Глава 15. Горькая правда

   
«Или ничто не истинно, или истинное нам неизвестно»
                Демокрит


          Дневное светило медленно и неохотно поднималось над широкими снежными равнинами, одетое в яко-алый венец и кислотно-оранжевую мантию облаков, суля скорое ненастье.

          Локи сидел на краю тщательно заправленного ложа, с интересом перелистывая тонкие, пожелтевшие страницы старого фолианта. От него приятно пахло чем-то терпким: ветхой выделанной кожей, древними чернилами и ещё чем-то, чего толком и не объяснишь. Текст оказался древним, намного древнее самой книги. Листы были исписаны мелкими, незнакомыми рунами, значение которых принц постигал с трудом. Это была «Книга йотунов» - стародавний трактат, под обложкой которого собрались многолетние труды не одного поколения летописцев Утгарда. В них шла речь об истории, происхождении, культуре, религии и обычаях обитателей  Йотунхейма. Переворачивая страницы, испещрённые секретами, словами и образами, которые он и не смел представить, Локи с удивлением открывал для себя расу своих предков с совершенно иной стороны.

          Это странное царство не всегда было холодным, мёртвым и мрачным. Некогда оно сияло на Древе Миров особой, до боли яркой синевой. Его лик, отмеченный суровостью и жестокостью, и неласковой красотой, живущей в каждом ребенке могучей, жестокосердной Зимы, был укрыт тенью от остальных миров. Пасынки Иггдрасиля, волею судеб и более удачливых собратьев, заброшенные на самые дальние, самые высокие и тонкие ветви Мирового Древа, не имея прочных связей с другими мирами, дети Зимы не были одарены милостями Вселенной, как те же асы или ваны. Они поклонялись силам природы, от которых зависели: духам леса, скал, духам рек и озёр, небесным духам, снежным духам. Хримтурсы знали "истинные имена" стихий, благодаря чему могли устанавливать с ними тесные связи, принимая в себя часть той или иной стихии, что позволяло им познавать многое: силу вод и камней, заговоров и чар, лечить болезни, от которых не знали средств в других мирах. Они умели читать знаки неба и моря, слушать ветер и землю, и всё, что узнавали они, наносили на камень, дерево и кожу рисунками и рунами, запоминая эту мудрость, облекая ее в форму стихов и песен, что передавались из поколения в поколение. Они имели власть над деревом, ибо знали его душу — и дерево становилось в их руках лодками и резной утварью. Знали они душу металла, и в руках их он звенел и пел, становясь украшениями и чашами для пира, стрелами для охоты и струнами для лир — всем тем, что нужно было для труда и веселья. Но не всегда веселы были их песни, ибо не в беспечальной земле Асгарда жили они, а в холодных неприветливых землях Утгарда. Горе и опасности не обходили их стороной. Знали они душу камня и умели находить разноцветные застывшие слёзы земли. И больше всего ценили они обсидиан, ибо был он памятью земного огня, и янтарь, ибо был он памятью моря. Они уважали смерть и в торжественной печали провожали уходящих, считая, что лишь тот, кто соблюдал строгие законы их сурового царства, кто прошёл по дороге жизни, не опуская глаз и не ища покоя — лишь тот достоин преклонения и после смерти становится частью мира. Те же, кто убивал, грабил, кто запятнал себя завистью, ленностью, трусостью или предательством — уйдут в Нифельхейм и навечно исчезнут в нём. И посему у турсов не принято было оплакивать умерших. Они не страшились смерти, ибо знали — нет конца Пути.
         

          Всё настолько отличалось от ранее слышанного о ледяных великанах, что Локи не знал, чему и кому верить: глазам своим или тому, чему учили его в Асгарде, считавшем хримтурсов проклятием Иггдрасиля. А сколько матерей пугало ребятишек тем, что придут йотуны и убьют или в рабство заберут. Но рабов Локи ни в одном из Домов не видел. Везде трудились сами великаны, и были они явно свободными. На вопрос сына о наличии рабского труда в Утгарде Лафей как-то ответил, что даже в возникающих время от времени междоусобных стычках йотуны не берут пленных. Закон запрещал обижать детей, женщин и стариков. Для тех же отступников, кто решал разбойничать, кто намеренно поднимал оружие на сородичей, наказание было одно — смерть. То же за надругательство над женщиной и за предательство. Более мелкие проступки, такие как кражи или дебоширство наказывались ссылкой в рудники на определённый срок. Но рабства в Утгарде никогда не существовало, ибо только свободный турс может научиться любить и понимать их суровый мир.

