Генкина история. Окончание

Окончание.

Я начал скалывать кирпичи, расширяя отверстие, чтоб хотя бы заглянуть внутрь хода. За следующие пол-часа мне удалось сколоть ещё три кирпича, лом отбивал руки. Этого было мало.

Я вылез наружу, туда же спустился Генка. Мое нетерпение заразило и его.
Часа два мы по очереди возились в неудобной яме, орудуя ломом и наконец, получили дыру, в которую можно было заглянуть. Генка взял из костра сухую смолистую ветку, которую положил туда заранее и передал её мне. Я сунул её  в дыру и, наклонившись, посмотрел вниз. В неверном, колеблющемся  свете  язычков пламени, цеплявшихся за ветку, виднелся ход, облицованный таким же кирпичом, что и свод, высотой чуть больше метра, шириной около метра, сухой, в паутине. Больше в узкую и темную дыру ничего не было видно, да и висеть вниз головой было неудобно. Об этом я Генке и доложил, когда поднялся наверх. Затем добавил:

–  Надо сбить ещё шесть кирпичей со свода, и я смогу туда спуститься. Жердь только вырубить ещё, с зарубками, чтоб как по ступенькам. И всё, перекур! Надо отдохнуть и поесть.

Волоча ноги, подошли к костру. Котелок, стоявший у огня, хранил остатки тепла,  и мы, особо не церемонясь, в две трясущиеся ложки опростали его.

–  Давай, друга, начни ты, –  попросил я Генку, а сам, положив ноги на чурбачок, блаженно вытянулся. –  Только лом не урони в дыру, привяжи к себе.
 
Генка спустился вниз, и оттуда, из ямы, послышалось «чпок-чпок» лома по кирпичной кладке. Я, полежав так минут десять, поднялся и пошел до ближайшей осинки. Срубив её, зачистил от сучков, сделал засечки, подтащил её к шурфу. Генка тем временем сбил четыре кирпича и удары его уже не отдавали той силою, что раньше.

–  Сменяемся, товарищ Шлиман, –  я помог другу выбраться и сам спустился вниз.

Ещё полчаса и дыра была готова. Генка подал мне жердь, которую я опустил в пролом. Обвязался веревкой, взял в левую руку факел, пропитанный бензином, что смастерил Генка, когда был наверху. Не торопясь,  зажег его и держась другой рукой за жердь, стал спускаться в пролом, вниз.

Стоять в туннеле пришлось по центру, согнувшись в поясе и пригнув голову. Высота хода в самой высокой точке была около полутора метров. Золотой утвари, доспехов, костей и прочих сундуков там, конечно же, не было. Не накопили видно монахи, бедно тогда  жили...
 
Но вот с запада, в паре метрах от пролома,  ход был засыпан старой глиной, покрытой паутиной, вперемежку с гнилыми деревяшками и истлевшими железками; с востока же, метрах в трех, виднелась окованная позеленевшим металлом деревянная полусгнившая бадейка с остатками раствора и… кирпичная стена. Я подобрался к ней и постучал ломиком. Звук вязкий, и не звонкий. Я выбросил лом из хода, пару относительно целых кирпичей и выбрался по жердочке наверх. Выбросил кирпичи из шурфа, подал лом другу и по лесенке вылез наверх. Солнце уже пряталось за деревья, а я говорил Генке:

–  Там перемычка из кирпича, ход перекрыт. Ряда в два, не меньше. Минимум полметра. Думаю, все что могли – мы увидели. Даже если мы найдем кувалду, шлямбур и попробуем расковырять стену – на это дня три или больше уйдет. У меня только пара дней есть, из них день – родителям помочь засеять картошку. Ты спустись и посмотри через стенку сам. Металл не увидишь, значит все –  ковыряться тут нечего. Засыпаем яму.

Генка спустился вниз, затем в ход и побыл там минут десять. Затем с трудом вылез и произнёс:

– Там, за стенкой, пусто, а вот где засыпано ; там вижу несколько железяк. Длинных. Может, остатки мечей, а может петли или засов. Выход тут был, точно. Засыпаем.

Я взял ветки, собранные для костра, застелил ими пролом (кто его знает, может вернемся?), постелил сверху кусок полиэтиленовой пленки, служившей нам скатертью. Затем вытащил жерди-лесенки и порубил их. Части побросал вниз, чтобы перекрыли пролом…

И мы начали засыпать яму. Скрипели ведра, шуршал песок, звякала о мелкие камушки лопата. Засыпали яму долго, спускались по веревке и утаптывали, а закончили уже в сумерках. Забросали холмик старыми листьями, ветками, натыкали отростков медуницы и вылили на неё остатки воды из канистры. Собрали свое имущество и напоследок вышли на проплешину монастырской горки.  Молча закурили.  Полоска заката розовела на западе, плавно переходя в бирюзовый цвет, обещая холодную ночь. Надкушенный ломтик луны с любопытством оглядывал горку и нас на ней. Откуда-то от речки волнами плыл туман и доносился слитный лягушачий ор, а из дубовой рощи, мощно, как через громкоговоритель, неслась трель соловья. С зареченской стороны села брехал одинокий пес…

– Ну что, пусть археологи-краеведы дальше роются? – спросил я Генку.

