Баба с пустыми ведрами

Байка, приснившаяся на рассвете

Кто же из нас хоть раз в жизни не разговаривал сам с собою. Особенно если в затворничестве да без свидетелей. Хотя завелся у меня с некоторых пор один благодарный слушатель. Росточком он с младенца, плотно сбитый, курносый и очень шустрый — чуть зазеваюсь, и… тапок как не бывало.

Да беседовать с ним — одно удовольствие, ибо не перечит и не перебивает, да и тапки всегда возвращает, стоит мне лишь вытянуться на диване.

Так и лежим вчетвером — я, он и два моих тапка… Я читаю вслух то, что проступает на потолке или высасывается из пальца, они подремывают под монотонное жужжание моей словесной пурги.

Добрые люди сказывают, будто бродит ночами по нашей Фестивальной, но не вдоль проезжей части, а между блочными девятиэтажками, баба с пустыми ведрами.

Старожилы-то ее узнают сразу. Это ж Райка. Местная художница, свихнувшаяся от несчастной любви. Встречаются среди них весьма экзальтированные особы, которые, единожды выбрав себе объект приложения страсти, пасут его, точно Пти Бранансон Яша мои старые тапки.

И спасу от этой «страсти» нет никакого. А ведь довольно пустяка, чтобы запустить манию. Взять хоть эту Райку.

Жила-была она себе с мужем, двумя взрослыми сыновьями, снохой и внуком в двухкомнатной малогабаритке. Чудила, спускала остатние копеечки и без того скудного семейного бюджета на краски и холсты. Но продать ничего не могла, ибо выходила из-под рук ее такая дрянь, что отворотясь не насмотришься. Так бывает, вроде и с вдохновением все в порядке, и с фантазией, а руки растут из задницы.

Домашние терпеть ее устали и даже возненавидели. А сердце-то полнилось красотой и жаждало ответности. Да где ж ее взять.

Но… «взялась» ведь. Всего-то раз и встретила эта Райка бывшего одноклассника. А он, дурачок, до дому-то ее и подвези на своем джипе, да еще скажи, прощаясь, что она ничуть не изменилась. И ведь на беду-то оказался он разведенным, то есть, с Райкиной точки зрения, ничейным.

Поначалу-то этот «ничейный» жалел ее и подарки принимал. И даже отдаривался довольно щедро. Но меры Райка не знала и порога дозволенности не видела. И дошло до того, что он домой стал бояться приходить, ибо Райка адресок узнала и стала караулить у подъезда с очередным масляным шедевром.

Терпел-терпел бедолага, да не вытерпел, хотя был интеллигентен от природы. Сорвалось с его уст непоправимое: «Сгинь, чертова баба!»

Она и сгинула. А наутро эта баба на стене бойлерной и проявись… аккурат перед окнами «ничейного». Мордатая, кургузая да пучеглазая, в синем халате технички, с двумя пустыми эмалированными ведрами зеленого цвета.

И ведь не сказать, что бездарно выписана — было в ней и сходство с Райкой несомненное, и своя зловещая притягательность.

И вроде как прокляла эта Райка одного, а пало проклятие на весь многоподъездный муравейник. Под снос его отправили в связи с реновацией. Жильцов всех подчистую выселили в Новую Москву. Да и старую бойлерную снесли.

С тех пор по ночам баба с ведрами-то и бродит неприкаянно по Фестивальной.

Так вы уж поостерегитесь, хотя бы в карантин! А если уж встретите, киньте ей в ведра-то, что не жалко. Она ж не сразу догонять кинется, успеете оторваться.

(с) Алена Подобед