           Локи был удивлён и даже ошеломлён контрастом между действительностью и теми байками, что столь тщательно и старательно вкладывали в его голову в Асгарде, и которые он впитывал на протяжении многих лет подобно тому, как воду впитывает песок. С каждой прожитой здесь минутой мрачная иллюзия рассыпалась, как карточный домик. Осознать и тем более принять это было сложно. Ибо вправду говорят, что иногда нет лучшего щита, чем невежество.

          Размышления принца прервал осторожный стук в дверь.

          - Входи, - Локи аккуратно отодвинул книгу, ожидая увидеть отца.

          На пороге стоял Ведущий драконьего Крыла.

          - Ваше Высочество, - хриплый голос капитана прорезал устоявшуюся тишину кельи.

          Широкоплечая фигура, плавно шагнув в комнату, совершенно естественным движением встав на одно колено и почтительно склонив бритую голову.

          - Приветствую тебя, Рекан, - Локи смотрел на наездника сверху-вниз, не отказывая себе в удовольствии принимать знаки почтения, как надлежащую принцу дань. – Встань.

          Хримтурс также плавно поднялся.

          - Король Лафей просит передать, что ожидает Вас в трапезной.

          - Хорошо, скажи отцу, я сейчас приду, - царевич сделал жест рукой в сторону двери. – Можешь идти.

          Однако юноша не спешил уходить. Его явно что-то беспокоило, и он неуверенно переминался с ноги на ногу.

           Локи вопросительно взглянул на гостя.

          - Рекан?

          - Позвольте задать вопрос, мой принц?

          - Разумеется.

          - Не сочтите за дерзость, но я просто не могу не спросить, ибо на кону – благополучие нашего Дома, равно как и других Домов Утгарда, - взволнованно произнёс Рекан.

          Принц, сидевший до этого расслабленно, тут же напрягся, подался вперёд, уронив локти на расставленные колени и вперив в турса полный ожидания взгляд.

          Капитан вскинул голову, как будто с вызовом, но в следующий миг опустил, словно в последний момент его решимость угасла, как скрученный пальцами фитилёк.

          - Время идёт. Я слушаю, - нетерпеливо произнёс Локи, которому молчание капитана изрядно щекотало нервы.

          - С тех пор, как Вы объявились в столице, из уст в уста ширятся слухи,  что ваше таинственное возвращение не было счастливой случайностью, о которой поведал наш великий Король, – Рекан сделал паузу, вероятно для того, чтобы лучше донести смысл сказанного. – Но я воин, а не кухарка, и к сплетням прислушиваться не привык, а посему решил спросить у Вас лично, хотя и не слишком надеюсь получить правдивый ответ.

          Что-то дрогнуло в лице Локи, сломав привычно-безразличную маску. Обманчиво-спокойный взгляд вмиг обрёл оледенелую остроту.

          - Интересно, – произнёс он вкрадчиво, исподлобья разглядывая собеседника. - Вокруг столько осведомлённых о моей жизни. Мне казалось, я знаю о себе всё. Так нет же, всегда найдутся те, кто знает больше. Ну что же, просвети меня, мой проницательный друг, — на последней фразе принц не смог отказать себе в удовольствии подпустить в голос изрядную толику яда.

          Капитан прочистил горло и начал снова, чуть громче:

          - Когда наш Повелитель объявил о неожиданном возвращении своего сына, это стало потрясением для всего Утгарда, ведь для нас первенец короля Лафея давно был мертв, и всё, что мы могли - плакать о нем. Ваше внезапное появление застало всех врасплох, нарушив привычное течение нашей жизни. И сейчас все задаются одним и тем же вопросом: принц вернулся к нам, как достойный наследник правителя Йотунхейма, мечтающий о благе вверенного ему народа или как посланник Асгарда, преданный слуга Всеотца, призванный установить чужие порядки в обители Вечной Зимы? - в голосе капитана прозвучал плохо скрытый вызов.

          Локи прищурился, алые глаза лихорадочно блеснули. В искривлённых губах, закушенных до пурпурного цвета, в гневно расширившихся ноздрях читалась предостерегающая угроза.

          Сам того не понимая, Ведущий Крыла задел самую болезненную, так и не зажившую рану в сердце принца, заставив того вновь почувствовать себя, как прежде – обманутым, обворованным наивным простачком, узнавшим, что являлся лишь пешкой в чужих, далеко идущих планах. Но главное - своим вопросом Рекан как бы давал понять, что появление наследника в Утгарде считают тщательно спланированным и претворённым в жизнь коварным планом их первейшего и злейшего врага – Асгарда.

