Время прозрения. Ч. 3. Мама. Корни

                Начало на  http://proza.ru/2022/07/28/1228
                Предыдущая глава  http://proza.ru/2022/07/28/1305

                МАМА. КОРНИ.

                Каждый когда-нибудь должен перелистать 
           книгу своей жизни с самого начала – особенно в 
           конце жизни, перед последней главой.

                Игорь Неверли, советский писатель
                (Повесть «Парень из Сальских степей»)
               
    Маму я расспросить успела, и, слушая её рассказ, признаюсь, многое мне стало ближе и понятнее в их отношениях с отцом.

    Жизнь её не была простой и гладкой. А у кого она могла быть беззаботно-счастливой, если родился в 1916 году?

     Конечно, до глухого села, где прошло её детство, почти не доносились или шли очень медленно отзвуки  тех потрясений, что до основания расшатали Россию. Но всё-таки проникали, кардинально меняя жизнь, срывая крестьян с обжитых мест и отправляя в неведомое тридевятое царство - в города.

     Трагически страшные события создавали историю тех лет!

     Октябрь 1917-го и кровавая гражданская война… Этого она не ощутила: ещё слишком была  мала.

     Коллективизация и раскулачивание... Они  уже аукнулись в судьбе родителей.      

     Индустриализация, ликбез и великое крестьянское переселение… Остались грубыми рубцами ран.

    Репрессии,  ГУЛаг…  Нет, не задели.
 
    Но Великая Отечественная задела всех!

    ...Победили фашистов! И разруху, и голод… Пережили смерть Сталина и разоблачение его культа. И страх от непонимания, как жить дальше...

   Некогда было громко возмущаться… Лозунги Хрущёва: «Перегоним Америку!  Построим коммунизм!» - обещали рай. В будущем…
***      

    А в 1968 в маленькой кухоньке потрескивают дрова в примитивной печке-плите. Пар из закипающего чайника поднимается к белёному потолку. В кастрюльке булькает каша.
     Светланка, обняв плюшевую игрушку, уютно посапывает в деревянной кроватке.

     В руках у мамы  длинные спицы. Неторопливо сплетаются толстые нити – в очень нужные для сырой южной зимы шерстяные носки.

    От былой её красоты мало что осталось. Морщины разбегаются от поблекших глаз. Светлую волну рано поседевших волос сдерживает старинная гребёнка. Сухие губы сжаты недовольно, привычно сердито. Поверх очков она поглядывает на меня скептически: дескать, зачем всё это надо?

     Но постепенно глаза теплеют, всё чаще обращаясь внутрь, в глубину души, где на самом донышке живут ВОСПОМИНАНИЯ. И они, поднимаясь наверх, оживают, расцвеченные памятью и ностальгией.   

    В моей душе - тайная надежда, что она расскажет не только о себе, но и о муже. И тогда я пойму причину их странных отношений, причину её злости,  страданий и безграничного терпения отца.

     Я торопливо записываю РАССКАЗ МОЕЙ МАМЫ.

- Фамилия моя в девичестве – Лиханова. И село так же называлось. Все мои предки, каких знаю, родились и жили в селе Лиханово, Частоозёрского района, Курганской области. Или поблизости.

       А село, глубинное, могутное, большое, пряталось среди полей и глухих лесов Зауралья.

    Прадед по матери, купец 1-й гильдии Степан Акинфович Кузьмин, был богат. Возил товары по городам. Односельчане уважали его за честность и твёрдость характера.

     На старой фотографии у него толстый, рыхлый нос, окладистая борода и пронизывающий взгляд из-под густых бровей. Глаза – буравчики.
 
    Жили зажиточно. Пятистенный купеческий дом окружён прочными хозяйственными постройками. Многочисленная живность сновала по двору и в окрестностях. Без неё в селе не проживёшь.

    В доме богатая мебель, сундуки набиты добром: коврами, гарусными скатертями, шубами, платьями для двух дочерей.

      Старшую, Ульяну, выдали рано замуж в соседнее село  и тоже за купца -  Михаила Гурьева. Беды-горя она не знала. Ежели что, родня помогала по хозяйству.

    Отец с зятем торгуют, ездят по сёлам и городам.
 Но однажды тёмной морозной ночью  на Сибирском тракте  их нашли убитыми и ограбленными.

     Ульяна горевала, оставшись с сыном Яковом и дочерью Евдокией, моей будущей мамой. А прабабушка Агафья  Феофановна - с младшей дочерью осталась. 

    Хозяйство по-прежнему вёл приказчик, парень нестарый, хозяйственный да деловитый. Поговаривали, что он жил с вдовой, да точно никто не знал.
   
