Первые впечатления 2

Когда осенью в сентябре меня привезли в город, то я не узнала сначала петергофский готический вокзал с площадью и круглым островком-клумбой, где стояли скамейки и подходили к остановке местные автобусы, а потом и парадную своего дома в золотых шарах и розовой космее. Помню свое недоумение по поводу того, что за лето так крепко сумела всё забыть. Квартира тоже стала неузнаваемой – был сделан ремонт, в комнатах переставлена мебель. Ещё нежно пахло обойным клеем и утренней свежестью арбуза, ждущего меня на балконе.

 В это же время родители решили купить первый телевизор, в 1974 году должны были появиться уже цветные, но, скорее всего по финансовым соображениям, мы купили    черно-белый. Магазин находился в одном из домов универмага "Нарвский" на Ленинском проспекте. Помню, на обратной дороге мы взяли такси и прокатились до дома с радостным ветерком перемен. До сих пор, проходя мимо "Нарвского универмага", я чувствую это маленькое материальное счастье. Пространство и время здесь сжалось в константу радости. И, конечно, дело было не только в телевизоре, но в исходившей от родителей лучезарной иллюзии обновления.

Грузный телевизор водрузили на такую же тяжеловесную тумбочку в гостиной. Однако меня допускали только до мультиков. Но по вечерам, когда родители, уложив меня спать, со спокойным сердем смотрели какую-нибудь взрослую фильму, я подглядывала, быстро сообразив, что изображение экрана отражается в полуоткрытой стеклянной двери детской. Некоторые кадры будоражили воображение. Как-то в выходной я стала канючить – просить у папы после мультиков посмотреть следующую программу. После небольшого пререкания отец сказал: "Хорошо, смотри". Фильм оказался документальный. Человек на лодке плыл по реке. За кадром что-то нудно пояснял мужской голос. Ничего интересного так и не случилось. А у меня прошел лихорадочный интерес к "ящику", как потом называл его отец.

Папа еще до женитьбы увлекался книгами по искусству. Поэтому в библиотеке у нас были альбомы не только по музеям мира, но и разных художников в отдельности. В четыре года я зачарованно листала мелованные вкусно пахнущее страницы, боясь порвать или запачкать. Художники, жившие в незнакомых, почти сказочных городах, в далёких временах приобщали к тайне. Античные обнажённые герои и персонажи в причудливых одеждах Ренессанса приучали равнозначно относится как к нарядам, так и к ню, видеть в этом художественно ценное.

Помню свое первое посещение Эрмитажа. За окном замёрзшая Нева, медленные хлопья снега, и я стою, оцепенев, перед часами "Павлин" в Павильонном золотисто-белом зале. В этом же зале сразу запомнились фонтаны-раковины и еще одни окна-двери, выходящие в Висячий сад. Дома я потребовала бумагу и цветные карандаши. Долго сопела в тёплом желто-оранжевом круге настольной лампы, пытаясь нарисовать по памяти фламандский натюрморт.

Из всех родительских друзей раньше всех и ярче всех запомнился друг папы – Бяков. Имя и отчество ушло в небытие, а фамилия оказалась говорящая. Это был блондин-очкарик под два метра, с прокуренным грубым голосом. С этим хулиганом отец дружил с юности. Уже позже я узнала, что пил по-чёрному. Когда я пошла в школу, он и вовсе перестал к нам заходить. Долгое время папа не мог до него дозвониться, а потом махнул рукой: мол, пусть живет как хочет. Он был самым неприкаянным, самым отвязным среди знакомых. Лет 15 назад, когда еще был жив отец, вдруг вспомнили о нём, и сочинился стих.

БЯКОВ

Стать больше себя, то есть лучше, хотелось. Заплакав,
я вспомнила: друг был у папы с фамилией Бяков.
Я в детстве боялась худого, высокого Бякова,
очков и портфеля и, видя его, громко плакала.

И в угол дивана забившись, следила с опаской,
как с папой играет он в шахматы с миной дурацкой.
Я гостю была по колено, наверно поэтому
не верила слову и взгляду весёлому, светлому.

Потом он куда-то пропал, нас оставив надолго.
С фамилией рядом всплывали то Кама, то Волга.
Затем объявился опять так же шумно, стремительно.
Но ростом мы с ним различались уже незначительно.