          Угрожающе-медленно царевич встал, шагнул вперед, сведя за спиной руки, медленно приблизился, пожирая турса освирепевшим, хелевы муки обещающим взглядом.

          - Да ты просто безумец, драконник, если смеешь подозревать в предательстве сына своего Короля. – Голос принца походил на шипение ядовитой змеи. Верхняя губа дёрнулась, словно он едва сдерживал оскал. – За свою дерзость ты можешь поплатиться головой.

           Он впился взглядом в лицо юноши, с удовлетворением отмечая, что того проняло: крылья носа на миг раздулись, губы дрогнули, челюсти сжались, и встретившись с принцем глазами, капитан разом пожалел, что не запасся в лавке амулетами от сглаза и порчи.

          - Однако, - Локи стремительно шагнул ближе, так что у Рекана на какой-то миг внутри всё похолодело – а вдруг действительно убьёт или покалечит? – Я свято чту законы гостеприимства и уважаю тебя за мужество и честность. А посему расскажу тебе одну историю – захватывающую, поучительную и в меру драматичную. А там уж решай сам, насколько полезной тебе она окажется.

          Он осмотрелся, сделал пару шагов в сторону и с размаху плюхнулся на ложе, демонстративно закинув ногу на ногу и приняв совершенно вызывающую позу.

          - Присядь и ты, раз явился ко мне за милой беседой, - царевич указал гостю на жёсткий стул с прямой спинкой. – Можешь обвинить меня в отсутствии гостеприимства, но предложить мне, увы, больше нечего.

          Капитан остался стоять, терпеливо ожидая, что на сей раз сделает этот чужак, ставший их принцем и наследником Короля. Смелый воин был готов к любому развитию событий, понимая, что ступает по тоненькой ниточке над пропастью, в которой бушевало пламя.

          - Ну, нет, так нет.

           Локи резко закрыл глаза, словно отключившись от окружающего мира, глубоко вздохнул, неуловимым движением расслабил плечи и только через несколько секунд снова поднял взгляд на Рекана. И это уже был совсем другой Локи, словно пылавшую в нём ярость сковал ледяной холод. Он еще раз вздохнул и, выпрямившись, заговорил:

          — Итак, в одном холодном, ледяном царстве родился мальчик. По оплошности глупых норн мальчик оказался первенцем амбициозного и воинственного правителя этого мира, мечтавшего расширить свои владения за счёт других, диких и слабо развитых миров. И через несколько дней после рождения принца великая война прошествовала к воротам королевства вечной Зимы. Одно могущественное, процветающее королевство положило глаз на этот северный край, решив научить его жителей уважать силу — то, о чём они очевидно забыли. И уже к следующему восходу Дневной Звезды война была проиграна. Тысячи сынов Зимы отправились вечно славить Мать Вьюгу в её ночь. Предводитель королевства-захватчика сделал всё, чтобы оставшиеся в живых никогда не смогли и носа высунуть за пределы своего насквозь промороженного мира. Предвидя возможность нового конфликта и движимый желанием растоптать поверженного врага ещё сильнее, победитель забрал его новорождённого сына, с дальновидным прицелом принять в свою семью, вырастить и воспитать в лучших традициях, подразумевающих презрение к расе холодного, ледяного царства, чтобы со временем иметь возможность ткнуть пальцем в рану его отчаявшемуся Королю.

          При этих словах капитан едва заметно вздрогнул и нервно сглотнул, но тут же взял себя в руки, хотя черты лица остались всё такими же серьёзными и напряженными.

           Локи слегка прочистил горло и продолжил:

          — Маленький принц рос, словно тонкое деревце, что ветвями своими тянется к солнцу, не подозревая, что был он наполовину сыном Зимы. Как и задумывал его приёмный отец, холодный мир, мерцающий на самой высокой, самой дальней ветви Иггдрасиля, ровно, как и его дети, были мальчику чужды. С самого раннего детства принц из кожи вон лез, стараясь походить на своего отца – правителя этого золотого, солнечного мира, в надежде заслужить хоть крохи его одобрения. Он и не подозревал, насколько жалки и глупы его потуги, ибо отец лгал ему всю жизнь, дожидаясь времени, когда можно будет воспользоваться мальчишкой, потребовав у зимнего королевства гарантии вечного мира и покорности в обмен на единственного наследника их Короля. Жестокая, но в принципе, весьма разумная и распространённая практика, позволяющая купить мир любому из королевств на Иггдрасиле. Вот только исполнение интриги подкачало.

          Принц внезапно рассмеялся - беззвучно, фальшиво и зло, ощутив, как разрастается в груди тяжёлый, мерзкий комок воспоминаний.

