Идиоты или полководцы хреновы

(фрагменты рассказа)

...По обеим сторонам траншеи, выкопанной в полный рост, притулились убитые. Кровь мертвецов стекала к ногам, превращаясь в кисельные лужицы. От кого доля больше вытекла, от кого меньше. Эти бордово-рубиновые желеобразные озерца постепенно сворачивались и замерзали на морозе. Слякотную размазню никто уже не переступал, так по смертельной закваске и хлюпали, кто в валенках, кто в разношенных кирзовых сапогах. В любом случае мы были в грязи, в крови и вообще, хрен знает в чём. Одежда пропиталась торфяной жижей, влагой, смёрзлась и стала «хрусткой», словно пергаментный картон. При резких движениях суконная ткань ломалась на морозе, оголяла тело. Кальсоны, двойные подштанники не спасали.
Мужское причинное место совершенно не ощущалось. Непонятно было, как писун сможет восстановиться после такого холода? Если удастся во здравии остаться, неужели детородный орган и после войны сможет по достоинству исполнять своё предназначение? Вскочить для сугрева, попрыгать было нельзя, немецкий снайпер запросто пристрелить мог. Нас разделяли несколько сотен метров, а у фрицев была отменная цейсовская оптика. Зуб на зуб не попадал от стужи. Лицо и губы окоченели так, что разговаривать было невозможно. Кожу стянуло, словно маску. Да и о чём было, собственно, говорить. Мысли у всех были одни и те же:
– Выжить бы только. Назло врагу сейчас продержаться от мороза, а потом в бою нанести неприятелю сокрушительный урон, наколотить гансов побольше.   
Но всё равно: патриотизм, героизм, подвиг с этим всё понятно. Убойно тяжело, мучительно невозможно, хреново бороться с холодом. До жути. Хоть волком вой. Интересно, сколько нам жить ещё осталось на бренной земле? Поговаривали, что предыдущей усиленной дивизии в три стрелковых полка численностью шесть тысяч человек хватило на два часа. Вон они, исхлёстанные, отхераченные боем остатки, ползут-тащатся обратно из пекла, кромешного ада. Раненые, окровавленные, грязные, чумазые, с серыми лицами, запёкшимися губами и лихорадочно блестящими глазами кряхтят, стонут, матерятся, но тащатся к спасительному окопу. Может быть, им в следующий раз повезёт одержать победу и по случаю в живых остаться? Однако вряд ли такое счастье привалит. Вполне вероятно, это будет их последняя гастроль, финальный выход. Хоть пуля в лоб – истина.
...Время от времени с близлежащего полустанка пригоняли отвратительно вооружённых желторотиков. Заниматься с ними, обучать, тренировать было совершенно некому. Безусые добровольцы-юнцы, призывники, снятые с литерной брони мужики были предоставлены самим себе. Новобранцы из пополнения со страху от нечистой силы в стенках траншей рыли щели. Но чернозём даже в лютые морозы глубоко не промерзал. Откосы при бомбёжке «юнкерсами» с лёгкостью расшатывало и ещё не повоевавших рекрутов повально заваливало.
Когда распогодилось, потеплело, квёлую болотную землю расшатало. Как и предполагалось, падальные мумии стало видно. Покойники, закисшие в чернозёмном сжиженном рассоле, лежали, свернувшись калачиком, словно грелись. По неосторожности усопшие дитятки блестели чистенькими лицами, омытыми грунтовой водицей. Грех, конечно, сравнивать, однако снулые лохушники имели жалкий вид и были похожими на смёрзшихся улиток. Много почивших упокойников попряталось в земляных норах. Не случилось пасынкам судьбы иметь перед смертью надёжное пристанище. Придётся попыхтеть, вытаскивая из берлог жертв несчастного случая. Иначе в первую же оттепель смрад будет стоять невыносимый.  Трупный запах тяжёлый, ляжет аккурат по земле вдоль всего земляного редута. Ни присесть для отдыха, ни прилечь и даже опростаться в отхожем месте противно. Причём, тяжёлый аромат имел сногсшибательный деморализующий эффект. Нарядники, схлопотавшие у старшины наказание вне очереди трудились в первых рядах. Рано или поздно, но траншеи будут очищены.
