Вольные люди. Глава 54. Дачницы

Время действия - 1930 год

Утреннее солнце пробивалось сквозь ветви высокого абрикосового дерева, играло бликами на листьях, слепило глаза. Самые красивые и спелые плоды висели высоко, с земли не достать. Но разве это кого-то останавливало! Серёжка зацепился руками за сучок, уперся ногами в шершавый ствол и осторожно стал карабкаться вверх. Ещё немного, ещё… Ступня сорвалась, больно вжикнув босой подошвой по коре, но мальчишка держался крепко и, упрямо сопя, продолжал лезть наверх.

Вот, отсюда можно дотянуться! Сергей посмотрел вниз и вдруг испугался — земля оказалась гораздо дальше, чем он предполагал. Его затошнило, поплыло перед глазами. Сердце забилось в ужасе — как же теперь спускаться? Высоко ведь, разбиться можно, покалечиться! Мальчишка закрыл глаза, судорожно вцепившись в ветку.

«Как только испугаешься, тут тебе и крышка!»

Сергей вздохнул. А как же раньше моряки служили на корабле? Дедушка Павел рассказывал, что в давние времена матросы паруса ставили и убирали высоко на реях. Поди, страшнее было! Он говорил, внизу море бушует, корабль то в одну сторону кренит, то в другу, а люди босыми ногами на канатах стоят, да ещё шкотами и фалами* управляют.

--------

* - канаты для постановки парусов и управления ими

--------

Парнишка снова посмотрел под ноги — да ведь до земли-то всего ничего. И всего лишь травка зеленая внизу, а не волны. И ветви дерева крепкие, не то что веревка, которая норовит выскользнуть из рук. Зато абрикосины какие — бархатистые, румяные, сочные, так и просятся в рот!

Серёжка потянулся, сорвал плоды. Покрутил головой — а куда ж класть-то их? Эх, не подумал! Завязал узлом подол рубашонки, вроде мешка скрутил перед собой. Наполнить его абрикосами — дело одной минуты. А вот дальше…

Прижался бы пацан к стволу поплотнее, чтобы не сорваться ненароком, да ведь помнутся плоды! К чему тогда все старания… Осторожно пришлось спускаться. Не глядя на землю. Угадывая босыми пятками, куда наступить. Почти уж слез, да самый нижний сучок обломился. Сорвался вниз, больно ободрав кожу на руке, извернулся в воздухе, как котенок, шлепнулся на спину. Больно, слёзы из глаз брызнули, зато абрикосы не помялись.

- Эх тыыы… Убился ведь! - Василиса подскочила к внуку. - Хорошо хоть на траву упал, не на голу землю… Всё помягше. Что тебя на дерево-то понесло, а? Рази мало тебе ягоды на нижних ветках?

- Там, бабушка, вкуснее! - Серёжка раскрыл подол. - Ты, бабушка, возьми для дачниц-то! К завтраку ведь всё равно им набирать будешь. Так я поспелее достал. Вот.

Василиса прикрыла губы ладонью, чтобы скрыть улыбку, заглянула в узел:

- А и впрямь, красота какая! Один к одному абрикоски. Молодец. Поди, отнеси им.

- Не, бабушка… Ты это… Сама, ага? - в глазёнках Серёжи мелькнул испуг.

- Ну, сама так сама. Высыпь на столе. Только ты, сынок, в другой раз по веткам не лазь. В кладовке лестница есть — стремянка. С её удобнее.

Мальчишка весело засмеялся и помчался к дому.

- Серый, айда купаться! - раздался крик от ворот. - Нынче море спокойное, мы тебя нырять с пирса научим!

- Я щас!

- Ах, дети, дети… - покачала головой Василиса, направляясь следом. - Давно ли мои ребятишки бултыхались цельными днями, теперь уж правнукам пора пришла… Моряк растет, не иначе! Ай, лишь бы живы-здоровы были… Господи Исусе Христе…

Старушка истово перекрестилась.

- Что это ты, бабушка, крестишься? Сказано ведь, нет бога! - в калитку вошёл высокий парень в футболке с зашнурованным воротом, широких белых штанах и белых же парусиновых туфлях.

- Стёпа! - всплеснула руками Василиса. - Ты же мой родненький! В гости приехал? Как родители? Как Маринушка? Федюнька здоров ли?

- Дедушка поклон тебе передавал. Бабушка гостинчиков собрала! - парень положил на стол бумажный свёрток. - Абрикосы у тебя какие, так в рот и просятся!

- Серёжа для дачниц насобирал, - лукаво усмехнулась Василиса. - С самого утра на дереве скакал.

- Ты дачниц взяла? - удивился Степан. - Зачем тебе столько хлопот? По дому дел мало? Наверное, и в колхозе работаешь? Из-за трудодней?

- Не в трудоднях дело! Сама людей скликала, сама и работать должна первая. Ничего, справляюсь помаленьку. В коровник хожу. Подоить, сепаратор помыть посля молока сил хватает. Семена перебрать опять же. Сорное зерно на семена нынче оставили, ох сорное. Такое посеешь — потом травой поле забьёт, нехорошо.