          — Трофеи не должны слишком долго пылиться в хранилищах без дела. Великий воин допустил роковую ошибку, не спеша готовить мальчишку к предназначенной ему роли. И принц начал мечтать о золотом троне отца, обладание которым открывало путь к невероятным знаниям, правам и возможностям, доступ практически ко всем знаниям всех миров, возможность смотреть сквозь время и пространство, изменять мир по своей воле. Ради этого мальчишка был готов ждать, интриговать и совершать подвиги. Но у него был брат, первенец их отца, которому было предначертано стать правителем, как старшему. Взращённый ревностью, очарованный завистью, младший принц с тоской наблюдал, как всё лучшее достаётся брату, как он отбирает у него всё — трон, власть, любовь. Он, как мог, старался подавлять в себе эти низкие чувства, но ровно до того момента, когда правда нежданно-негаданно вылезла на свет из тысячелетней тьмы, и мальчик, ставший к тому времени юношей, узнал, кем является на самом деле. В одночасье мир, каким он его знал, исчез, рухнув в Бездну. Совершенно внезапно открывшаяся самая гнусная и продолжительная ложь, которую только он мог себе вообразить, а также причина утаения не менее искорёженной и мерзкой истины, изменила всё в его жизни, закрыла сердце, сковав его цепями. И даже открывшаяся перспектива обладания вожделенным троном не могла избавить принца от отчаяния. Однако, правитель не предусмотрел одного — мальчик не игрушка, которую можно сломать, а потом починить. Сердце полукровки – это весы. И в тот момент, когда принц узнал о своем происхождении, их чаша качнулась в сторону ледяного царства. Он сорвался вместе с северным ветром, сбежал в свой дикий край, решив забыть о прошлом: о солнце с извечным его теплом; об окружавшей его, скрывающей ложь, позолоте; о тех, кто вечно будет следить за каждым его шагом, ожидая, когда же проявится его истинная сущность. Он отрёкся от дома, чтобы вернуться в отчий Дом, но не учёл, что ему нигде не будут рады, что он окажется чужим для каждого из двух своих родных-неродных миров.

           Локи замолчал. Он смотрел на замершего турса надменно, как и положено смотреть принцу и богу. Но за этим высокомерным взглядом пряталась мучительно-жгучая, отчаянная тоска и не находящая выхода безнадежность.

          — Нет худшей участи, чем быть привязанным к врагу, ради своего царства, — после недолгого раздумья произнёс Рекан, поражённый услышанной исповедью, завуалированной под сказку. – Тайны похожи на гнойники. Они прячутся в груди, принося мучения и боль. Но рано или поздно нарыв созревает и гнойник вытекает. И тогда наступает облегчение, и можно оправиться от пережитого, и идти дальше, становясь сильнее с каждым шагом, забывая о распрях, справляясь с призраками прошлого, сокрытыми в душе. — Молодой турс мягко усмехнулся. — Трон? Корона? Самое главное, что можно получить в родном доме — это любовь. Важнее этого дара на свете нет.

          Мрачно внимавший словам капитана, Локи сделал медленный, шумный вздох, призванный восстановить бесстрастное самообладание. Уголки его рта дёрнулись, губы предательски искривились и тут же, закушенные, послушно выпрямились, пряча то ли злую улыбку, то ли чёрную-пречёрную гримасу боли.

           Рекан отвёл глаза, и взгляд его упал на раскрытый фолиант, лежащий на столе. Он обрадовался возможности сменить тему и отвлечь принца от тяжких воспоминаний.

           - Я вижу, Вы интересуетесь историей хримтурсенов? Этот древний трактат достался моей семье в наследство от нашего предка, служившего летописцем при дворе великих Титанов. Существует всего несколько экземпляров, и для меня было бы огромной честью, если бы Вы соблаговолили принять эту книгу в дар. Думаю, из неё Вы почерпнёте для себя много нового и интересного о нашем народе, который является и Вашим народом также.  А возможно и найдёте ответы на многие из своих вопросов.

           Локи открыл было рот, чтобы произнести слова вежливого, но категоричного отказа, ибо понимал истинную ценность предлагаемого подарка.  Но юноша уже отвесил глубокий поклон и отступив тем самым скользящим движением, которое всегда удивляло принца, - стремительным и плавным одновременно, быстро развернулся и вышел из комнаты, оставив царевича в водовороте противоречивых чувств.
               
