Бунт. Глава 5

Все из нас, друзья мои, хорошо знают и помнят Ивана Андреевича Крылова и его басню «Стрекоза и Муравей». Вы не смейтесь и не удивляйтесь этому упоминанию, ничего не бывает неспроста.
Так вот покамест муравей Иванов со скоростью гепарда перемещался от дома к дому, от человека к человеку, оставшиеся члены кружка тихо и мирно стрекозничали, сидя в квартире Федьки-клавишника.
Да-с, Сергея Павловича всерьез можно было назвать муравьем: какая-то невероятная живость сохранялась во всех его движениях, несмотря на усталость или, как кажется ему временами, совершенное отсутствие желания что-либо делать (нужно сказать, что у него это желание всегда было и будто бы никогда его не покидало даже на одно лишь мгновенье). Не прошло и десяти минут, как Иванов удивительнейшим образом домчался с окраины до дома губернатора, расположившегося близ центральной площади. Вышед из коляски, он мигом очутился у чёрного хода и, шагая через ступеньку, поднялся на второй этаж, где уж ожидал его камердинер Царева.
• Рановато вы, Сергей Палыч.
• Да неужто он не у вас?
• Никак нет, Сергей Палыч. Полицмейстер был, городничий тут-с, а вашего не было-с.
• Право, быть не может, он непременно должен был ехать сюда.
• Разумейте, врать мне незачем. Ежели вы думали, что он с собрания примчится к нам-с, то, к великому сожалению, ошиблись.
• С какой целью оба приезжали?
• Прокламации.
• Впрочем, глупо было спрашивать, и то ясно. Ну-с, ежели ничего более не узнали… -- Сергей Павлович собрался уж уходить.
• Однако явились не зря, что-то да рассказать вам могу: около часа тому пришло письмо от Звонарской.
• Едет?
• Покамест не знаю. Городничий упорно уговаривает ехать, но тот, кажется, еще сам сомневается, стоит ли оно того.
• Значит, не совсем еще отупел, -- сказал Иванов в сторону. – Не буду задерживаться, дел немерено, -- он вынул из кармана трехрублевую и подал Фильке. -- Прощайте!
• Прощайте!
И вновь он усаживается в коляску, вновь трясется, проезжая по мощеной мостовой, останавливается у другого дома, выходит и, открыв дверь в чёрный ход, поднимается по лестнице. Однообразие действий надоедает и заставляет Иванова скучать, но каждый раз, изо дня в день совершает этот привычный путь, говорит совершенно одно и то же, слышит какие-то короткие фразы в ответ, закатывает глаза от скуки, хрюкает и, откланиваясь, уходит восвояси, после чего опять куда-то едет, с кем-то говорит, а потом это очередное собрание, порядком ему надоевшее. Но даже это не умеряет его сильное желание перемен, скорее только больше разжигает, подливает масла в огонь, полыхающий в его молодом сердце. Несмотря на осторожность во всем, поговорив с камердинером Царева, ему захотелось укоротить нудную, ставшей обыденностью подготовку к чему-то грандиозному и великому, по мере развития мысли, постепенно начинало казаться, что все это бесполезно и порой лучше делать все так, как пойдет, он верил в стихийность, знал, что хватит и дня, чтобы поднять бунт, ежели есть к тому склонность. Но он, приученный быть предусмотрительным и аккуратным, все время забывал про лежавшую в самом дальнем углу его головы мысль, уже запылившуюся и покрывшуюся паутиной.
Сергей Павлович давно уж следил за Народиным. Первое время, когда тот только-только основал кружок, Иванов делал это самостоятельно: точно так же после собрания, прождав около минуты-двух, он выходил вслед за ним и наблюдал за каждым его движением. Были даже случаи, когда Сергею Павловичу удавалось куда-то подлезть, подслушать разговор, но всегда это было либо чем-то не очень неважным, либо совершенно не касалось их дела. Поэтому спустя месяц такой бестолковой слежки было решено прибегнуть к помощи слуг, и каково было его удивление, когда те с легкостью, не колеблясь, сразу же соглашались и принимали деньги, за которые и осуществляли поставленную перед ними задачу.
Но вернемся к нашему герою. Вот он уже на лестнице, теперь на втором этаже, дожидается слуги…
• Фрося, чаю!