- Эх, бабушка, за всё-то у тебя сердце болит! - Степан обнял старушку. - А я к тебе на неделю. Найдется мне место?

- Как не найтись! Милости просим. Вот и дачницы мои проснулись. Давайте-ка, милые, к столу! Чайник кипит уж, да блинцов напекла я нынче, - Василиса повернулась к вышедшей из дома женщине. - Абрикосов Серёжка вам насобирал. Покрасивше да поспелее на дереве нашел.

- Доброе утро, Василиса Матвеевна! - женщина сладко потянулась, счастливо улыбаясь новому дню, и направилась к столу. - Ой! Здравствуйте! - она вдруг стыдливо опустила руки, увидев незнакомца. - Я не заметила Вас сразу.

- Это внучок моего брата, Федюньки, - пояснила Василиса. - Стёпой кличут. В гости прибыл.

- Степан, - парень поднялся, протянул руку подошедшей дачнице. - Вы не тревожьтесь, я вас не стесню. Я и в кладовке на сеннике устроюсь.

- Алла, - потупила глаза женщина, подавая руку. - А мы и не тревожимся. Хата у бабушки большая.

- Мы?

- Мы с дочкой. Вот и она, - на крыльцо выкатилась белобрысая девочка лет пяти. - Её Лизой зовут.

- А… папа ваш где же? - растерялся парень.

- А папа на службе! - торжественно объявила девчонка. - Ему никак нельзя отдыхать. Он пожарный.

- Да, - немного смущаясь, сказала Аллочка. - Летом у них много работы. Жара, сушь…

- Конечно, - Степан почему-то робел перед гостьей, но отчаянно пытался это скрыть.

- Да вы есть-то будете? - подала голос Василиса. - Лизавета, поглянь, каких вкусных абрикосов тебе набрал Серёжка. Старался ведь!

- Он хороший! - малышка улыбнулась. - Он мне вчера щеночков показывал. Там, в овраге!

- Каких таких щеночков?! - всплеснула руками Василиса.

- Рыженьких. Только я хотела их погладить, а они не даются. Прячутся и тявкают.

- Матерь Божья… Это ж лисята… - старушка перекрестилась. - Детонька, не ходи ты, ради Христа, в этот овраг! Лиса и покусать может, детишков своих защищать станет! И Серёже я накажу, чтобы не ходил. Охотникам, что ли, сказать, чтобы наведались туда…

- Нет, бабушка, не надо охотников! - на глаза девчушки навернулись слёзы. - Они щеночков убьют. Щеночки такие красивые!

Лицо Лизаветы сморщилось, вот-вот разрыдается.

- А ты обещай Василисе Матвеевне, что вы не будете туда ходить! - сказала Аллочка, аккуратно подворачивая тонкими белыми пальчиками румяный блин.

- Хорошо, мы не будем. Только не нужно охотников! Пожалуйста! - взмолилась малышка.

- Ну, если не пойдете туда… - Василиса строго посмотрела на неё. - Смотри, теперь жизни их в вашей власти.

- Да, я обещаю! - девочка молитвенно сложила перед собой ладошки.

- А вы когда-нибудь выходили в море? - вдруг спросил Степан Аллочку, глядя на русый завиток, выбившийся из-под аккуратно уложенных на затылке волос.

- В море? Нет, никогда…

- А хотите, я вам покажу одно красивое место? На дедовой шаланде, под парусом? - Степан вдруг загорелся, заволновался. - Бабушка, она ведь цела, шаланда?

- Цела, цела. Даже просмоленная. Фролушка с Васяткой её нет-нет да и возьмут порыбачить. Фролушка — это внучок мой, - взялась объяснять старушка дачнице. - Живет на соседней улице. А Васятка — сынок его. Правнук мне, стало быть.

- Вот это хорошо, это славно! - обрадовался Степан. - Так вы согласны? Доберемся до места, там отдохнете, а на другой день вернёмся!

Аллочка неуверенно посмотрела на Василису.

- Ну а чего же? Берите ребятишек с собой, Лизавету да Серёжку, берите Васятку. Никто вас за это не осудит. Ежели, конечно, воды не боитесь.

- Нет, не боюсь, - улыбнулась Алла.

- Вот и славно. Выйдем завтра утром, на рассвете! - сказал Степан, снова глядя на своенравный завиток.

Волновал его этот локон, будил в его душе какие-то неясные чувства, сладкие и тревожные одновременно.

- А если вдруг шторм? - Аллочка подняла на Стёпу глаза.

- Нет, шторма не будет. Небо чистое. Но если вдруг случится… Мы просто отложим поездку. Вы ведь не скоро домой?

Алла не ответила, только счастливо засветились её глаза, и тут же она стыдливо опустила их, будто занятая очередным блинком.

Утро следующего дня и впрямь было чудесным. В море вышли на двух лодках. Одной управлялся Стёпа, рядом расположились Алла с дочкой да молчаливый от нахлынувшего счастья Серёжка. В другой хозяйничали Васятка, подросток тринадцати лет, да друг его Пашка, взявший у отца шаланду под честное слово, что не разобьёт её где-нибудь о скалы.