                ***

          После короткой трапезы наездники Драконьего Крыла доставили воинов Лафея на землю и вновь взмыли в небо. Покидая радушный Дом Манагарма, Локи с сожалением, в последний раз обернулся, чтобы посмотреть на парящих в небесной вышине драконов, величественных и прекрасных. Провожая своих гостей, драконы пели, и от их голосов вибрировали скалы. Локи слушал их песнь, очарованный и полный тихого восторга, в очередной раз поражаясь удивительному сочетанию лёгкости и мощи. Эта песня завораживала и поражала, она текла волнами, поднимаясь над горными пиками выше суеты, выше самой жизни. В звучании драконьих голосов слышались раскаты грома и переборы дождя, шорох снежинок и низко стонущие завывания, потерявшегося в горах Северного ветра, свет далёких звёзд и безграничная свобода.

          Драконье крыло выполняло в небе замысловатые виражи и перевороты, сближаясь и расходясь, но всё равно двигаясь так, словно невидимая струна соединяла их.

           Хримтурсы, побросав свои дела, стояли, зачаровано подняв головы к небу, и их запрокинутые лица в этот момент казались удивительно светлыми и чистыми.

          Под конец драконы со свистом разлетелись прочь, под ликующие крики собравшихся, проносясь над головами и едва не задевая их крыльями.

          - Поднимается ветер. Нам пора следовать дальше, – король внимательно смотрел на сына, который не сводил глаз с представления в небесах.

           Локи сидел на широкой спине Гарма. В его седельной сумке, аккуратно завёрнутая в мягкую кожу, лежала книга, подаренная капитаном Реканом. В рычании волка под ним слышались нотки нетерпения. Проводив взглядом исчезающих в небе драконов, принц выдохнул и повернулся к Лафею. В его глазах медленно гасли искры восхищения.

          - Я готов, отец.

                ***

          Тяжелое серое небо тихо роняло крупные ослепительно-белые снежинки, а поднявшийся ветер гнал их по замёрзшей пустыне. Огромные зубастые ледяные шпили Дома Манагарма, похожие на устремлённые ввысь кинжалы, остались далеко позади. Кавалькада волков и их наездников мчалась к самым дальним окраинам Утгарда сквозь белоснежные пустоши и горные массивы, уже не обращая внимания на то, как поет ветер в вершинах гор и как переливаются ледяные водопады. В этой бешеной скачке Локи уже потерял счёт дням и едва ли отличал один Дом от Другого. Ему казалось, что он – спица огромного колеса, бешено вращающегося по бескрайнему белому лику Утгарда.

          Следуя неизменной своей орбите, Дневная Звезда больше четырех десятков раз всходила и опускалась за горизонт, прежде чем королевский двор достиг последнего из Домов королевства – Дома Окраинных Земель. Лафей спрыгнул с высокой холки своего ездового волка, чтобы раздвинуть огромные ледяные скалы, что преграждали путь к длинной линии покрытого черным песком и льдом побережья. Звук был сильнее грома, и он чуть не разорвал в клочья легкие Локи, который и так едва ли мог вздохнуть. Король довольно рассмеялся и смех его потонул в грохоте обрушиващегося льда. Обернувшись к своим подданным, Лафей одарил их безумной, клыкастой улыбкой. Локи не без труда вернул отцу эту улыбку как раз в тот момент, когда раздвинулись последние ледяные глыбы, и они вновь помчались к видневшемуся вдали Дому Окраинных Земель, поселение которого располагалось на высоком гранитном утёсе, что мысом врезался в залив. С обеих сторон утёса высились гряды острых, покрытых сверкающими ледниками скал, которые огибали залив, делая его похожим на оскаленную пасть великана.

          Высокие крепкие стены и устремленные в небо стройные башни появились внезапно. Замок был построен на самой вершине утёса и обнесён крепостной стеной. Несмотря на черный камень, он не казался мрачным. Такого гармоничного сочетания мощи и изящества Локи никогда еще не видел. Как заворожённый смотрел он на замок, что своими очертаниями повторял контуры окружающих, острых скал, и не мог отвести взгляда.

          Дома простых хримтурсенов располагались за пределами крепостных стен. Подвесной мост, ведущий из ворот, плавно перетекал в дорогу, по которой медленно двигалась королевская кавалькада. Жители выбегали на улицы, чтобы поглазеть на это великолепное зрелище и в изумлении разевали рты при виде своего короля и его наследника, о котором ходило столько удивительных слухов, провожая его взглядами тёмными, тревожными, подёрнутыми пеленой недоверия.

          Был ли он для них опасным чужаком, пришедшим из далёких, враждебных земель, или богом, выдернутым из благословенного забвения – Локи не знал. А посему просто старался не обращать внимания на любопытных горожан, мечтая только об одном – о горячем ужине и мягкой постели. Его согревала мысль о том, что это последний Дом на их длинном и утомительном пути, и завтра они отправятся к конечному пункту их длительного путешествия, где решится его судьба.

