Жизнь и необыкновенные приключения Тенгиза Микаэля

Жизнь и необыкновенные приключения Тенгиза Микаэляна

После моего четвертого класса в стране произошла школьная реформа. Если до этого школы были раздельными по половому признаку, то после реформы они стали общими. Было, конечно, вначале не очень привычно учиться вместе с девчонками, но со временем все как-то образовалось.
 
Но все начиналось с огромным количеством чисто организационных проблем. Первые три недели я ходил в школу, которая раньше была женской русской и находилась в ста метрах от моего дома. Она была не очень большой, а детей было много. Как и раньше, мы учились в одном здании вместе с армянскими учениками. Классных комнат в школе не хватало, поэтому занятия шли в три смены, по четыре урока в день, при этом каждый урок длился 35 минут. Сказать, что новая система образования мне не нравилась, было бы неправильно. Я учился в третьей смене. Приходил в школу к трем часам, а в половине пятого уже был свободен.

Только я стал привыкать к такому экзотическому расписанию, как нас перевели в здание бывшего института физкультуры, а в здании нашей бывшей школы стали учится дети-азербайджанцы, или татары, как их называют в Тбилиси. Новая школа была гораздо больше и красивее, там был даже свой стадион, но находилась она дальше – метрах в трехстах от дома. К ней мы не успели даже привыкнуть.
 
Буквально через две недели нас снова перевели, на этот раз в нашу старую 31 школу, от которой до дома было километра два, но уже без армянских учеников, которым повезло больше всех: им оставили здание бывшего института физкультуры.

Не знаю, чем руководствовались организаторы образования, но армянская школа оказалась в районе, где как раз армян проживало немного, а 31 школа, наоборот, располагалась в районе с преимущественно армянским населением. Между школами находился сад, о котором я уже писал. И сад этот стал ареной настоящих сражений между встречными потоками детей разных национальностей. Девочки ходили в школы только в сопровождении взрослых, а мальчишки никогда не ходили через сад по одному. Было опасно.

В результате такой чехарды не все родители даже знали где учатся их дети. Мой отец, например, точно не знал. Мама вроде бы и знала, но ни в одной из них еще не была.

Эта рокировка оказалась последней. Больше нас никуда не перемещали. Постепенно мы стали узнавать друг друга, и это было страшно интересно. К примеру, если раньше было четыре урок в день, и все уроки вела одна и та же учительница, то теперь уроков стало 5, и учителей, соответственно, столько же.

 И как ни старались учителя, но усадить за одну парту мальчика и девочку так и не удалось. Так и учились, раздельно. А из моего старого класса почти никого не осталось. Только хромой Толик и рыжий Игори.

Меня, как отличника, усадили за одну парту с хроническим второгодником Тенгизом Микаэляном, чтобы я помогал ему не остаться в пятом классе еще на один год. Так как парню к тому времени было больше шестнадцати лет, он уже брился и был довольно крупным пацаном, то нас посадили за последнюю парту, иначе сидящий за его спиной был бы как ничего не видящий окопный солдат за бруствером. Парень он был спокойный. Все пять уроков Тенгиз просто сидел, ничего не слушая и, по-моему, ничего не видя. Учителя его не трогали, а он их.

Жил он рядом со школой, и на большой перемене бегал домой, приносил еду, и следующий урок молча ее поедал, правда всегда делился со мной. Еда всегда была вкусной, особенно мне нравился лаваш с ореховым вареньем, которое мы по очереди ели из банки столовой ложкой. Учителя старались нам не мешать, наверное, чтобы не испортить Тенгизу аппетит.

Но однажды случилось чудо. В один из ярких солнечных осенних дней в класс вошел директор в сопровождении необыкновенной красоты блондинки. Все встали и с немым восхищением уставились на девушку. Тенгиз перестал жевать и глотать и, как вкопанный, застыл с набитым до отказа ртом.