• Бегу, матушка!
Служанка пулей пролетела мимо Иванова, так, что тот в свою очередь ещё даже не успел ничего понять и как-то на это среагировать. Мимо него проносился самовар, темный силуэт, едва заметный из-за него, потом зазвенели чашки и блюдца. Вдруг резким движением Сергей Павлович схватил служанку за плечо и несколько подтянул её к себе в сторону, отчего она, в свою очередь едва не упала. Женщина хотела было вскрикнуть, но тоже в мгновенье была остановлена хлопком руки по губам.
• Постойте, Фрося.
• Ах, Матерь Божия! Сергей Павлович, вы?
• Еще кого-то ждали?
• Да кого ж нам ждать?
• Известно, кого.
Фрося опустила голову и немного нахмурила брови. Лицо её приняло задумчивый и в некоторой степени тупой вид.
• Ах, оне-с! – наконец воскликнула она после недолгого молчания. – А я все не пойму-с, о ком вы…
• Так он у вас?
• У нас, у нас, Сергей Павлович. Где ж ему быть?
• Много, где. Но не тяни, Фрося, ей-Богу, дел по горло!
• А что я? – она вновь задумалась. -- Что вы хо...
• Ах, Фрося! – прервав её неторопливую речь, сквозь зубы сказал Иванов.
• Точно-с! Вы хотите знать, о чем они говорят?
• Да, да, Фрося, именно за этим я сюда и ехал. Ну говори же скорее!
• Особливо и не было-то ничего.
Иванов чуть поднял одну бровь.
• Помнится, он явился к нам каким-то взволнованным. Хотя Василий Юрьевич всегда таков. С барыней он говорил тихо, почти шепотом, что-то о достоевщине, какие-то подозрения, собрания, словом, ничего ясного.
• Да как же? Вспомни же ещё хоть что-то!
• Кажется, он ещё боялся чего-то…
• Говори точнее.
• Ах, я не помню! – заключила Фрося, прикрыв лицо руками и чуть не пустив ручьем слезы.
• Да не плачьте же, Фрося! – отчего-то, сам не зная, почему, он обратился к ней на «вы».
• Ах, Боже… он… она… -- служанка два раза всхлипнула, будто задыхаясь.
• Ну тише, тише вы, -- Иванов не без удивления своим действиям скоро и несколько грубо погладил служанку по плечу.
• Он сказал… сказал, что знает, что уверен, -- опять послышались вздохи.
• Что знает? В чем уверен?
• Знает про слежку и, кажется, про те самые собрания.
«Ужель так скоро?» -- пронеслось в его голове.
• А потом и вовсе пустился говорить о собаках…
• Впрочем, это вовсе не важно. Подумайте, Фрося, все ли важное вы рассказали, нет ли чего, что могло бы оказаться полезным?
• Пожалуй, я кое-что ещё и забыла… -- Фрося наконец успокоилась и даже в некоторой степени взбодрилась. – О вас он, Сергей Павлович, что-то говорил да ещё о ком-то (товарищ ваш, быть может), но я, право, вовсе ничего не расслышала.
• В таком случае, -- он, не докончив, молча вложил пару ассигнаций Фросе в руку, которую та уж с удовольствием подставила, и вышел прочь.
Цокая, сбежал он по лестнице и, практически прыгнув в коляску, покатил к своему дому. «Положим, знает он и о наших собраниях, и о слежке. Это немудрено, там и думать нечего. Да и члены кружка, чего таить, оболтусы, что с них взять? Любопытно, однако, при чем здесь Достоевский и собаки? Впрочем, собаки – это и впрямь дурость, зачем я только о них подумал?.. Ах, право!», -- Иванов нахмурил лоб. – «Да ведь он тот ещё Верховенский! Да-с, да-с, оно и верно. Видать, думает, чем бы нас связать, как и тот из «Бесов». А кто ж Шатов?» -- он так и захохотал. – «Какие глупости! И на что я трачу время… Но все ж… отчего он знает да не говорит, с его то характером! Да, видать, он не такой уж и крепкий орешек, как я о нем думал, боится заговора. Точно! Оттого и нервный. Ну-с, оно и ясно, зря только деньги на извозчика да на эту дуру тратил. Ей-Богу, надобно нанять человечка…» -- он вытащил сигарку и, закурив, крикнул извозчику: «Езжай-ка, брат, на -скую улицу, к дому ***».