          Когда Король спешился, а следовавшие за ним турсы повели волков на отдых, Локи встал в тени стен, ожидая, когда к нему присоединится отец и остальные, чтобы всем вместе пройти в отведённые им покои для отдыха.

          Однако, мечтам принца не суждено было исполнится. Радушный хозяин Дома Окраинных Земель Лорд Ормульв, приехавший на день раньше, организовал королевской семье торжественную встречу.

          Лорд Ормульв, плотный пожилой йотун, на целую голову ниже своего правителя, лично встретил их у ворот своего замка и проводил в трапезную. Длинные столы в огромном, освещенном факелами, зале были накрыты столь щедро, насколько это мог позволить себе хозяин, чтобы не рассердить Короля, не любившего пышных застолий.

           Локи оглянулся вокруг себя и внезапно среди громоздких, мускулистых, затянутых в шкуры и кожу, тел хримтурсов, его взгляд выловил тонкую девичью фигуру, окутанную невесомой, похожей на утренний туман, тканью.  Она стояла спиной к нему, разговаривая с пожилым, покрытым сетью шрамов, воином. Роскошные, ярко рыжие волосы водопадом мягких локонов струились по спине почти до пояса.
          Сердце принца глухо, болезненно ударилось о ребра и, галопируя барабанным стуком, тяжело опустилось в живот, зачастило там ударами, обескровив сжатые в кулак пальцы и онемевший язык. Воздух резко потяжелел, надавив на плечи с несказанной силой, в горле пересохло. Впервые ему стало по-настоящему холодно, а йотунская кровь не даровала даже мельчайшего преимущества перед обжигающей дрожью.
 
          - Сигюн? — губы принца беззвучно шевельнулись.

          Словно луч света сверкнул в непроглядной тьме, привязывая к вновь вернувшемуся воспоминанию неразрывными, заклятыми цепями. Опьяневшее сознание, как заведённое, беспомощно и исступлённо повторяло такое родное, такое нужное ему имя. В жилах заклокотало, раскалённо зашипело от обманчивой заманчивости увиденного безумия, такого безнадежного, невероятного и нелепо-наивного. Ведь ее здесь быть не может. Разве это может быть правдой?

          Словно услышав его мысли, девушка обернулась. Бледно голубая кожа, прелестный овал лица, тонкий нос, острые скулы, жёлто-коричневые, медовые глаза странного, кошачьего разреза — она была йотункой. Но выразительные нежные черты лица, миниатюрное телосложение и самое главное — неправдоподобно яркие, почти красные волосы, выдавали в ней примесь какой-то иной крови.

           Боль полоснула когтем по сердцу, заставив его бешено заколотиться, чтобы в следующую секунду снова рухнуть в пустоту больно сжавшимся комком: это не она… не она.
 
           Несколько непослушных прядок, выбившихся из идеальной причёски, упругими спиральками упали на высокое, чистое чело.

          Эти рыжие, словно всполох осенней листвы, локоны, шевелящиеся от гулявшего по залу сквозняка, внезапно вывели Локи из состояния ступора. В его мыслях, занесённых усталостью, точно снегом, возникло воспоминание, которое уже казалось ему сном - далёким и бессмысленным, и таковым оно было для него ровно до того момента, пока он не увидел угасшую, но по-прежнему так легко и так мучительно узнаваемую им рыжину в волосах незнакомой йотунки.

          Девушка настороженно поглядывала на гостей, покусывая нижнюю губу, явно смущённая появлением столь важных персон. Её жёлто-горячий взгляд непозволительно долго задержался на лице принца, который смотрел на неё со странной горечью, словно встретил давно утерянную знакомую незнакомку. Словно перед ним была та, кого быть перед ним не могло.
 
          - Ваше Величество, Ваше Высочество, разрешите представить Вам мою дочь, - произнёс лорд Ормульв, незаметно подталкивая девушку вперёд. – Тейя Ормульвсдоттир – моя наследница и самая большая драгоценность Дома Окраинных Земель.

           Тейя опустила глаза и почтительно поклонилась своему королю, искоса бросая короткие, заинтересованные взгляды на Локи.

           Лафей наклонился к девушке, двумя пальцами приподнимая за подбородок, рассматривая идеальные черты лица:

          - Отцы прародители! Вы только поглядите, - восхищённо выдохнул Король. - Кто это тут у нас?  Да неужели малышка Тейя? Видно действительно давно я не бывал в вашем доме, Ормульв. В последний раз, когда я видел твою дочь, она была маленьким, тощим сорванцом с торчащими во все стороны рыжими космами, похожая на дикого котёнка ленгитона.* Какая же ты стала красавица! Вылитая мать.

