Дом хохочущей чайки

    Выражаю безмерную благодарность Виктории Олейниковой, без которой этого рассказа бы не было.

«По имянному царскаго величества указу, посылается въ Сибирскую губернiю отъ гвардiи маэоръ господинъ Лихаревъ, а вел;но ему освид;тельствовать, по сказкамъ господина князя Гагарина и подполковника Бухголца, о золот; эркецкомъ и построить у Зайсана озера къ Иркети…»
 Памятники сибирской истории XVIII века : [в 2 кн.] / [ред. А. И. Тимофеев ; Археограф. комиссия]. — Санкт-Петербург : Типография Министерства внутренних дел, 1882-1885.
 
1. Новое место

     Солнце медленно выжигало нестерпимо-ярким июльским светом сибирскую степь, широкий Иртыш и маленький флот под командованием лейб-гвардии майора Ивана Михайловича Лихарева, который стоял на палубе и не торопился уходить в тень. Он оглядывал берега, высматривая подходящее место для будущего форпоста, и мечтал. Мечтал о возвращении в Петербург, о пропитанном дождём воздухе, о встрече с любимой супругой Евдокией Степановной и, конечно же, о визите к Государю Петру I с докладом о блестящих результатах экспедиции. Мысли Ивана Михайловича плавно перетекали от одного мечтания к другому, когда его внимание привлёк высокий холм, господствующий над широкой окрестностью Иртыша.
 –  Сенька! – крикнул Лихарев.
     К майору, не торопясь, подошел казак лет сорока.
– Да, Вашбродь, – почти скороговоркой выпалил он.
– Видишь тот берег? Передай всем судам, что велю пристать туда.
     Сенька, прикрыв рукой глаза, всмотрелся в небо.
– Так ведь, Вашбродь, солнце-то еще высоко. Рано на берег-то высаживаться.
– Солнце высоко, а я рядом. Марш выполнять приказ!
– Есть, ВашВыскблагоро-ди-е, - выпалил казак, вытянувшись в струнку, после чего поспешил убраться с глаз майора.
***
     Иван Михайлович стоял на высоком берегу, глядел на реку и озирал окрестности. Степь по ту сторону Иртыша разливалась словно море. Редкие березово-осиновые колки подобно мелким островкам возвышались над этой гладью.
     Вокруг Ивана Михайловича кипела работа: внизу, на берегу, часть казаков рубили густой ивняк; на холме, за спиной Лихарева, оставшиеся казаки обносили будущий форпост частоколом, строили вышку для наблюдателей и копали землянки.
Майор вытер пот со лба: день близился к вечеру, но жара и не думала спадать. За его спиной от порыва ветра встрепенулось знамя – Лихарев первым делом повелел установить его, чтобы степняки знали: они здесь больше не одни. С неба раздался звонкий обрывистый хохот, Иван Михайлович вскинул голову. Над ним, разрезая воздух, летела пара чернокрыло-серобрюхих чаек. Птицы, перекрикиваясь, исчезли из вида на той стороне Иртыша.
– Сенька! – крикнул Иван Михайлович, проследив взглядом за «хохотуньями».
     На этот раз Сенька подбежал к лейб-гвардии майору быстрее, чем несколько часов назад на палубе.
– Слушаюсь, ВашВыскблагоро-ди-е!
– Здесь много чаек, наверняка, где-то есть озёра. Пусть завтра рано утром небольшой отряд отправится на разведку на тот берег. С докладом жду через три дня.
     Сенька кивнул и ушёл исполнять поручение.
     Лихарев вновь посмотрел на небо, а затем развернулся. Знамя изредка колыхалось под слабыми порывами ветерка. На холме только-только начали постройку первой временной наблюдательной башенки, а Лихарев уже представлял, где в будущем форпосте будут стоять выступы-полубастионы с амбразурами, казарма, офицерская светлица, конюшня и амбар. «Государь будет доволен», – решил Иван Михайлович и отправился на поиски чертёжника, чтобы прикинуть вместе с ним подробный план новой крепостцы.