Между тем в том самом доме *** в самой дешевой квартирке творился самый что ни на есть кавардак: посреди стоял стол с подкошенными ножками и одинокий облезший стул с дыркой на обитой спинке, на котором была небрежно оставлена пропитанная потом одежда, в углу комнаты узкая кровать, больше напоминающая скамью, прикрытую тощим одеялом, под которым притаилась расплющенная подушка, в противоположном углу шкаф с открытыми дверцами, словно стоящий с распростёртыми объятиями (и на кой черт он нужен владельцу, ежели одежды и каких-либо вещей у него не имелось?). Словом, по обстановке можно было понять, какова была основная проблема обитающего здесь человека. Денежный вопрос стоял остро и кололся, подобно жало осы: тут тебе и резкая боль от укуса, и отек, поминутно напоминающий о случившемся.
Хозяин же, точно размазанное масло на куске хлеба, лежал на кровати пластом, глядя в потолок, пытаясь с помощью глупых рассуждений отвлечься от голода, но все равно все его мысли сводились к одной: «Боже правый, да что ж ещё заложить, лишь бы хлеба кусок купить?»
• Никита Тимофеевич! – с порога начал Сергей Павлович.
• К чему официальность? – подскочив с кровати и вновь ощутив предательское урчание в желудке, вопросил владелец полуразваленного гнезда. «Как мог я не закрыть дверь? Хотя какой в этом толк – все равно красть нечего…» -- пронеслось у него в голове.
• Совсем вы себя запустили, дорогой мой!
«Да что в конце концов происходит?» -- подумал Николай Тимофеевич и, обнаружив брошенную на стул одежду, мигом сунул её на полку в шкафу.
• Да вы садитесь: хоть на стул, хоть сюда, на кровать.
• Покамест, пожалуй, постою. И так уж вдоволь насиделся, разъезжая с извозчиком.
• Чаю? – сдуру, как бы по старой привычке, сболтнул Николай Тимофеевич и тотчас же закусил язык и слегка покраснел.
• Нет-нет, не стоит. Не имею привычки перекусывать перед обедом.
«Бывает же такое! И я бы жировал сейчас, нежели б…» -- и Николай Тимофеевич пустился было вспоминать, да некстати прервал вереницу событий в своей голове из-за вновь начавшего говорить Сергея Павловича.
• Неужто вы покончили с учебой?
• Учёба денег стоит, Сергей Павлович, а я без гроша в кармане. На хлеб денег нет, не то что на книги учебные. У меня, сами поглядите, уж ни пера, ни чернильницы, ни книги ни одной – самый настоящий оборванец!
• Так ведь я как раз по этому обстоятельству, дорогой мой! – и он так и плюхнулся на несчастный стул.
• Право?..
• Работа есть тебе, Николашка.
«Какая внезапная перемена в слоге!» -- приметил сам себе Николай Тимофеевич, меж тем держа ухо востро.
• Какая же?
• Человечек один есть, -- при сих словах собеседник вскинул брови, -- за ним следить надобно: куда ни свернет, что ни скажет – обо всем доложить.
• За кем?
• Народиным звать, -- он вновь закурил, -- Василий  Юрьевич. Человек примечательный и неглупый. Да и ты не дурак, потому к тебе и пришёл. К тому же вижу – нужда в деньгах имеется.
• А сколько?
• Денег сколько? Да за день хоть пять рублей тебе. Да куда уж так мало? Десять! Хочешь десять? А пятнадцать?
• Ах, Боже! Да неужели!
• Лгу, думаешь? Да отсохни у меня язык, ежели обману!
• А как долго мне?..
• Неделя, друг мой. Покамест, только неделя. Но ничего, вы знаете, там, где неделя, там и месяц. Словом, как пойдет, Николаша. Я знаю, голод не тетка, деньги вперёд, да вы завтра приступайте. Я дам вам адрес: следите – слышите? – следите в оба! Каждый шаг, каждую букву.
• Конечно, конечно!
Сергей Павлович быстро чиркнул что-то на маленьком листочке карандашом и, поклонившись, вышел прочь.