Как всё было часть 2 контрибуция

1919 год. Сентябрь.

Иван Кузьмич  сидел за столом у самовара в передней своей избы. Пил чай из блюдца, придерживая его руками на уровне плеч. Осторожно прихлёбывал губами,  шваркая,  обжигающий кипяток,  покряхтывал от удовольствия. Аж…но, его слеза прошибла. Пил, не, а как-нибудь, а с ландрином и вприкуску. Марфа Ильинична в ту пору что-то стряпала у печи на кухне, за перегородкой. Иван Кузьмич Лопаткин слыл на селе человеком уважаемым. До революции, состоял на должности старосты села. Знавал всякие там законы, имел связи с нужными людьми. Когда не было, нужды, никуда идти, то одевался он дома просто - в суконной рубахе с жилеткой, а на ней металлические пуговицы, и холщовые штаны, из-под которых выглядывали его босые ноги. Иван Кузьмич шестидесяти лет отроду обладал крепким телосложением, хоть и небольшого роста, но стул под ним скрипел, стоило ему сделать какое-либо телодвижение; например, потянуться за очередным куском сахара. Его массивное лицо раскраснелось и покрылось испариной от выпитого чая, чему причиной служили  некоторые излишества, принятые накануне, этого дня. Капельки пота стекали ему на бороду.
Именно за этим занятием его застали вошедшие в избу двое мужиков. И как принято христианским обычаем, деловито сняли свои головные уборы, перекрестились перед образами, что стояли в правом углу комнаты. Теребя свои шлыки, застыли у двери, не решаясь пройти далее.
- Будете здоровы, Иван Кузьмич! – молвил мужик, который был повыше ростом, одетый в зипун с кушаком и в чоботы, - Мы это – к вам по делу.
Другой мужик - одет в армяк, на ногах лапти. В них не было ничего примечательного, если не считать того, что являлось по существу в соответствии с их статусом; волосы, подстриженные под горшок и расчёсанные под прямой прибор, глубоко посаженные глаза на измождённых лицах, окладистая борода, худощавое телосложение, вытянутые от непосильного труда  мозолистые руки
- И вам не болеть! – отвечал на приветствие бывший староста, -  А, это ты Пахом! Пошто там встали у двери. Скидайте своё добро на лавку. Да, проходите ко столу, присаживайтесь. В ногах правды нет. Пожалуйте со мной чай пить, не побрезгуйте.
- Чисто-то, как у тебя Кузьмич. Половики настелены. Плюнуть-то некуда! -  сказал Пахом с  некоторой тенью восхищения, пока оба вместе присаживались за стол.
- А, то! А с тобой кто? Каюсь, чево-то не признал.
- Да, бог с тобой. Так это ж Степан Козлов. Сват мой. А ли запамятовал? Из соседней деревни.
- Видит бог, узнал. Дурья, моя, башка. Видать стареть стал. Ну, так и быть. Марфа! – кликнул хозяин жену, - А ну-ка подай-ка нам в самовар ещё кипятку. Да, по боле. Гости чаю пить желают.
Хозяйка, немного насупившись, молча, обслужила гостей. Поставила на стол  стаканы гранёные с блюдцами, самовар с  кипящей водой, добавила ландрина, свежеиспечённого хлеба, кипятка  в заварной чайник.
Мужики степенно, не торопясь, чувством, с толком, с расстановкой пригубили чай  с несомненным удовольствием и с хлебом. От ландрина отказались, объяснив Ивану Кузьмичу так: « Чай пьём только вприглядку». Одним стаканом чая, чаепитие не закончилось. Хозяин запросил ещё чаю.
- Ишь, какой командир, выискался. Подайте тово, подайте, другова, - ворчала жена,  - У нас тепереча, равноправие.
- Да, ты что, баба белены объелась! Делай, что тебе говорят. А то, я на тебе управу-то найду. Не погляжу на тебя, старую хрычовку.
- А, то и говорю тебе – глотка-то у тебя лужёная, - в ответ заговорила Марфа, явно припоминая мужу его трёхдневное отсутствие, - Пока все дома не обойдёте с дружками, где брага стоит, не успокоитесь.
