Харита

                Коцюбинский Михаил Михайлович
                Харита

               
                I

    В печи пылал огонь и красными языками вырывался наружу. В маленькой комнате было сумрачно, в углах висели неумело исполненные портреты предков. На постели лежала больная женщина и стонала. Это Харитина мать. Шесть недель прошло, как умер её муж, Харитин отец, и после этого бедная вдова, слабела и тосковала, и вот, уже второй день, как совсем слегла. Слегла в самую горячую пору, когда идёт жатва, когда все, кто умеет жать, пошли на нивы, заготавливать на зиму хлеб. И вдовина рожь поспела, да некому её жать; сыплется, падает зерно на землю, а вдова лежит немощная: тяжёлая слабость спутала ей руки и ноги, приковала к постели… Лежит бедная Харитина мать и борется с думами…
   Скрипнула дверь.
  - То ты, Харита? – послышался слабый голос болящей.
  - Я, мама!
В дверях вначале показалось ведро, до половины наполненное водой, а потом русая девичья головка, наклонённая набок к ведру, а потом правая рука, немного поднятая вверх. В хату вошла Харита и поставила возле печи ведро. Ей было восемь лет. Уж очень тяжёлым показалось Харите то ведро с водой, поэтому, поставив его на пол, минуту стояла неподвижно, опершись на предпечек и тяжело дыша. Левая рука от непривычной тяжести замлела, и Харита не могла её согнуть. Но это было одну минуту. В другую, кинулась Харита к столу, легонько, как кошка, прыгнула на лавку, сняла с полки горшочек и поставила его возле ведра.
   - Что ты делаешь, доча?
   -  Ужин варить буду, мама.
Больная только вздохнула.
А Харита действительно начала готовить ужин. Промыла в миске жменьку пшена, кинула туда щепотку соли, добавила две или три картофелины, переложила всё в горшок, залила водой и придвинула его к огню. Любо было смотреть на её мелкие, загорелые на солнце ручонки, которые быстро метались от одной работы к другой. Большие синие глаза из под длинных тёмных ресниц смотрели пристально и разумно. Смуглое личико раскраснелось, пухлые губки раскрылись – всё внимание её было направлено на работу. Она забыла и про новые красные ленточки, которые с недавнего времени обматывают её русую, аж до белизны, головку. Ленты были её радостью, её гордостью. Уже третий день, как ей их подарила крёстная мать, а Харита, до сих пор не налюбуется ими.
Мать тихонько застонала.
Харита встрепенулась и подбежала к постели.
 - Что Вы, матушка? Может водицы холодной? Что у Вас болит? – ласково она щебетала возле больной.
 - Ох, деточка моя любимая! Всё у меня болит: руки болят, ноги болят, голову поднять не могу. Вот, может умру, на кого же я тебя оставлю, сиротинку несчастную?.. Кто тебя вырастит, выкормит?
 Харита почувствовала, как защемило её маленькое сердечко, будь-то кто-то сжал его в кулак; слёзы заблестели на её длинных ресницах. Она припала к рукам матери и начала их целовать.
 - Что мне делать, доченька? Пришлось мне слечь в самый разгар жатвы… Хлеб стоит в поле не пожатый, осыпается… И уже не знаю, как мне бедной, больной, немощной, быстрее бежать… Если не соберём хлеб – погибнем с голоду зимой!.. Ох, Боже мой, Боже!
 - Не печалься, мама! Не плачь! Бог же, Он добрый, мама! Бог поможет нам выстоять, поможет нам хлеб собрать… Правда, мама?.. Правда?..