–  Пусть!

– Тогда я поговорю, у меня знакомые из Академии Наук есть. Попробую через них найти историков, с ними поговорю, может заинтересуются, а там и до археологов дойдет. Пусть приезжают в экспедицию и сами копаются. А танк… Мои аквалангисты могут приехать только следующим летом. В этом году у них запланирована поездка на Тарханкут, там какие-то амфоры со дна выковыривать.

 – Лады, – Генка кивнул головой. – Летом приедешь, возьмём резиновую лодку и поныряем сами, может щупами поковыряем, место уточним.

Захватив лом и кирпичи, мы в лунном свете въехали в село. Я постучал в дверь нужного дома, дождавшись у дверей брата, вручил ему в целости и сохранности лом и мы, расталкивая мрак фарами мотоциклов,  двинулись в Поселок. Тарахтели моторы, от прыгающих лучей света по дороге разбегались тени, ночной холод прихватывал щеки, пальцы и лез под куртки. Выехав на асфальт, мы прибавили ходу и скоро подъехали к дому Генки. Там, ежась от холода, на минуту задержались у его дома, отогревая руки на горячих цилиндрах. Договорились держать связь. На этом и расстались.

Дома я показал кирпич отцу, сказав, что нашел на монастырской горке, когда чистили родник. «Ну вот, я же говорил!» – радостно воскликнул тот и вскоре из под его пера появился историко-познавательный очерк, поведавший жителям Поселка давнюю семейную легенду о наших предках. Очерк, напечатанный в  местной, вполне демократической газете «Рассвет», рассказывал, как поселились на берегах Севи в монастыре наши далекие предки…

Летом мы встретились с Генкой пару раз мельком, он был занят на своей больнице. Там начинали монтаж отопления, вовсю шла отделка и Генка был в полном «замоте». Удалось лишь один вечер посидеть с удочками на берегу Севи, где друг рассказывал о своей работе, как для него важно сдать в следующем году этот объект. Ему «светило» повышение в Брянске. Танк отложили на следующее лето.

– Друга, я почти перестал пользоваться своими супер-умениями. Я просто стал сильно уставать. И это не зависит от того, пользуюсь я «выключателями», или нет. Жрет, похоже, меня эта штука…

Это была наша последняя встреча. Примерно через пару месяцев мне позвонила мать и сообщила, что Генки не стало. Это случилось в праздник. В тот день встречали 68 годовщину Октября. Генка не пошел на демонстрацию, а поехал на объект. Рабочие что-то там сделали не так и случилась авария, заливало только что отделанные помещения…  Приехал с объекта на своем мотоцикле, чувствовал себя неважно, прилег на любимый диван и жена больше не смогла его разбудить...
 
Одноклассники приходили проводить его в последний путь. Я потом долго злился на них – не могли вовремя позвонить. Ему было только двадцать восемь…

 Ушел из жизни друг, унес свою тайну, оставив лишь её следы и непонятный ключ. Может где-то, в чьей-то коллекции, и лежит он,  красивый сиреневый кристалл с замазанными сургучом торцами, о сути которого владелец и не догадывается. Чей-то «забытый» или утерянный ключ-программатор, дожидающийся своего часа. А может и выброшен был с ненужными камнями, за ненадобностью…

Ровно через год после наших изысканий, мы с семьей  двадцать восьмого апреля приехали на монастырскую горку. Был прозрачный солнечный день. С горки на многие километры просматривались поля, рощи, холмы, крыши селений. Дул холодный западный ветер, по небу бежали легкие белые облачка, а в дубовой роще цвела медуница. Мы ещё не знали, что в Чернобыле два дня назад шпандарахнул чертов атомный котел, а невидимая радиация уже сыпалась с неба... Так же мы ещё не знали, что в этом году наконец-то откроется ЦРБ – центральная районная больница, которую достраивал Генка…

С того времени прошло немало лет. Иной раз думается, что наша память, как гиперпространство: встань и протяни руку вперед – и кажется, что  вот-вот ты дотянешься до того времени и памятного события, что было очень давно и запомнилось тебе, потому что дорого; а протяни руку в сторону – перебирать и перебирать струны мирового пространства и времени, пока забрезжит что-то знакомое вдали… Вот только бы не ошибиться и правильно протянуть руку вперед…
Генка остался в далёком времени. И думаю я, что теперь мое слово о молчании, данное другу тогда, летом прошлого века, потеряло актуальность и не навредит ему. О его тайне и монастырской горке до сих пор никому и ничего не рассказано.