Но самовар со стола забрала и с кипятком поставила.
- А то, что старая, так это ничево, - добавила она,  - могёт ещё и сгожусь куда.
- А, то нет, - двусмысленно отвечал муж, прищуривая один глаз на жену, - Могёт и сгодишься куда…….. Твою маковку мать, да на плетень…
Мужики переглянулись, но в разговор встревать не стали. Выпили ещё, с остатку, по стакану чаю и приступили к разговору. Первым заговорил Пахом:
- Мы вот к тебе по какому делу. Мы люди тёмные, грамоте не обучены. Вразуми нас. Ты не токмо бывший староста, ты мужик башковитый, и в законах по боле нас  смыслишь. Скажи нам, где правду искать?.......Про мятеж слыхивал?
- А как же! Ведомо мне.
- Вот скажи нам по совести, как ты считаш? За какие такие дела на нас наложена контрибуция? Да и смута-то была на деле не в нашем селе. Мы, как бы, и ведать, не ведали и знать, не знавали. Участия ни какова не принимали.
- А я почём знаю? Виноват…, не виноват – плати, знай, выкладывай денежку. Меня первым – наперво обложили на 500 рубликов. Не заплатишь, придут с реквизицией. Последнее заберут. Это у них завсегда быстро. И опомниться, не успеешь.
- Про приказ №5 Реввоенсовета слыхивал? – начал, было, разговор Степан Козлов, дотоле молчавший.
- Много знать, голова лопнет.
- Согласно этому приказу, семьи крас.армейцев контрибуциям, кои в выступлении не были замешаны, не облагаются.
- Бывают, таки, законы, которые не для нас писаны. На то она и Советска власть.
- И у меня сын  то ж в Крас.армии, а прописали контрибуцию, язви её на 450 рублей, - вмешался  Пахом, - А  возьми Степана, ему-то от роду-то 66 лет. Единственный младший сын взят в ряды Крас.армии, а окромя того у него на руках трое детей, те, что остались после смерти старшего сына. Каково ему? И на него наложили, пущай ни много, не мало, а  - 400 рублёв.
- Так, стало быть, писать надобно, в Бюро жалоб Юрьевецкого уезда при Госконе прошение о не правильном  обложении. Пущай разбираются.
- Да-к ты Кузьмич, уважь нас мужиков, сделай нам одолжение, - заговорил просительно Пахом, - Соблаговоли сочинить ходатайство. Мы люди неграмотные. За нами не пропадёт.
- Так уж и быть. Беда с вами. Марфа, принеси-ка нам чистый лист бумаги. Письмо писать будем.
Из бюро жалоб  Юрьев-польского уезда при Госконе в правление совета ответ последовал сразу и выглядел таким образом:
 В виду заявления граждан Марасанова и Козлова живущих в Ильинской волости бюро  предлагает разобраться в неправильном наложении на них контрибуции после выступления, имевшего место 11 июля сельсовету в сложившейся ситуации. В трехдневный срок сообщить весь материал по делу вышеуказанных граждан.  Дать мотивированные объяснения по поводу  наложения на них контрибуции так, как по их заявлению они являются членами семей красноармейцев, а посему на основании приказа № 5 Реввоенсовета Республики никаким обложениям не подлежат, если сами не были лично замешаны в выступлении.
 По поводу ходатайства Марасаноа и Козлова в сельском совете села Колокольцева 20 сентября была назначена чрезвычайная комиссия. В связи с отсутствием кадров из Юрьев-польска прибыл один инструктор Мартынов, имеющий полномочия комиссии в вынесении вердиктов в спорных вопросах. Мужики, коим Иван Кузьмич писал прошение, прибыли к назначенному времени к сельскому совету. У самого крыльца перекрестились и, сняв шапки, вошли в здание. Не прошло и получасу, как мужички вышли. Не торопясь перешли дорогу и остановились, у завалинок дома напротив  сельсовета. У дома сидел старый дед Панкратий и с любопытством поглядывал на них. Но они явно не желали так с ходу комментировать результаты проведённой комиссии. Сделали самокрутки, и с дедом поделились табачком как бы, между прочим.