               
                II

Пока Харита говорила эти слова, в её беленькой головке промелькнула мысль: как это некому жать? А она что же делать будет? Ещё год назад она ходила с мамой на ниву, видела, как мать жнёт, да и сама, брала серп и жала, она бы много нажала, если бы мать не стала ругать за пораненный палец! Но тогда она была ещё маленькая и не могла маленькими ручками удержать серп, а сейчас она выросла, набралась сил, и руки выросли. Харита посмотрела на свои руки. Вот этими самыми руками она принесла с речки полведра воды, какое же оно тяжёлое, то ведро! Завтра, когда рассветёт, встанет Харита, накормит маму (если бы ещё и хотела есть, а то, от слабости, только воду пьёт), возьмёт серп и пойдёт в поле. А уже как будет жать! И не разогнётся!  И привиделась Харите убранная нива, а на ней стоят снопы и золотом блестят на солнце. И сама Харита стоит на поле, смотрит на свою работу и думает, как бы увезти весь этот хлеб в амбар. Она вот, что сделает: пойдёт к крёстному отцу, обнимет его ручками за шею, и скажет: «Крёстный, любимый мой и милый! Я присмотрю Вам за Вашим маленьким Андрейкой, буду ему за няньку, только отвезите наш хлеб и сложите его в амбар!» Он добрый, её крёстный отец, он её послушает, он отвезёт хлеб в амбар. А когда выздоровеет мать, тогда подойдёт к ней Харита и скажет: « А видите, матушка любимая, я же Вам говорила, что Бог нам поможет собрать хлеб? Весь хлеб в амбаре!» Мать радостно слушая, прижмёт дочь к сердцу, поцелует, и они снова заживут весело и счастливо, и не умрут с голоду зимой…
  В печи что-то загромыхало, зашипело, зафырчало.
  Это убегал кулеш.
  Быстренько кинулась Харита к печи, отодвинула горшок, добавила в него приправу и налила полную миску горячего кулеша. Мать съела ложки две, и отложила ложку в сторону. Еда ей показалась не вкусной, не приятной. Харита ела или не ела, быстро вымыла посуду, разложила её по полкам, заперла на засов входные двери и стала на колени перед образами молиться Богу. Она складывала ручки, крестилась, затихала и поднимала глаза вверх, внимательно вглядываясь в икону, на которой был изображён Господь Вседержитель. Она верила, Что Господь любит детей и не даст им пропасть. Он держит в руках золотой шар с крестом; наверное, Он даст тот шар доброму, послушному ребёнку. И Харита, своим детским лепетом просила у Бога здоровья своей слабой матери, а себе силы пожать ниву. Эта мысль не давала ей покоя. Ей хотелось быстрее дождаться утра. «Лягу сейчас спать, чтобы завтра пораньше проснуться», - подумала Харита, поставив около матери воду на ночь, сама же легла на лавку. Но сон не закрывал её очей, он куда-то убежал из этой хаты, потому что больная мать не спала и стонала. Полный месяц смотрел в окно, и на камине нарисовал точно такое же окно, со светлыми проёмами и чёрными рамами. Харита поглядывала в тот угол, где лежал серп и думала свою думку. А на улице такая яркая луна, светло, хоть иголки собирай. Харита села на лавке и выглянула в окно. В мглистой долине, окутанной серебристым лунным светом, сияли широкие снопы золотой ржи и пшеницы. Высокие чёрные тополя, как войско, стояли рядами вдоль дороги. Высокое небо перед рассветом начинало синеть. Заря тихонько просыпалась. «А что, если сейчас пойти на ниву? Э, нет, страшно, волк выбежит из леса, русалки защекочут, страхи выйдут из полей…» И Харите действительно стало страшно, она снова легла на лавку и отвернулась от окна.
  - Почему ты не спишь, дочка? – спрашивает мать.
  - Да я… я уже засыпаю, мама!
Мать стонет, а Хариту жалость пронизывает до глубины сердца. Бедная мама! Всё у неё болит. Если бы добрый Бог послал ей облегчение! И вот, немного погодя, хоть и слаба мать, и страхи в поле, и русалки, и волки, и яркий лунный свет из окна отражается на камине причудливым, путаным орнаментом. Сон, вошедший в хату, берёт Хариту под своё крыло. Серебряный лунный свет тихо сияет на белой головке спящей девочки, переплетается с новыми красными ленточками, скользит по смуглому личику и по белым мелким зубкам, которые выглядывают из приоткрытого рта.
Харита спит сладким сном.