- Дети, можете сесть.  – Разрешил директор. Все сели. Кроме Тенгиза. Тенгиз стоял, неподвижный как памятник, и не отрывая глаз смотрел на девушку. Блондинка залилась краской. – Микаэлян, а ты почему стоишь как дерево? Садись сейчас же! – Возвысил голос директор, на что Тенгиз не обратил ни малейшего внимания. Имевший большой опыт общения с Тенгизом директор больше настаивать не стал.
- Дети, познакомьтесь, это Любовь Андреевна, ваша новая классная руководительница, и еще она будет у вас вести уроки русского языка и литературы. Тенгиз наконец проглотил еду и лицо его расплылось в счастливой улыбке. Похоже, он начинал любить школу.

К сожалению, моя помощь в этом деле ему не помогла, и пятый класс он так и не осилил, в шестой класс его не перевели, и он просто ушел недоученым из школы. Я бы не сказал, что с появлением Любови Андреевны Тенгиз стал проявлять больше рвения в учебе, но уроки русского языка и литературы он явно ждал с нетерпением. Если эти уроки были с утра, то в школу он приходил выбритым и одетым в свой лучший костюм, а туфли его блестели так, что в солнечный день на них больно было смотреть. Если же эти предметы были в конце занятий, то с утра он приходил как обычно, но на большую перемену пулей вылетал из класса, стрелой несся домой и к началу урока возвращался в том виде, как если бы предмет классной руководительницы был бы с утра. Никаких лавашей, никаких варений в такие дни не было.

 Весь урок Тенгиз неподвижным утесом возвышался над партой, и только его черные, выпуклые, как сливы, глаза сопровождали каждое движение Любови Андреевны, что приводило бедную учительницу в необыкновенное смущение.

Такое поведение Тенгиза не могло пройти незамеченным. Как всегда в таких случаях, в классе начались перешептывания. Первым прокомментировать такое изменение в поведении попробовал хромой Толик. Обычно немногословный Тенгиз поднес к носу бедняги громадный кулак и пообещал сделать его хромым на обе ноги таким громким шепотом, что у всех пропало желание говорить на эту тему. Девчонки правда хихикали, но обращать на них внимание Тенгиз, по-видимому, считал ниже своего достоинства.

Я думаю, что самым счастливым днем в педагогической практике Любови Андреевны был день педсовета, на котором было принято единогласное решение: «отчислить Тенгиза Микаэляна из школы за абсолютное отсутствие когнитивных способностей».

Прошло много времени, что-то около двадцати лет.  Я прилетел в Тбилиси навестить маму. Как всегда, брат опоздал встретить меня, и я безуспешно пытался поймать такси или частника. И вдруг какая-то нечеловеческая сила сжала меня в своих объятиях. От неожиданности я чуть было не задохнулся от запаха хорошо выделанной кожи, и уже собрался было позвать кого-нибудь на помощь, как вдруг объятия ослабли и…- Мишик, дорогой, ты что, меня не узнал, это же я, Тенгиз!

Честное слово, я бы в стоящем передо мной и радостно улыбающемся денди ни за что не признал бы бывшего однопартника. Как же он изменился! Одетый по последней тбилисской моде в белоснежную нейлоновую рубашку с носовым платком между шеей и воротником, дорогое кожаное пальто, в начищенных до блеска остроносых туфлях и с огромной белоснежной фуражке на голове, он небрежно крутил на пальце ключи от машины.

- Мишик, как я рад тебя видеть! - По глазам было видно, что он действительно рад. Но ведь и я тоже был рад! Мы еще раз обнялись и расцеловались.

- Мишик, ты прилетел или уже улетаешь? – Я рассказал, что я делаю в аэропорту.

- Мишик, как хорошо, что твой брат такой нехороший! – обрадовался Тенгиз. - Давай я сам тебя отвезу к тете Ане. А по дороге поговорим, вспомним детство. Я с радостью согласился.

Мы подошли к стоящей прямо под знаком «остановка запрещена» грузинской мечте - сверкающей никелем черной «Волге» с оленем на носу. Тенгиз небрежно сунул стоящему на страже мечты милиционеру пятерку и торжественно открыл передо мной дверцу. – Садись, Мишик. Я так рад, что мы встретились и что я тебя покатаю на своей «Волге». – Он ласково провел рукой по панели. – Таких в Тбилиси всего две – одна у меня, другая у сына Мжаванадзе (бывший первый секретарь ЦК компартии Грузии). Вся Грузия мне завидует!
 