- Откель табачок? – поинтересовался дед, закашливаясь.
- Из Гаврил-посаду.
- Ядрёный, хорошо….берёт
- А то. Из деревни Ярдениха привезли. Земля там чернозём. И табак у них знатный.  Дело своё знают.
- Чево-то не видать никово. По умирали што ли в селе то все.
- Так кто…..где! Кто в поле, кто картофель убират.
- Да, не. Вон видать! Иван Кузьмич до нас торопится. Узнать, поди, хочет. Не оплошали  ли мы.
- Председатель-то, сам вас известил о чрезвычайной комиссии, а ли нарочного послал?
- Сам-то он не удосужился. Петруху Завьялова прислал. Бойкий - мальчонка, в миг, прибёг.
Неожиданно двери сельсовета распахнулись. На крыльце показался Мартынов,лет 35-ти, одетый, как с иголочки, в кожаную куртку и картуз, брюки галифе и кожаные сапоги, непременно со скрипом. Он вскинул голову на солнце, время к полудню, прищурился, с чувством особого облегчения, поправил руками ремень на куртке, как тут же следом за ним вышел на крыльцо сам председатель сельского совета Тимка. Одежда его  на нём была похуже, не как у инструктора, и  скорее не совсем соответствовала его новой должности. Куртка хоть и была на нем  кожаная, но не прикрывала его старые портки. Сапоги кожаные, но не новые. И картуз простой, с околышем. Сам весь неказистый, щуплый на вид, непривлекательный. Что-то стал негромко говорить уполномоченному. О чём, сельчане не услышали. Но и так было всё ясно. Приезжий кивнул председателю и вместе, они направились к дому самого Тимохи.
- Нет, вы поглядите – прям так и стелется перед инструктором., - враз заговорили меж собой мужики.
- То с одной стороны к нему подойдёт, то с другой.
- В рот ему заглядыват.
- Зубы он его там считает что ли?
Не сразу заметили секретаря председателя, Максимова Алексашку, который с недовольным видом стоял на крыльце и хмуро косился недалече стоявших мужичков. Завидев, когда все взоры устремились на него, категорично заявил:
- Завтра приходите. Получите новое своё предписание. Мне некогда сегодня вашими бумажками заниматься.
- Лексей Никонорыч, ты, гляди, запиши всё правильно, без ошибочки.
- Не ваше дело. Не сумлевайтесь, я своё дело знаю.
И ушёл. Люд так и онемел. Один Пахом не растерялся. Кинув недокуренный окурок себе под чобот, со злостью его, раздавив, крикнул  вслед уходящему:
- Придём, непременно придём.
Подошёл к ним и Иван Кузьмич и ещё пару крестьян. Принялись расспрашивать: Чего, да как .
Степан больше отмалчивался. Более, охочий на слово, Пахом сказывал:
- Заходим в сельсовет. Всё честь, по чести, как принято, шапки поснимали. Видим, за столом сидят инструктор,  тот, что в прошлом году к нам приезжал. В коммуну нас заставлял вступить, уговаривал.Тот самый, кажись звать - Мартынов. Да токмо ничего у него не вышло. Промашечка ему тадысь вышла. Секретарь Лексашка  и председатель Тимка. Вот тебе и вся: чрезвычайная комиссия. Сидит наш Тимоха на стуле словно, на троне, как петух на заборе. Важности на себя напустил, не подступись.
Уполномоченный интересуется у нас: «Стало быть, вы и есть те самые крестьяне, что написали претензию по делу неправильности наложения контрибуции?».
- Стало быть, мы! – отвечаем, - А написали по одной причине, в  ходатайстве всё указано. Наши сыновья служат в рядах Крас.армии. Никакого участия в мятеже мы не принимали, и поэтому просим снять с нас наложенную контрибуцию, а ли приказ № 5 Реввоенсовета не читали?