Идиоты командиры. Сволочи. Вместо того чтобы жопу свою греть у буржуйки и водку жрать фляжками, могли бы инструктаж провести с желторотиками. Объяснили бы пацанам, как правильно надобно укрываться в зимнюю стужу от обстрелов и от бомбёжек, что опасно и чего не стоит делать. В конце концов, как выжить на "передке"? Козлы, сидят вон, хохочут, базар-вокзалы разводят о чём-то своём, жлобском в теплушке, распаренной жарой от буржуйки. Пьяные уже офицеры очередную кадушку водки допивают, сейчас по порядку на волю поссать выходить будут, заодно возле кустиков проблюются по случаю.
В земле то тут, то там торчали куски втоптанных в чернозём тел. Солдаты так и ходили по ним. Никто не обращал внимания, где нога, шмоток спины, где полголовы или сплющенное лицо, где кисть руки или гроздья пальцев. Запнёшься, бывало, чертыхнёшься и отфутболишь в сторону, вырванную с клочьями мяса человечью фрагментацию.
...Вестовой из штаба доставил приказ выдвинуться с миномётами к острию прорыва. На КП с ума посходили, решив, что так будет лучше для более эффективной поддержки пехоты. Мудаки, куда? Они что, рехнулись? Неужели окуляры затуманились настолько, что не видят кровавый замес на перепаханной взрывами меже? Там и ползком-то смертельно опасно. Однако распоряжения начсостава в бою не обсуждаются.
Приказ есть приказ. Первый миномётный взвод пошёл… Второй выдвинулся на исходную позицию… Я уже обрадовался, посчитал, что немцы проспали наше выдвижение. Для общего руководства атакой рванул следом за бойцами. Третий взвод покатил свои миномёты… Насколько позволяла пересечённая местность, низко пригнувшись, бойцы отчаянно торопились.
Взрыв! Как гром среди ясного неба чудовищный грохот растащил всю округу на рокочущие фрагменты. Огненный смерч, вселяющий ужас, пронёсся над головами. Меня подбросило в воздух и швырнуло на соседнее укрытие, затянутое маскировочной сеткой. Когда очнулся от контузии, посыльный сообщил, что рота на своё противотанковое минное поле зашла. Вначале первый фугас рванул, потом от детонации следующий. Затем ещё, ещё прибабахнуло. По соседству грохнуло так, что мир с овчинку показался. В уши по самые барабанные перепонки загнали глухие пробки. Ладонью смахнул с лица кровавые брызги от разорванного поблизости наводчика Гарика Закурдаева.  С веток ближайших кустов свешивалась искромсанная в клочья шинель со сгустками капающей на землю крови. Возле корневища валялись вспоротые металлом фрагменты человечьей требушины. Звенящая тишина окутала пространство вокруг.
В голове мутило, во рту скопилась блевотина с кровавыми, кисельными сгустками рвоты. С трудом, шатаясь и постанывая, собрал волю в кулак. Увидел рядом ездового Дениску Аверина с покалеченной левой конечностью. Ужас, но культяпка была уже не ногой, а кирзовым сапогом, висящим на сухожилиях и заполненным костно-кровавым месивом. Поодаль лежащий на спине старшина Лёха Чайкасов тянул руки к небу. У него из рваной раны под ключицей прямиком из лёгких на грудь вываливались куски розовой, вспученной пены. Наводчику Андрюхе Зайцеву осколком напрочь отсекло спереди нижнюю половину лица. Челюсти не было, лишь срубленные, словно бритвой, осколки размозжённых костей торчали в разные стороны. Кровищи пока не наблюдалось, видимо после болевого шока хлынет. Выживет ли парень?
Между тем бойцы стали суетливо подбирать то, что осталось в наличии от боевых товарищей. На кусок брезента скидывали то ногу, то кусок головы, то внутренности живота, то колено, то локоть или часть плеча с торчащей из мяса ключицей. Ужасающими взрывами бойцов просто разорвало по частям, перемолотило словно в гигантской ступе. За сорок метров подобрали планшетку взводного и его грудину с куском гимнастёрки. Она как раз упала на землянку комбата. Провели перекличку и в общей сложности недосчитались двадцати трёх человек. Отморозки, командиры, гниды. Неужели не могли согласовать с сапёрами схему прохода в своём же противотанковом минном поле? Столько людей ни за что ни про что и понапрасну положили. Идиоты. Полководцы хреновы...