Алла куталась от свежего утреннего ветра в большую шаль и с любопытством смотрела в сторону удаляющегося берега:

- Я такое только в книгах видела…

- А чем вы, Алла, занимаетесь по жизни? Где-то служите? - спросил Степан, налегая на руль и поворачивая шаланду вдоль берега.

- Я учитель. Преподаю рисование в школе.

- Здорово… - немного растерялся Стёпа. - Хорошо рисуете?

- Я обучалась в художественной студии Николая Семёновича Самокиша…

- Ээээ… Он…

- Вы не знаете кто это? - улыбнулась Алла. - Это замечательный русский художник-баталист. Он живёт в Симферополе. Вам нужно увидеть его работы, и вы сразу поймёте весь масштаб его таланта!

- Да вы знаете, я ведь не слишком в этом разбираюсь… - пробормотал Степан и взялся зачем перевязывать узлы на фалах. - Баталист… это ведь про войну?

- Да, военная тематика. Но и не только. Он и животных пишет замечательно. Нет, вам определенно нужно увидеть его картины! Особенно хороши у него кони. Ах, какие кони! Они ведь живые, каждый мускул играет, ноздри раздуты, глаза... - Алла воодушевилась, щёки её разрумянились. - Я хотела бы иметь хотя бы сотую долю его таланта!

- Вы… Он Вам нравится?

- Конечно! Он великий человек, я им восхищаюсь и боготворю его!

- ...Наверное, он красивый?

Алла удивленно посмотрела на парня и вдруг засмеялась весело:

- Может быть, и был в молодые годы красивым. Ему ведь семьдесят лет уже. Он ещё в прошлом веке книги иллюстрировал. И в русско-японскую военным корреспондентом был.

- Вот это да! - расхохотался Степан. - Неужели в русско-японскую?

- Ага!

Они смеялись, и было им легко и весело. Свежий ветерок ходко гнал шаланды вперёд, шуршали паруса, а поднимающееся солнце отражалось миллионами маленьких зайчиков от поверхности моря.

- Хотите есть? - Стёпа достал из-под кормовой банки* короб с провизией. - Бабушка собрала.

- С удовольствием! - улыбнулась Алла. - Серёжа, Лиза, берите!

--------

* - из-под скамейки

--------

А потом Степан учил Серёжу управлять парусом, краем глаза наблюдая за Аллой. И снова этот завиток стоял перед его глазами, и снова душу наполняло томлением и жаром. Красивая женщина… Конечно, кто-то сказал бы, что самая обычная, что таких, как она, можно встретить на улице сто раз за день. Но этот необъяснимый свет, который излучала она, делал её краше всех красавиц.

К полудню берег незаметно стал обрывистым и скалистым. Миновали Севастополь, за ним пошли узкие кривые бухты.

- Ну вот, здесь и остановимся! - наконец сказал Степан, направляя шаланду в одну из них.

- Красиво… - Алла оглядела берег.

- Может быть, и не очень… - улыбнулся Степан. - Сегодня устроимся на берегу и будем отдыхать. А завтра утром вы увидите настоящую красоту.

Пока Васятка с Пашкой ловили на ужин рыбу, Степан выгрузил своих пассажиров на берег и занялся подготовкой костра.

- Вы хорошо знаете эти места? - Алла подошла и села рядом.

- Да, я ведь вырос здесь, в Севастополе. Дед мой, Фёдор Матвеевич, - младший брат бабушки Василисы. В своё время он получил инженерное образование, работал в Адмиралтействе, строил корабли. Неплохо жил, имел дом. Дети тоже по той же дороге пошли. Так что эти места я знаю как свои пять пальцев.

- А я из Ростова. Там выросла.

- Из Ростова? А как же…

- Как здесь оказалась? Я в гражданскую осиротела. Мне всего тринадцать лет было тогда. А Пётр Палыч подобрал меня умирающую от голода. Знаете, я ведь не умела ничего. Заработать на еду не могла. А продавать себя… Нет, я предпочла бы умереть. Он, Пётр Палыч, очень добрый человек. Он меня привёз к своим родителям в Крым. А потом мы поженились. Нет, вы не подумайте ничего плохого! Он очень хороший человек. Я… я люблю его. Он очень серьёзный человек.

- Вам повезло с ним.

- Да… - голос Аллочки прозвучал немного грустно.

Причалили к берегу Васятка с Пашкой, и они все вместе чистили рыбу. А потом пекли её вперемешку с картошкой в костре, и весело смеялись, и смотрели на закат, и рассказывали какие-то истории.

На ночевку Васятка и Пашка устроились внутри шаланды, а Аллу вместе с ребятишками Степан отвел в стоящий неподалеку одинокий домик, где жил знакомый старик-матрос, промышлявший на старости лет рыбалкой.

Всю ночь Стёпа сидел на берегу у потухшего костра и думал о женщине, спавшей в старом доме — о чужой жене, такой манящей, такой близкой и в то же время такой недостижимой.

Продолжение следует...