Диктатор и палач. Глава двадцать четвёртая беседа-

Глава двадцать четвёртая: беседа-4

Трофим Галин навестил Емелина в десять с лишним утра. Прошло чуть больше полутора часа после покушения. Как обычно, он пришёл без предупреждения, в приемной вместе с Петровым был майор Николай Власьев, который вместе со своим подчинённым Петровым отделался выговором и теперь нервно ходил из угла в угол и мял фуражку. Радио в углу угрюмо молчало.

- А, это ты, Галин. - выдохнул Власьев, ухватившийся за кобуру при виде тени в проёме. Петров был половчее - пистолет уже выхватил и едва не начал палить.

- Да, Сидорыч, это я, Галин.  Что, шмонать меня будешь, после покушения?

- Шмонают в тюрьме. И откуда тебе известно, что на товарища Емелина покушались?

- Пальцем в небо тыкнул. Так я пройду без шмона?

- Не в наших силах тебя остановить, Галин.

- Это точно. И Цербера своего угомони, а то он чуть не сделал в моём теле лишнюю дырку. Вставь сюда неприличную шутку.

Трофим уже открывал дверь, как вдруг спохватился.

- И кстати, Сидорыч, фуражку советую не мять, за казённую вещь завхоз все шкуры сдерёт.

Емелин обрадовался, когда Трофим с широкой улыбкой перешагнул порог его кабинета.

- Трошка, как я рад тебя видеть, ты не представляешь!

- И тебе привет, Данилыч. Что, стреляли в тебя?

- Как догадался?

Трофим вальяжно сел на стул и вытянул ноги.

- Это к гадалке не ходи. И дай ещё погадаю: раз ты не в больнице, ранили тебя несерьёзно?

- Меня вообще не ранили, Трошка. Обербайтер, оказался из слабонервных и бухнулся в обморок.

- А кто он, Обербайтер?

- Немец.

- Немец? Агент западного империализма?

- Честно говоря, мутная история. Матюков заболел и Перестроев поставил на его место Волкодавова, а я у меня не было причин возражать. Этот Волкодавов и позволил немцу пронести оружие. Можно было б списать на халатность, если бы он не пустился в бега.

- Догнали?

- Какой! Только пятки сверкали. Его сдал командарм Уборич, знаешь такого? Ох, он  про какой-то заговор написал.

- А я тебе ещё семь лет назад говорил, что всех этих Рыковых, Бухариных, Пятаковых и Томских расстрелять надо.

- Уборич дал показания и это не старая гвардия, а маршал Трухич. Обербайтер и Волкодавов упираются, причём первый всё твердит о дипломатической неприкосновенности, а второй молчит, но явно надеяться, что заговорщики начнут действовать и я долго не проживу.

- Раз надеятся, значит есть причина.

- Да, Уборич написал, что Волкодавов упомянул некий план "Б", но быстро перевёл тему. Командарму нет смысла от нас что-то скрывать, видимо, разглядел Трухич в нём слабое звено, не стал во все детали посвящать.

- А что вы к капитану не примените меры физического воздействия?

- А если он соврет? Трошка, порой ты меня удивляешь.

Трофим скривился.

- В тебе чуть дырок не понаделали, а ты опять миндальничаешь. Жить надоело?

- Наоборот, я, может, только и жить начинаю.

- А не тот ли этот Уборич, что ты сначала пригрел, а потом в Молдову сослал?

- Мог бы и спасибо сказать, что я его не на Северный фронт отправил и вообще беспредел ему простил. До командарма первого ранга, во, поднялся. А теперь за его показания я пообещал ему чин маршала и наркомвнутдел впридачу.

- И ты ему дашь?

- Я всегда исполняю свои обещания, Трошка. Это моё проклятье.

- Да уж, точно. Я вот живу проще - мужик сказал, мужик забыл.

- Ой, да ну тебя.

- Хы. Данилыч, лучше скажи, что этот Уборич тебе понаписал.

- Да вот, сам посмотри. - Емелин протянул листок. - Трухич, глава заговора. Перестроев, как и ты, карьерист. Ну и Вязимит, тоже не без мотивации. Плюс трое около.

Трофим пробежался глазами по писаным от руки, явно в спешке, строчкам.

- М-да, занятная конспирация. Их арестовали?

- Нет пока, ждём показаний Обербайтера и Волкодавова. На худой конец, кого-нибудь из них. Вдруг показания Уборича не больше, чем навет?

- Не боишься, что пока они дадут показания, тебя грохнут?

- По словам Уборича Волкодавов говорил что-то в этом духе. Но сейчас я здесь, как за каменной стеной, и ты, Трошка, со мной.

- А вдруг твой кабинет заминировали?

- Исключено.

- Почему?

- Его дважды проверяли, причём оба раза с собакой.

- Ах да, совсем забыл, Данилыч. Я тебе подарок принес.

- Подарок?

Трофим сунул руку за пазуху и достал плоский кулёк, в котором было завернуто несколько маленьких печенек, некоторые были покрыты шоколадной глазурью.

- Вчера приготовил и то, что осталось, решил взять на работу. Но, раз я пришёл к тебе, держи. Поздравляю, сегодня ты заново родился.

Емелин расплылся в улыбке.

- Спасибо, Трошка, мне очень приятно. А вдвойне приятно от того, что ты редко балуешь своего старика.

- А это чтоб тебя совесть замучила, когда ты меня в психушку отправишь.

- Сам знаешь, с совестью революцию не сделаешь, народ не обманешь.

- Значит, у тебя её нет?

- Нету.

- И у меня нету. Ну, попробуй, Данилыч, не тяни кота за усы.