    А в соседнем селе в хате-развалюхе обитал бедняк из бедняков Василий  Тимофеевич  Лиханов с тремя сыновьями. Двое старших  ушли в армию, а младший,  Пётр Васильевич Лиханов (мой будущий отец), сам уехал на Ленские прииски деньжат подзаработать.

    А было это как раз во время известных Ленских событий 1912 года. Через 3 года Пётр вернулся домой, повзрослевший, поумневший, привёз кое-какие подарки (в основном, кольца золотые), и в мешочке золотишко было схоронено. Да ещё чай привёз, он тоже ценился как драгоценность.
 
    Отцу вместо развалюхи отстроил Пётр на зависть соседям большой двухэтажный дом.
    Пора было сына женить. Узнали они про вдову Ульяну с дочкой Евдокией, у которой неплохое приданое, приехали сватать.  Мама моя была красавицей!  Белолицая, с русой косой и небесно-голубыми глазами, она понравилась Петру.

    Сыграли свадьбу, и молодая жена переехала жить к удачливому мужу. Ничего не скажу, отец - мужик  был работящий, рукастый, мастеровитый, упорный в делах.   

    По старинке жили, не жалуясь, а работая с темна до темна. Хозяйство в гору пошло: 4 коровы, 2 коня, гуси, свиньи и всё прочее. В общем,  крепкое было хозяйство.

     Приютили они  латыша, приехавшего  с женой и детьми с голодающего Запада. Отдали ему дедов дом, пол-огорода, а хозяйство вели вместе, дружно.  Да пошло это во вред хозяину: позже, в коллективизацию,  посчитали латыша наёмным работником.

    Родилось нас в семье 14 душ детей, но многие потом померли. Остались три девки да парень.

     Вставали все до света, помогали по хозяйству – кормить да обихаживать скотину, готовить еду. Мелюзга весь день за огородами пасла гусей. Лентяев не привечали, да их и не было!

      Детство было счастливое, все дни мы пропадали на улке, ходили на речку и в леса ближние.

       Отцовский дом помню очень хорошо!

      /Речь рассказчицы замедляется, сухие губы трогает ностальгическая улыбка./
 
- Был  он крыт дранкой. Крутая лестница вела наверх, в широкие сени, где летом обедала вся семья. Из сеней двери вели в кухню, в спальню и залу. Окна всюду большие, закрытые тяжёлыми шторами. На подоконниках – цветы в глиняных горшках.

    Крашеные полы застелены самодельными половиками. У стен - сундуки  под ворсистыми  коврами  самоткаными, с узорами и цветами.  А на стенах – ковры побогаче, тяжёлые, персидские, диковинно узорчатые.

      Зал украшен приданым Евдокии, купеческим наследством. Особо наряжали дом по праздникам: большой стол накрывали  ослепительно белой гарусной скатёркой. У стены стоял туалетный столик  с кружевными салфетками, над ним –  огромное зеркало. Стулья, как в городе, изящные, с гнутыми спинками.   В красном углу – иконы за горящей лампадкой.

  Для тепла в зале стояла голландка – печь голландская, круглая, украшенная цветными кафельными изразцами.

   А внизу, в кухне, – большая, с голбицей, русская печь, где любил отдыхать Пётр Васильевич после работы. Детишки жались на полатях.
 
    У стены -  высокая  деревянная родительская кровать. Подушки под кружевной накидкой. Под кроватью прятали всякое тряпьё, шмутки, детские игрушки в коробах.
 
     Из тряпья старшая сестра Таня сшила мне  большую куклу. Её можно было водить за руку  и одевать, как настоящего ребёнка.

    Таня – миловидная девушка, красотою  в мать, добрая, но она рано умерла от тифа. Болела недолго. Поместили её в сараюшку, чтобы других не заразить.
   Помню, стало ей уже лучше, попросила она кислой капусты. Дали – и всё! Умерла.

   На похоронах я, самая младшая сестрёнка, с плачем  кидалась на гроб – просила не уносить, уж больно я любила её!

   В селе была начальная школа, и я окончила с грехом пополам 4 класса, да и в 4-й не до конца ходила: услали гусей пасти.

     После революции образовался колхоз. Петро был не против. Вступил в колхоз, отдал  дом женин, а сам с семьёй  жил в отцовском. Отдал и скотину, оставив себе лишь одну корову, коня да кур с гусями. Кое-какое добро попрятали, стали жить скромнее.

    Среднюю незамужнюю дочь Марию отец повёз учиться в Курган  на курсы подготовки в особую школу – что-то вроде сегодняшнего СПТУ.
   
      Нужна была справка. Поехали на телеге пятеро:  сестра Манька, две подружки её, Колька Кравченко и Настя (то есть я - не окончившая  четырёх классов).

