то раз увидела, что она ближе к полудню направляется на чердак. Я тотчас же кликнула Колю со двора и сообщила ему об удобном случае. Он пришёл, однако подняться на чердак не отважился.

    Я убеждала его, что госпожа Сольц позволяла себе сношаться с господином Эльцыным, что она наверняка была бы готова принять и его, я красочно расписала какие прекрасные у неё груди – но он не решился. С присущей мне дерзостью я вызвалась проводить его. Наверху мы застали госпожу Сольц в тот момент, когда она снимала с верёвки бельё.

    – Целую ручку, госпожа Сольц, – скромно поздоровалась я.

    – Здравствуйте, что вы здесь делаете? – поинтересовалась она.

    – Мы пришли к вам…

    – Так, и чего же вы от меня хотите?

    – Наверно, мы могли бы чем-нибудь помочь вам, – лицемерно заявила я.

    – Ну-ну, большое спасибо. – Она как раз складывала простыню.

    Я прошмыгнула к ней и внезапно ухватила её за грудь. Я играла ею, вскидывая и опуская её. Коля стоял неподалеку, смотрел на эти груди и глаз не мог отвести.

    Госпожа Сольц привлекла меня к себе и спросила:

    – Ты что там делаешь?

    – Да это же красотища такая, – льстиво ответила я.

    Она густо покраснела, искоса взглянула на Николая и улыбнулась. Он тоже залился румянцем, глупо улыбаясь, однако ближе подойти не осмеливался.

    Я просунула руку ей под блузку и извлекла на свет божий голые груди, она не препятствовала происходящему и, поглядев при этом на Колю, только сказала:

    – Ты-то, зачем сюда пришёл?

    Тогда я шепнула ей:

    – Он очень хотел бы…

    Я почувствовала, как под влиянием этих слов её соски моментально набухли.

    Несмотря на это она спросила:

    – Чего ж он хотел бы?..

    – Ну, вы же сами догадываетесь… – прошептала я.

    Она расплылась в улыбке и позволила мне до конца обнажить её грудь, пышная белизна которой теперь ярко выделялась на фоне сиреневой блузки.

    – Я могла бы посторожить, – предупредительно сказала я и с этими словами отскочила от неё. А по пути дала Коле такого пинка, что он подлетел вплотную к груди госпожи Сольц.

    Затем я заняла позицию в прилегающем к чердаку помещении и, как раньше в подвале наблюдала за тем, чтобы никто из посторонних не помешал, когда её долбил господин Эльцын, так теперь внимательно присматривала, чтобы никто не помешал госпоже Соне Сольц, обслуживать моего брата.

    Это, если я, верно, припоминаю, стало первым сводничеством в моей жизни. Разве что только допустить, что я свела свою мать с дедушкой, рассказав ему о неутолённых ночах её. И, говоря всерьёз, следует, несомненно, признать, что дедушка, пожалуй, только благодаря этой истории и пришёл к мысли вставить между ног снохи своего паршивца, в противном случае он, вероятно, и дальше довольствовался бы тем, что высверливал бы её дочку в обе ещё неразработанные дырки.

    Итак, Николай стоял там, куда я его толкнула, лицом к обнажённой груди госпожи Сольц. Она прижала его к себе и спросила:

    – Чего же ты хочешь, малыш?

    Он не отвечал, да и не в состоянии был ответить, поскольку она уже совала ему в рот кончики грудей точно грудному младенцу, и он лакомился этими сладкими ягодами, которые по мере потребления не только не уменьшались, но, поразительным образом, росли на глазах.

    И от движения его губ и языка женщина начала подёргиваться всем телом. Её бросило в озноб, и можно было невооружённым глазом заметить, что разговоры ей очень скоро надоедят.

    Я уже и думать забыла о том, чтобы вести наблюдение, а приняла участие в игре, которая теперь началась. Госпожа Сольц навзничь улеглась на свою большую, доверху наполненную бельём корзину, подняла юбки и выставила на всеобщее обозрение поросшее чёрными волосами жерло, так что я подумала, было, что мой брат сейчас исчезнет в нём с головой. Затем она притянула парнишку к себе и рывком сунула его малыша в свой подбрюшный карман, который после этого с чавканьем захлопнулся.

