Давай, брат, не чокаясь...
- Слышь, паря, - вдруг неспешно, в растяжку спросил один из мужиков, - а ты знаешь, что Колян-то помер?
- Да? А когда? - Второй сотрапезник спрашивал без особого интереса, скорее всего просто для поддержания разговора. Поэтому он и глаз от пламени костра не отрывал, и говорил, не переставая жевать.
- Ну-у, не помню точно, может, год, может, пять лет назад... А то и десять... Мне баба одна знакомая с нашего прииска про то говорила. Да я бухой был, так что не запомнил!
- Да ты ж всегда бухой, куда уж запомнить! Мозги уже совсем проспиртовались, спорим на пол-литру? - И второй мужик раскатисто и хрипло, даже с каким-то похрюкиванием, рассмеялся.
- Хорош ржать... - мирно пробормотал первый мужик и вдруг с внезапным живым интересом спросил: - А ты помнишь наш прииск, как мы там пахали, золотишко копытили?
- Ну а че ж не помнить? Помню...
- Да... Были времена, а теперь моменты! Колян покойный, помнишь, на драге кем был, электриком или драгером?
- Драгером, конечно. Электриком Толян был, тот, который потом в ГОК ушел, когда прииск закрывать стали. А фиг ли ему в том ГОКе делать, если он работяга из работяг был? А в ГОКе начальство...
- Так ушел он вскоре из ГОКа. На прииск вернулся, а потом, вроде как, другую работу нашел, в газете, что ли...
- А ты, - в свою очередь спросил второй мужик, - дядь Сашу, водителя автобуса приискового, помнишь? Который все время в чемоданчике кусок сала возил на "тормозок"? Вот уж хохляра из хохлов был, никому того сала не давал!
- Не-е... Мне как-то раз дал, я точно помню. Только, может, я это сало у него на стопку водки сменял?..
- Ну, ты у нас меняла известный! Шило на мыло менять! Квартиру-то свою в райцентре на что сменял?.. На "фатеру" в теплотрассе? Чудило на букву мэ!
- Я не сменял, - понуро, как бы винясь, сказал первый мужик. - Я её продал, а деньги сыну отдал. Ему своего пацана лечить надо было, а денег у них на это дело не было...
- Да знаю, знаю я эту вашу историю...
Мужики снова замолчали и несколько минут сидели не шевелясь, пока оранжевые язычки пламени костерка, почти совсем прижавшиеся к сизо-черным головешкам, не стали величиной с полдольки мандарина. Тогда первый мужик подбросил к головешкам несколько сухих нетолстых веток, на которых сидел, а второй, пошарив у себя за спиной, жестом фокусника, достающего кролика из цилиндра, поставил перед собой ополовиненную бутылку водки.
- Оп-ля! Ну что, давай, брат, помянем? Вспомним всех, с кем вместе жили и работали?
- Как это - "помянем"? Это разве можно так? Кто-то, пусть, помер, а кто-то ведь живой еще?
- Ну и фиг ли? Жизни ведь прежней давно нет уже? Нет. Значит, считай, умерла она. Стало быть, и все умерли... И мы с тобой в том числе... Так что, не заморачивайся. Наливай по чуть-чуть, да и выпьем с тобой, не чокаясь. За помин, ну и за здоровье, тех, кто еще не ушел совсем, будь по-твоему...
- Ну, если так, то ладно... За помин, и за здоровье, брат, одновременно! Не чокаясь...
А ветер с Севера все дул и дул, не переставая, будто стараясь начисто вымести, выскрести из колымской природы все остатки недавней июльской жары. Шатались от ветра пропитанные принесенной с далекого океана влагой еще зеленые лохматые лиственницы, густые высокие кусты ольховника, гнулись в три погибели податливые жесткому насилию стволы осин и берез. Нет-нет, да и открывались за занавесом шатающейся зелени желто-красные факелы почуявших близкую осень колымских тополей. Скоро август... Потом недолгое бабье лето со сбором урожая грибов и ягод, за ним дождливо-снежная осень. А там уж - долгая-долгая ЗИМА с жуткими морозами, от которых все живое прячется, где только может. И только вОроны маленькими черными чудищами-птеродактилями будут прокладывать себе путь в морозном туманном воздухе, роняя свое утробное "крук" на заснеженную стылую землю Центральной Колымы...
На снимке: взрывники на одном из полигонов прииска в центре Колымы, Вторая половина 80-х гг... Крайний справа - автор.
Свидетельство о публикации №222072800224