               
                III

  Рано встало золотое солнышко. Рано, вместе с солнцем проснулась и Харита. Наскоро сварила кулеш, накормила маму, сама перехватила несколько ложек. Управившись, сняла с полки серп, положила в торбу краюху хлеба и луковицу, легонько перевязала платочком. Потом поцеловала маму и говорит:
  - Пойду я, мама, на улицу, к девчатам, поиграю немного.
  - Иди , дочка, и не переживай…
Идёт Харита через село, и как-то ей чудно. Никогда она сама не отходила так далеко от хаты. Вот уже и крайняя хата миновала, вышла она к полю и стала, залюбовалась простирающимся перед ней чарующим, необозримым видом. И действительно нива было красивая, очень красивая! Утреннее голубое небо дышало на землю теплом. Колосья ржи блестели на солнце. Золотилось целое море пшеницы. По долине извивалась речка, как будь-то, кто-то кинул синюю ленточку на зелёную траву. А за речкой, перед кучерявым зелёным лесом, весь холм покрыт роскошными ковром ковыля. Горячей зелёной краской горит на солнце ячмень, широко стелется ковёр ярко-зелёного овса, далее, словно кусты руты, темнело просо. Между зелёными коврами белела гречка, как будь-то, кто-то расстелил большие полотна ткани, сушиться на солнце. В долине, у края леса, синеет лён. И над всем этим раскинулось чистое голубое небо, звенит в воздухе весёлая песня жаворонка. С полей веет чудесным запахом неубранного зерна и полевых цветов. И хорошо Харите на ниве, и страшно. Стоит она и не знает, то ли идти дальше, то ли возвратиться. Но в этот момент, показался далеко в поле красный женский платок, и Харита вспомнила и больную маму, и для чего пришла. Она пошла тропинкой между межами ржи. Красивый вид исчез. Босые ножки ступали по утоптанной тропинке, над головою, между колосьями, огромным куполом синело небо, а с обеих сторон, как стены, стояла рожь и шелестела усатыми колосьями. Харита очутилась, как бы на дне моря. Во ржи синели цветки васильков, белели звёздочками ромашки, краснели полевые маки. Полевой вьюнок лез вверх по стеблям ржи, обрамляя их своими белыми цветами. Харита идя мимоходом срывала цветы и шла всё дальше. А вот и их нива. Она хорошо знала свою ниву, вот и та промоина, которую весенняя вода образовала. Харита положила торбу на землю, взяла в руки серп и начала жать. Вокруг тишина. Только кузнечики стрекочут во ржи, шелестит сухой колос, да иногда вскрикнет перепелица. Жнёт Харита, но как-то не очень спорится её работа. Длинные стебли путаются, большой серп в маленькой ручнее не слушается, колосья расплетаются из неумело связанных снопов… Вдруг что-то огнём обожгло палец. Она схватила себя за руку и увидела на пальце кровь. Серп упал на землю, лицо исказилось от боли, на глазах навернулись слёзы, и Харита вот-вот, заплакала бы горько, если бы не вспомнила свою больную маму. Быстренько вытерла кровь с пальца об юбку, затёрла порезанное место землёй, и продолжила жать. Стерня до слёз колет босые ноги, пот огромными каплями падает на землю, а бедная девочка жнёт и жнёт. Как-то обернулась Харита назад, чтобы положить срезанные колосья, посмотрела вокруг – и страх обуял её. Она же на ниве одна! А если какой страх выскочит из ржи и задушит её! Сразу – бррр! Перепелица вспорхнула перед самой Харитой, и взмахивая своими короткими крыльями, перенесла своё тяжёлое, грузное тело на несколько метров. Сердце затрепетало в груди у Хариты от испуга; потом, как будь-то остановилось, и Харита села на месте. Одной рукой стиснула срезанные колосья, другой – серп. Лицо побелело. Большие синие глаза со страхом смотрели на поле. За минуту Харита немного отошла. Сердце снова застучало в груди. Харита собралась убегать.
По тропинке приближались две молодые женщины. Харита заметила их, и снова вспомнила свою больную, бедную маму, и склонив свою русую головку, принялась работать. Она надеется пожать рожь! Она надеется утешить свою бедную маму!
Молодые женщины подошли к Харите, узнали её, посмотрели друг на друга.
  - Ты что тут делаешь, Харита? – спросили одновременно. Харита вздрогнула, перевела взгляд на женщин и застеснялась.
  - Жну… мать больная лежит… некому хлеб пожать… от голода пропадём зимой…
В её голосе приближались слёзы.
Женщины снова переглянулись.
  - Бедная же, ты деточка, бедная!..
Харита почувствовала, что слёзы душат её. Ей как-то ещё больше стало жалко своей больной матери, порезанный серпом пальчик ещё сильнее заболел, заболели ноги, обожженные и исколотые стернёй, вспомнился недавний испуг от вспорхнувшей перепелицы – слёзы, словно град, посыпались на землю, и Харита в голос всхлипывая, зарыдала.
Женщины кинулись к ней.
  - Что с тобой, деточка? Не плач, перепёлочка! Мама твоя, даст Бог, выздоровеет, а рожь, мы пожнём, не дадим вам умереть от голода. Ну, не плач же, цветочек!
Женщины взяли на руки бедную Хариту, целовали, утешали.
  - Идём сейчас же к матери, пусть она утешится, что имеет такое хорошее дитя…
Женщины взяли за руки Хариту и пошли тропинкой назад в село. Харита шла, и тихо всхлипывала.
               
                IV

Вскоре Харитина мать выздоровела. Женщины убрали вдовье поле, а крестный отец Харитин, отвез хлеб в амбар, и сироты уже не боялись голодной смерти.
Мать целовала и лелеяла свою хорошую дочку, а Харита щебетала:
  - Разве я не говорила Вам, матушка, что добрый Бог даст Вам здоровья и поможет собрать хлеб? Разве не по-моему вышло?..



Свободный перевод с южно-русского диалекта….