    Николай начал тикать как карманные часы, столь же размеренно и точно, что заставило госпожу Сольц рассмеяться:

    – Ах, как же щекотно… как славно это щекочет…

    И она смеялась и смеялась, и лежала совершенно неподвижно:

    – Как хорошо у него, это получается, – обратилась она ко мне, – часто он этим занимается?

    – Да, – сказала я.

    – И всегда делает это так скоро?

    – Да, – подтвердила я, – он всегда так быстро сношается…

    Потом я опустилась на колени, взяла её голову и сделала то, что делал мне дедушка: я лизала и щекотала языком в её ушной раковине.

    Она заворковала жарким от блаженства голосом.

    – Паренёк, не долби так быстро, – попросила она Колю, – я тоже хочу потолкаться… погоди… так… вот видишь… так дело пойдёт ещё лучше.

    Она регулировала ритм движений Коли и так подбрасывала его задницей, что бельевая корзина под ними трещала.

    – Ах… у меня подкатывает… ах, это хорошо… ах, я не перенесу этого… когда ещё и Варя лижет мне ухо… вот у меня снова подходит… нет… дети… что же вы за дети… Ах, ты… Мальчишка, – внезапно проговорила она посреди охов и вздохов, – ты почему же не берёшь в рот сисечку?

    Коля ухватился за её изобильную грудь и принялся с такой непосредственностью лизать сосок, словно собирался из него пить.

    Она закричала:

    – Но… ты прекращаешь сношаться… ты же перестаёшь… а у меня как раз подходит… сношай же! Так… крепче, быстрее… да… хорошо… вот так хорошо… господи, а сейчас он грудь выпустил… ну почему же, ты отпустил грудь?

    Николай до сих пор так и не научился делать эти вещи одновременно. Поэтому я оставила ухо госпожи Сольц и поспешила к нему на помощь, приняв на себя заботу о красивой и пышной груди госпожи Софы. Я освободила у неё второй сосок, и, устроившись над её головой, целовала теперь, то правый, то левый, при этом чувствуя между ногами струи разгорячённого дыхания, поскольку кункой лежала прямо на ее лице.

    Она закинула мне юбки и водила рукой по расщелине, найдя пальцем настолько верную точку, что это доставило мне исключительное удовольствие и у меня появилось ощущение, будто меня тоже сношают.

    На нас троих накатило почти одновременно. Госпожа Сольц задыхалась от блаженства:

    – Ах, мои милые дети… ах, как это хорошо… ах, Коля… я чувствую, как ты кончаешь!.. и ты, Варя… ты тоже стала абсолютно мокрая… ах!..

    Потом мы некоторое время лежали друг на дружке совершенно разомлевшие и, должно быть, в этот момент внешним видом весьма напоминали тюки выжатого белья или одежды.

    Вдруг госпожа Сольц резко выпрямилась и села, отбросив в сторону меня и брата. Она опустила голову, покраснела как маков цвет и неожиданно сконфузилась.

    – Нет… как такое могло случиться… эти дети… – бормотала она. Потом вскочила и убежала с чердака вниз.

    Мы с братом остались одни и удобно расположились на корзине с бельём. Я взяла в рот его хоботок, чтобы он мог встать снова. Что, подчиняясь моему желанию, он довольно скоро и сделал, и тогда я предложила:

    – Посношай меня…

    – Нет, – сказал он, – госпожа Сольц может вернуться…

    – Не беда, – заверила я его, – это никакой роли не играет, она ведь и так знает, что мы друг с дружкой совокупляемся.

    – Но я не хочу, – продолжал он упорствовать.

    – Почему не хочешь?

    – Потому… потому… что у тебя нет таких титек, – объяснил он.

    – Что-о?! – Я расстегнула на себе корсаж и предъявила ему две половинки лимона.

    Он начал играть ими, а я улеглась на бельевую корзину госпожи Сольц. Коля лёг на меня, и я так быстро и споро ввела его нитку в своё игольное ушко, что через мгновение он вошел в меня по самую рукоятку. Пудрил он превосходно, и мне это весьма понравилось. Вскоре мы кончили, поднялись на ноги, оставили бельё в том виде, как оно и лежало, и благополучно покинули чердак.