ррр

Аккуратные кусочки батона, лучше свежего, он не так царапает. Корочки обрезать по кругу. Обязательно с маслом. Сверху колбасу - тонкими ломтиками. Потом раскромсать на шесть частей. Пробовали на четыре или на восемь - не то. А шесть - в самый раз.
 Чай. Черный, не крепкий, четыре ложки сахара.
 Потом уколы. Утром кетанов, он пока еще действует. Пробовали чередовать с анальгином - не то, борщаговский шмурдяк, что с него взять. С опиатами не спешу - успеется, мы еще поборемся за тебя, старик, мы так быстро не сдадимся.
 Бледные, истыканные иглами ягодицы. Справа, слева, верхние части. Минут через десять боль стихает и можно завтракать.
  Он идет на кухню к своим истерзанным бутербродам, я стараюсь сбежать до того, как он начнет благодарить. За пару бутербродов и чашку чая он благодарит так, будто я спасаю ему жизнь.
  А я не спасаю.
 
Мы начали с ним говорить. Точнее - пробуем говорить. Я сказал: слушай, не могу простить, что давал тебе, пьяненькому, подзатыльники. Он искренне удивляется: а я хотел  за них поблагодарить. С ума сошел, говорю. Да ты что, говорит. Я иногда так ждал, что ты придешь и дашь мне по шее, если меня, пьяненького , заносило.  Я ж понимаю, мотню эту свою.

 Потом  спрашивает то, чего я боюсь больше всего. Был бы умнее, спросил бы: что, прощаешься?  Настолько все хреново? Но умом он никогда нее отличался. Ум ему, строго говоря, сейчас и не нужен. Потому что он мне верит, хоть и заставляет за свою веру платить.  Верит до сих пор, как верил и успокаивался от первого подзатыльника. 
 Поэтому он ищет глазами мой взгляд, находит и спрашивает:
 - Почему вы меня не лечите?
  Его слова выключают время. Я думаю над этим вопром две секунды, а может, лет пять. Страюсь не прятать и не скрещивать за спиной пальцы. Думаю, но  отвечаю то, что давно заготовил:
 - Потому что ты недавно прошел лучевую терапию, она помогла, но не до конца. А сейчас нужно восстановить силы, которые понадобятся для химии. Химия - не для слабаков, к ней нужно подойти сильным и... я вовремя прикусываю язык , с которого чуть не срывается - "здоровым".

  Он успокаивается сразу, будто от моего  подзатыльника. Идет гулять, спит, встает, идеть гулять. Возвращается, ложится. Мне спокойно. Мне очень спокойно, пока он ходит гулять. Иногда мне кажется, что анализы врут. Кетанов, нимесил, опиаты - счастье в неведении, спасение во лжи.

 Скоро я уеду на две недели, всего-то на две недели, а когда вернусь, ходить он уже не сможет.
  Я смотрел и не верил глазам. Всего две недели из огромного лета, которое не такая уж маленькая  жизнь и которое я жду каждый год, начиная с ноября. Это лето я истратил на него. Я думал, что такой платы достаточно.
 И что у меня достаточно нимесила, кетанова, трамадола, морфина. Я буду, сука, бороться и мы еще посмотрим, насколько глубока эта вонючая нора.
 А она глубока.
Я видел ее каждый вечер, когда обрабатывал  горло. Вонючая черная смерть, которая каждую секунду пожирает нужное ей количество клеток. Мы пытались отвоевать их, отстоять, сохранить, добавить. По ночам я просыпался от ее смеха. Она смеялась над нами, а потом я понимал, что это не ее смех, а его кашель.

 Перед обедом пакет нимесила вместо укола. Больные раком горла умирают от голода, а мы с ним не сдавались. Я делал суп-пюре и по его просьбе оставлял твердые кусочки курицы и картофеля. Он отважно перетирал их вставной челюстью и глотал. А потом смотрел на меня и начинал благодарить за вкусный обед. Благодарил, сука так, будто я спасал ему жизнь.
 Но я же не спасал.
   Когда в третий раз он спросил, почему мы его не лечим, я где-то посредине ответа запнулся и сделал вид, что набираю в шприц "кетанов". Он подумал немного и закончил за меня: потому что химия - не для слабаков.
 А я подумал, что не такой уж он дурак.
  Когда он умер,челюсть я решил не вставлять. Он стал таким сухим, хрупким, маленьким. Она бы просто не влезла. Я подумал, что ему не нужно теперь никогда, никогда не нужно жевать эти долбаные изрезанные бутерброды и делать вид, будто они с колбасой и маслом, а не с битым стеклом и гвоздями.
Я хорошо умел врать, а он хорошо умел верить. Так мы и прожили целое лето. Не такая уж маленькая жизнь. 
 Я почти ничего не понял в итоге, кроме одного. Если вы решили врать умирающему - врите. Только потом уж будьте с ним до конца. До самого конца. И никуда, сука, не отлучайтесь. Подождут.
 Человек годами живет без любви, четыре дня без воды, десять дней без еды.
 А он прожил всего две недели без меня.

 А  я без него - дольше.


Рецензии
С каждой фразой картинка воспоминаний перед глазами...
таких же, со шприцами в моих руках, с вопросами в маминых глазах...
Только не лето. Зима.
На всю жизнь потом остался один вопрос внутри себя - почему я ушла на кухню за водой в те 5 минут, когда она умерла?...

Спасибо, Дмитрий! Сильно.

Ксения Лаптенок   30.07.2022 13:14     Заявить о нарушении
Спасибо, Ксения!

Дмитрий Забелин   09.08.2022 19:49   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.