           При упоминании матери юная йотунка незаметно вздохнула, а Лорд Ормульв помрачнел. 

          Мать Тейи была родом с небольшого острова Альгрён на крайнем западе Йотунхейма, неподалеку от берега океана, отделяющего земли йотунов от Ванахейма. До войны с Асгардом, когда воды ещё не были скованы льдами, Утгард вел активную торговлю с жителями этих регионов, поставляя им драгоценные камни, добываемые в шахтах, в обмен на фрукты, овощи и зерно, в изобилии выращиваемые трудолюбивыми жителями островов. Тогда-то Ормульв и познакомился с Ингой, происходившей из древнего рода островных этинов. Он сразу по уши в неё влюбился. И не удивительно, ведь это была необычная девушка – очень красивая, с копной огненно-рыжих волос, весёлая и острая на язык. Брачные обычаи в Утгарде сильно отличались от тех, что были приняты в других мирах. Хримтурс мог иметь сразу несколько жён, столько, сколько он мог прокормить и поселить под своим кровом так, чтобы избежать ссор между ними. Когда Ормульв встретил Ингу, в его доме уже проживали две законные жены. Брак хримтурса всегда включал в себя ритуал обмена кровью. Партнёры обычно наносили на ладони порезы, а оставшиеся после них шрамы играли такую же роль, как обручальные кольца для других рас. В случае разрыва отношений достаточно было обезобразить свои шрамы, нанеся на них ряд горизонтальных порезов — и брак считался расторгнутым.

          Стоило молодой островитянке появиться в доме Ормульва, как между женщинами началась вражда из-за того, что влюблённый турс большую часть времени проводил с молодой женой, совсем позабыв о старших жёнах. В результате меньше чем через год Инга родила мужу дочку. У него уже были дети от двух предыдущих браков – сыновья Орм и Видал. Но рождение девочки – особый случай. Женщины рождались у хримтурсов много реже, чем мужчины. Потому в Домах они считались наибольшей ценностью, их хранили, и оберегали, и прятали от чужих глаз. Для Ормульва его дочь стала крошечным божеством. Он забыл обо всём и обо всех, и неусыпно следил за девочкой, словно орёл, налетая на любого, кто смел прикоснуться к ребёнку. К тому времени, как Тейя сумела подняться и сделать несколько первых шагов, у лорда вошло в привычку управлять делами Дома, баюкая на коленях свою крошечную драгоценность. Эта девочка очаровала его настолько, что он забыл и обо всех своих жёнах, и о сыновьях. Ходили слухи, что малышка забрала весь разум своего отца. В конце концов, устав ждать, когда муж удостоит их толикой своего внимания, женщины вернулись в родительские Дома, забрав детей и обезобразив свои брачные шрамы.  А вслед за ними его покинула и ветренная Инга. Мать Тейи всегда была странницей, желающей жить, как ей заблагорассудится, безразличной ко всем правилам и законам. Собственная свобода и комфорт были для неё превыше всего. Она хотела иметь всё, ничем не жертвуя взамен. Лишившись внимания своего мужа и заскучав в холодном, неприветливом Утгарде, Инга вернулась в Альгрён, оставив дочку на воспитание отцу. Когда Ормульв очнулся, оказалось, что в своём большом замке он остался один, но было уже поздно. Разочаровавшись в браке, лорд целиком посвятил себя воспитанию маленькой Тейи. Из него получился прекрасный отец, заботливо вырастивший в стенах своего замка редкий и прекрасный цветок — свою прелестную дочь

          - Твой путь был далёк, мой Повелитель, - очнувшись от неприятных воспоминаний. Произнёс Ормульв, рукой указывая в сторону накрытых столов. - Изволь же быть гостем в доме моём.

          - Благодарю тебя, друг мой, - тепло произнёс Лафей и повернулся к сыну. – Локи, мальчик мой, что ты застыл, словно ледяная сосулька? Подай девушке руку и проводи её к столу.

          С трудом изобразив улыбку уголком обветренных губ, царевич с поклоном протянул Тейе раскрытую ладонь, всё ещё удерживая в памяти далёкий образ любимой.

          Невесомое прикосновение прохладной девичьей руки вернуло Локи из его грёз в пиршественный зал Дома Внешних Пределов. Он провёл йотунку к столу, усадив по правую руку от лорда Ормульва, а сам сел рядом с Лафеем. Наклонившись к сыну, король прошептал, кивая в сторону Тейи:

          - Не правда ли столь редкостная красота в нашем холодном и жестоком царстве вечных льдов?