Гляжу, как вроде примолкли. Рожи, у них вытянулись, пошептались промеж себя, Мартынов и говорит:
- Мы поняли вашу позицию. Прошу дать разъяснения по заявлению граждан Козлова и Марасанова председателя сельского совета Карзанова Тимофея Алексеевича. Говорил он, Тимоха наш по заранее приготовленному тексту, следующее:
- На наше общество, после выступлений 11 июля 1919 года по постановлению Юрьевской чрезвычайной особо-следственной комиссии по ликвидации мятежа была наложена контрибуция в сумме 12000 рублей, несмотря на то, что из граждан нашего села участия в мятеже никто не принимал и в день восстания из своего села никуда не ходил. Каковая сумма контрибуции была разложена на граждан нашего общества и взыскана. Большая часть суммы контрибуции была внесена гражданами добровольно, а остальная часть контрибуции была разложена на граждан по усмотрению их семейного и имущественного положения. Считаю: по своей зажиточности Марасанов и Козлов самые состоятельные, из всего села.
- Помилуйте, Тимофей Лексеевич, - начал, было, Степан, - Да моё хозяйство и на середняцкое не тянет. Лошадь..то и ту забрали крас.армейцы.
- Ничего с твоей лошадью не случится. Вернут после военной операции.
- Это ещё вилами на воде написано.
- А у нас с подобными мироедами – разговор короткий. Не хотите по 400 рублей платить, будете платить по 1000 рублей,- рявкнул инструктор, и стукая ладонью по столу, - Так и запишите секретарь, не знаю, как вас там по имени и отчеству.
- Всё, как есть запишем.
- Да, как же? Товарищ уполномоченный! - чуть не плача, простонал Степан, - Выходит мне по миру итти? Тимофей Лексеевич ужо грозился мне арестом и реквизицией. Если и корову продам, ей богу,  не смогу заплатить всю контрибуцию. Да, за что?
- Да, чтоб, неповадно, вам было жаловаться! Всё! Разговор закончен. Некогда мне тут с вами рассусоливать,да, нытьё ваше слушать.
- И пошли мы из сельсовета, не солоно, хлебамши, - продолжал Пахом, - Всё больше Степан говорил, а я молчал.  Ясно, как белый день. Вот и думаю себе; я ещё с тобой Тимка ращитаюс.
После слов Пахома, возникла некоторая пауза, которую никто не нарушал.
- М-да,  - заключительно протянул бывший староста после некоторого молчания, - Раньше был  Тимка, а теперь товарищ Тимофей Лексеевич. Ему-то двадцати лет от роду,а совсем распоясался парень. Ещё мальчишка. Ходит с револьвером.  То старуху нищую Кудиху испугает до обморока оружием. Чрезвычайной комиссией ей грозится. За то, что она в суме носит насбиранный хлеб – дескать,  такова багажа не полагается. А у Артемьевых и у Смирновых производил самочинные обыски из-за личностной неприязни.
- С него станется!
- Он  тепереча у нас первый парень на деревне. Записался в коммунистическую партию. Приняли его. И чево..., стало быть, как  «истинный» коммунист приказал матери все иконы,  выбросить из дому.
- Вота шельмец! Ни в бога, ни в чёрта не верит. Безбожник!
- А в соседнем селе со своим дружком пришли в клуб «Пролетарий» в пьяном виде. Тамо…ка происходила репетиция. Молодёжи было много, и дети. Наш Тимоха вынул револьвер и в присутствии молодёжи, стал размахивать им во все стороны, знай мол, каков я. Побуянив, и не встретив себе сопротивления в клубе, «товарищи» вышли на улицу,  и там сотрясали воздух револьверными выстрелами, перепугали всё тамошнее население. Вот ей богу. Сват не даст соврать.
- И что же это такое братцы нынче делается в нашей деревне? И нет на них, коммунистов, никакой управы. Где правду искать?
Наступило минутное молчание.
- Надо ехать в Москву. К самому Ленину. Иначе никак.
                К О Н Е Ц