Я не могу писать обо всем, о чем мы говорили. Вспоминали детство, школу, Любовь Андреевну, и еще много о чем. Но его история достойна пера.

Я забыл сказать, что отец, дед, прадед, да и все мужчины семьи Тенгиза были потомственными, и одними из лучших в Тбилиси, сапожниками, или как бы сегодня сказали, модельерами-дизайнерами. Носить обувь сшитую у Микаэлянов тогда было круче, чем носить сегодняшние Гуччи или Версаче.

Освободившееся от ненужной траты времени в школе Тенгиз посвятил изучению тайн семейного мастерства, в котором он весьма преуспел. Как раз в то время пошла мода на женские сапожки, которые купить было невозможно в принципе. Их просто не было в продаже.  А самые лучшие сапожки шил Тенгиз. Сапоги Тенгиза носил весь бомонд. Без блата к нему было не попасть. За ценой никто не стоял. Единственной женщине, которой он сшил сапожки не только без очереди, но и бесплатно, была Любовь Андреевна, его первая и платоническая любовь.
 
Настоящей же его любовью была моя соседка Зиба, красавица-азербайджанка, о чем знал весь наш квартал, потому что все свободное от шитья сапог время он стоял у подъезда Зибиного дома в надежде хотя бы мельком увидеть свою красавицу. Ему почему-то казалось, что и Зиба отвечает ему взаимностью. Но…

Родители Тенгиза крепко не любили азербайджанцев, а родители Зибы также крепко не любили армян. Шансов заполучить себе в жены Зибу у Тенгиза практически не было. Семья стерегла девушку как зеницу ока, из дому она выходила только в сопровождении братьев или матери, особенно злобно относящейся к Тенгизу. А Тенгизу почему-то казалось, что Зиба к нему тоже неравнодушна, он прямо это чувствовал кожей.
 
И тогда Тенгиз решился на отчаянный шаг – в какой-то момент он подкараулил Зибу, и на глазах сыпавших проклятиями зазевавшихся братьев умыкнул сопротивляющуюся девушку в своем новом, специально купленном для этой цели красном Москвиче-401, в отдаленное село на границе с Арменией, где рассказывал несчастной о своей любви до тех пор, пока у той не кончились силы сопротивляться.
 
После этого они вернулись в Тбилиси к родителям Зибы за родительским благословением, вместо которого Тенгиза уже ждал наряд милиции. Несмотря на слезы Зибы и ее признания в бесконечной любви к Тенгизу беднягу обвинили в изнасиловании и осудили на 12 лет в колонии строгого режима.

Но так как слава о мастерстве Тенгиза дошла даже до колонии строгого режима, то он и там продолжал занимался любимым делом, но только за бесплатно, зато в достаточно комфортных условиях.

А Зиба оказалась беременной и родила сына. И несмотря на проклятия родни, особенно матери, оказалась девушкой с характером, и как на работу, ездила к Тенгизу в колонию до тех пор, пока его условно-досрочно не выпустили из тюрьмы.
К тому времени Зиба еще родила еще одну девочку, и родители ее не только смирились, но и подружились с родителями Тенгиза, вместе с которыми обожали общих внуков, и с нетерпением ждали возвращения их отца, которого сами же посадили по своей глупости.

Года через четыре Тенгиз освободился по УДО, сыграли шикарную свадьбу, и теперь у них трое детей. Тенгиз по-прежнему тачает сапоги, Зиба закончила университет и преподает русский язык и литературу в 31 школе, а крестной матерью младшей дочки стала Любовь Андреевна, жена секретаря ЦК Грузии по идеологии, которая тоже не чает души в своей крестнице.

- А знаешь, почему я был в аэропорту? - закончил свой рассказ Тенгиз. – Потому что я привез в аэропорт Зибину маму, свою самую любимую тещу, которая меня тоже очень крепко любит!
Что мне еще добавить к этой истории? Только то, что сегодня такая, похожая на сказку, история, к сожалению, большая редкость, в которую трудно поверить, а межнациональная рознь и человеческая глупость и нетерпимость почти не оставляют места для таких счастливых концов!

Бесконечно жаль!