           Локи молча кивнул.

          — Она могла бы стать достойной парой даже принцу.  Как ты считаешь? - как бы между прочим произнёс Лафей самым невинным тоном, одним точным движением отрубая кусок бока лежащего перед ним жареного кабана и бросая на тарелку сына.

          — Почему среди твоих подданных я почти не вижу детей? — уходя от скользкого вопроса произнёс Локи, принимаясь за жаркое.

          — Видишь ли, мой мальчик, природа ледяных великанов такова, что дети у нас рождаются лишь в годы мира и благоденствия, ибо для воспитания ребенка, в особенности в первые годы жизни, нужны ему равно и мать, и отец. Но с тех пор, как придя к нам с войной, Один вместе со своим воинством покромсал лучших сынов Утгарда, словно жертвенных ягнят на жаркое, и ввергнул наш мир в упадок и разрушение, женщины хримтурсов почти перестали рожать детей. Род ледяных великанов вырождается столетие за столетием, и я не знаю, как это остановить. Если будет так продолжаться, рано или поздно Утгард затеряется в Хаосе, словно в нитях липкой паутины, падёт в бездну забытья, подобно тому, как падает сухой лист с древа, - в голосе Лафея послышалась скорбь, словно пережитое им горе было совсем свежо.

          - Нет, нет, - быстро произнёс Локи, уже пожалев о своём вопросе, — Всеотец никогда не допустит гибели целого мира. Наши Девять царств находятся в общей сфере взаимодействия. Уничтожь одно – и баланс нарушится. Когда мы с братом были ещё детьми, отец всегда говорил, что нельзя разрушить одно королевство в угоду другому, ибо если ослабить одно – ослабнут все. Древо сильно за счёт целостности своей кроны, и сломив одну ветв...

           — Высокопарная чушь! — резко перебил Лафей сына, ощущая, как в груди разрастается тяжелый мерзкий комок застаревшей боли. — Твой приёмный отец лжец, дитя. Его игр в мир, правосудие и добродетель хватило бы на сотню жизней. Он пытался показать вам, как управляет Асгардом и всеми остальными мирами: естественно и мудро, неся всеобщее благо. Мир в Девяти мирах! Сон наяву, утопия, к которой мы на коленях ползли столетиями. Так называемое торжество справедливости! На самом деле всё гораздо прозаичнее. Один строил свою империю огнём и мечом. У него были сила, власть, магия, неутолимые амбиции и множество преданных ему лично асов. А еще коварство и отсутствие каких-либо зачатков совести. На Иггдрасиле гораздо больше миров, чем ты себе представляешь. Куда мог дотянуться Радужный мост – те миры и отошли под тяжёлую длань Одина. В своей неимоверной наглости Всеотец считал, что если он может свалиться на голову жителям какого-либо мира вместе со своим войском, то тот уже всецело принадлежит ему. И оправдывал свои захваты найблагороднейшими намерениями — приобщить к свету, дать свободу, научить жить, словом осчастливить всех оптом и в розницу. Естественно, такая ситуация нравилась не всем. И тогда он устраивал недовольным такие условия, даже не жизни, а существования, что оставалось только смириться с положением дел. Никто не продержался долго – ни альвы, ни ваны, ни даже сама могущественная Хель, не говоря уж об этих, слабых телом и духом созданиях, населяющих Мидгард. Только непокорный Йотунхейм. Наш мир был для Одина, как нарыв, что назревал несколько веков, но рано или поздно должен был лопнуть. И этот момент наступил. Когда мы попытались отвоевать свои территории в Мидгарде, нарушив существующий порядок, Всеотец пришёл в бешенство и разбушевался, как дракон в первую линьку. Царство смертных стало всего лишь поводом для жестокого наказания Йотунхейма, хорошо замаскированное под справедливость!

          Последнюю фразу Лафей почти выкрикнул, треснув кулаком по столешнице. Посуда жалобно звякнула, вино расплескалось из кубка.  Разговоры за столом внезапно утихли, и все взгляды устремились на Короля. Узоры на лбу и шее его вздулись и зашевелились под кожей. Лафей глубоко вздохнул, сжав кулаки и прикрыв веки, а когда открыл вновь, из глаз исчезли злоба и ненависть. Теперь он казался бесконечно уставшим.

          — Так о чём мы говорили? - Лафей встряхнулся и как ни в чём ни бывало повернулся к юной йотунке. – Тейя, малышка, ты уже нашла себе жениха?