   Манька боевая была, сама написала для меня справку и ведомость, списала у себя оценки и отнесла в сельсовет. Там поставили печать, как взамен утерянного документа.

   Вот я и поступила вместе с сестрёнкой. Курсы, однако, окончила хорошо и даже Свидетельство получила.

        Помню городскую большую школу, много деревенских училось там. Хорошо и мы учились, только мне немецкий давался  с трудом.

    Снимали квартиру в домишке у одной вдовы, отдали ей продукты. Жили дружно, никогда не ссорились. Старушке помогали по хозяйству. Спали  вповалку на полу.
   
   Но тут отец попал в историю.
    Сельский поп  мутил народ против власти. Собирались у мельника. А отец как раз привёз на мельницу зерно молоть. Зазвали его в избу. Не пробыл он там и десяти  минут, не слышал никаких крамольных речей. Да донесли в Органы. Арестовали всех, и отца тоже увезли в область, расследовали шесть месяцев. Выпустили с бумагой за невиновностью.

    Но отец, опасаясь других обвинений, решил бросить хозяйство и вместе с семьёй уехал из села.

    Была ещё история с материнским приданым. Когда Якова брали в армию, Петро женил его насильно на работящей девке Матрёне, несмотря на то что ему другая была по сердцу. Дружил он с Милкой, болезненной, хрупкой, из того же села.
    Однако не пошёл против воли отца. Сыграли пышную свадьбу с Матрёной. Я косу невесты держала.
 
      Матрёна ждала мужа из армии, а он привёз с Запада разбитную хохлушку Фросю, старше его, да ещё со вставными золотыми зубами, вот чудо-то для деревенских.
     При встрече гульбу устроили. Ах, как Фрося пела и плясала отчаянно.
    Так и не стал Яков жить с Матрёной, пришлось ей уйти. Но и Яков вскоре уехал на станцию Петухово и Фросю увёз. Та выписала с Запада сестру, выдала замуж за милиционера.

    Так вот, когда отца забирали, мать, боясь конфискации, сложила всё приданое дочерей в сундук и отвезла Якову на сохранение. Да Фроська позавидовала, сообщила зятю-милиционеру. Тот приехал и забрал всё. Так и не вернули ничего.

    Уехали родители в Иваново-Вознесенск, устроились работать на лесопильном заводе. Ох, настрадались мы там! Снимали квартиру. Жили  в тесноте, очень бедно и очень голодно. Не раз вспоминала я вольное деревенское житьё, когда ели-пили  вдоволь, беды-нищеты не знали…

      Мне 14 лет исполнилось, я тоже стала работать. Сначала опилки на тачку  насыпала, отвозила по рельсам в яму, где их сжигали. Летом ещё ничего, терпимо, а зимой уж  очень холодно. Худую одёжку продувало насквозь. Рельсы и тележку заносило снегом.

      Потом перевели меня наверх, к круглой пиле, я оттаскивала в сторону горбыли. Другая девчонка да парень работали вместе со мной. Опилки, пыль, визг пилы, занозы от горбылей... Плакала я порой, душой уносилась к реке, полям, где воздух чист да птицы поют беспечно.

      В перерыв работники грелись в «курилке». Дым, копоть… Сидели на полу  мужчины, женщины, дети, согревали друг друга или дремали, а в уголке молодые целовались…

    Потом отец завербовался на три года на Камчатку в рыболовецкую артель. Завод стал работать в три смены. Особенно трудно было ночью, спать хотелось.

      Но зато днём мы ухитрялись бегать в лес по соседству, собирали грибы, ягоды. Мать потом их меняла в деревне на хлеб. Кое-как перебивались.

   Пригодилось моё Свидетельство о прохождении курсов. Меня взяли работать в няньки, мне понравилось. Ещё бы: было гораздо легче, чем на заводе.

   Отец, отработав по договору и скопив деньжат, остался во Владивостоке, вызвал семью. Приехали. Мне шёл уже 18-й год, а ни одеть хорошего было нечего, ни обуть, ни в люди выйти.

    Отец устроил меня работать на завод, определил на квартиру к знакомым. Была у них куча детей и непроходимая бедность. Для меня - маленькая койка в углу кухни.  С первой зарплаты я купила покрывало на койку и себе пальто.

    Подружилась с девчонками с работы. Потом перешла жить к Доре, подружке, помогала ей по хозяйству, отводила её дочь в детсад. Видела, что работа там  чистая, опрятная, в комнатах уютно.

     И решили девчата поступать на курсы работников дошкольного воспитания. Пошли в РайОНО, нас и  определили на эти курсы. Проучились шесть месяцев, получили работу – были  страшно довольны.

            Продолжение на http://proza.ru/2022/07/28/1385