- Не хочу, Трошка, перед обедом аппетит портить.

- Один раз в жизни-то можно! Тем более в твой второй день рождения.

- Был уже, Трошка, один раз в жизни, да и это не первый мой второй день рождения.

- Все вы, деды, зануды. Сколько времени? Скоро одиннадцать? Давай обедать прямо сейчас!

В этот момент раздался тревожный стук в дверь.

- Извини, Трошка. Войдите!

Вошёл Генрих Малина с листом бумаги в картонной папке. Он бросил полный ужаса взгляд на миндальное печенье, потом с не меньшим ужасом перевёл взгляд на Трофима. Взгляд Малины перехватил Емелин и ему  стало не по себе.

- Генрих, что-то случилось?

- Волкодавов раскололся.

Он положил на стол Емелина папку с листом, открыл её и отошёл в сторону, не сводя глаз с миндального печенья.

Емелин листок в руки и приступил к чтению, во время которого его лицо стало похоже на калейдоскоп: настороженность сменилась удивлением, удивление тут же заменило недоверие, а за недоверием последовал ужас и лицо вождя стало белее мела. Дрожащими руками он положил листок и обратился к Трофиму:

- Трошка, съешь печенье.

Трофим без колебаний взял печенье с глазурью, демонстрано прожевал и проглотил.

- Хорошо, теперь съешь печенье без глазури.

Трофим не сдвинулся с места.

"- Ну вот и всё, конец мне. La commedia ; finita."

Емелин побледнел ещё больше.

- И ты, дитя мое?

Малина сделал знак двум сотрудникам госбезопасности, маячившим в дверях. Они подошли задержать Трофима, который не оказал сопротивления, лишь бросил Емелину:

- Власти без крови не бывает, верно?

- И что же теперь, отказаться от неё? - ответил вопросом на вопрос Емелин.

Их взгляды переселились. От взгляда Трофима по-прежнему веяло холодом, взгляд же Емелина перестал сверкать искорками.

***

Трофима увели. Малина остался в кабинете наедине с Емелиным. Кашлянув, он произнёс:

- Да, виновен он, но есть ещё кого проклинать.

- О чём ты, Генрих?

Малина протянул ему уже четыре листа, до этого лежавшие у него в кармане.

- Показания офицера госбезопасности Ивана Ёжика, который подробно описал заговор его старшего брата, Николая Ёжика, за которым стоит тот, кого вы называете своим учителем - товарищ Иванов.

Емелин отреагировал на эту новость на удивление спокойно.

- Хорошо, сейчас я их прочитаю, но скажи мне, Генрих, Обербайтер даёт показания?

- Мы известили о его местонахождении германского посла, ван Дераса, который с минуту на минуту будет здесь. Поэтому я хотел спросить: что нам делать с Обербайтером?

- Уговори посла убедить Обербайтера дать правдивые показания и убеди его оставить Обербайтера нам.

- Я понял, товарищ Емелин. Могу идти?

- Да, Генрих, иди. Негоже заставлять иностранного гостя ждать...

Антонио ван Дерас прибыл в застенки дома нумер два по улице Дзержинского как только ему позвонили. Ещё бы, нашёлся пропавший несколько дней назад Герман Обербайтер.

На входе его ждал капитан Дирхаундов. Хорошо поставленным немецким он попросил следовать за ним.

Герман Обербайтер сидел на диване в кабинете Якова Арбатов. Его голова и половина лица были обмотанны, кое-где проступали красно-бурые пятна. Когда он судорожно открыл рот, чтобы глотнуть побольше кислорода, ван Дерас увидел, что в нём не осталось зубов.

- Да, ему крепко досталось. - сказал Малина, входя в кабинет. - Говорите на русском, товарищ посол?

- Говорю. И говорю правду. Я не намерен забирать его у вас...

Вплоть до этих слов Герман смотрел на ван Дераса как на мессию, спустившегося с небес, но после его слов "я не намерен забирать его у вас" он с диким воем рухнул послу в ноги, молитвенно воздев руки. Путая русские и немецкие слова, он понёс что-то мало вразумительное и шепелявое. Ван Дерас брезгливо отшатнулся.

- Вон! Пошёл! От тебя только и требовалось, что попросить помощи у органов, или, лучше, высылки, а что сделал ты?! Поставил мир в Европе на грань уничтожения! Зря отец не отправил такого идиота, как ты, в Монголию! Ты опозорил рейх, ты опозорил его правительство, нашего кайзера! Ты должен быть наказан. Но какое наказание ждёт тебя дома? Пожурят да и всё. А я хочу, чтобы тебя наказали так, что бы ты трижды проклял тот день, когда родился на свет. Я хочу, чтобы тебя сгноили в лагере, чтоб ты сдох в снегах Сибири, в Заполярном круге. О чём ты вообще думал, Герман? Если уж назвался груздем, то полезай в кузов. Ты же знал, что ты слабак, ведь знал. И что? Всё равно пошёл. Думал, повезёт. Позволь я раскрою тебе глаза: ты на Руси, здесь везение умирает ещё в зародыше. Прощай, Герман. Ты сам выбрал свой путь, свернул направо и потерял всё.

Ван Дерас повернулся к Малине.

- Я оставляю его вам. Не жалейте Германа, а в Регенсбург я сообщу, что он так и не был найден.

- Спасибо, товарищ посол, что понимаете, как нам важно наказать того, кто целился в нашего горячо любимого вождя.

Ван Дерас кивнул.

- Дирхаундов, проводи гостя обратно.

Примечание. Всё вышесказанное является вымыслом автора и не относится к реальной истории. Произведение является представителем жанра "альтернативная история"