 2. Сон

     Неясный звук с улицы разбудил Лихарева. Он встал, выбрался из землянки и вышел в полупостроенный двор нового форпоста. Звёзды перемигивались в небе, Иртыш отражал их свет и серебрился в темноте. Из построенных наспех шалашей для солдат доносились покашливания, покряхтывания и лёгкая брань. Здесь было всё как обычно. На вышке темнела фигура наблюдающего.
    Смутное чувство овладело Иваном Михайловичем. То ли тревога, то ли ожидание чего-то неизбежного. Он огляделся по сторонам, взглянул на знамя. Высоко, на навершии знамени Государя Петра Великого, сидела чайка-хохотунья. Лихарев уже научился их отличать от других: тех, что не умели резко смеяться, были меньше по размеру и другой расцветки. Но Иван Михайлович удивился, прежде ночью он не видел этих «хохотушек» птичьего мира.
     Чайка смотрела на юг; туда, откуда вчера приплыли казаки. Лихарев хотел шагнуть, но понял, что не может пошевелиться. Чайка обернулась и взглянула на него. Лихарев, несмотря на темноту, увидел черные, сверкающие глаза, которые, казалось, принадлежали не птице, а кому-то с гораздо бОльшим сознанием. Глаза неведомым образом приближались к Лихареву. Вот они заслонили Иртыш, затем звёзды, а после и весь мир. Иван Михайлович тонул в сверкающих темных чашах, погружаясь всё глубже, глубже, глубже...
– Подъем!!!
    Лихарев вскочил от крика дежурного, мотнул головой, прогоняя остатки странного сна, поднялся, кратко помолился перед походной иконкой святителя Николая Чудотворца и вышел во двор. Рассветало. Он непроизвольно взглянул на знамя, никакой чайки там не было.
Полусонные казаки торопились начать работы. Прохлада от Иртыша еще сохранялась, но поднимающееся солнце неторопливо изливало первые волны жара.
 
3. Степняки

     Иван Михайлович проснулся с головной болью, третий день во снах его беспокоили чайки. То приснятся ночь и бездонные птичьи глаза, то жена, Евдокия Степановна, в чайку превратится, а то и сам Государь зайдётся в резком, пронзительном крике-хохоте.
     Зычный голос дежурного «Подъем!!!» выдернул весь форпост из утренней дремоты. Лихарев поморщился, рывком поднялся с кровати, кратко помолился и вышел из землянки. Иртыш и небо, затянутое плотными голубо-серыми облаками, обещали долгожданную прохладу. Птицы своим криком поприветствовали казаков. «Снова чайки», – раздражённо подумал Иван Михайлович. Среди казаков, он слышал, существует поверье: если ты услышишь хохот чайки, то тебе самому скоро будет не до смеха. Лихарев в эти байки не верил, но на всякий случай перекрестился.
– Степняки!! Северо-восток!– над недостроенным форпостом раскатился голос наблюдателя, стоящего на башенке.
     Все казаки разом обернулись на крик и замерли, ожидая сигнала. Прошло долгих пять минут, прежде чем наблюдатель крикнул:
– Ушли!
     Казаки вернулись к своим делам, переговариваясь. У Зайсан-озера им уже пришлось столкнуться с джунгарами, поэтому о степняках они знали непонаслышке.
– Сенька!  - резко выкрикнул Лихарев.
     Сенька подскочил к лейб-гвардии майору, словно стоял у него за спиной всё это время.
– Слушаюсь, ВашВыскблагоро-ди-е!
– Степняки не просто так показались – увидели знамя нашего Государя. Передай всем, что мы должны быть готовы к нападению. Пусть быстрее заканчивают с укреплениями.
     Сенька кивнул и полубегом отправился к ближайшему офицеру, чтобы передать поручение.
     Лихарев вновь взглянул на Иртыш. Река лениво несла воды далеко  на север мимо возведённых форпостов и Тобольска. Иван Михайлович знал, что эта речная леность обманчива: во внезапно появившихся омутах погибло несколько солдат, прикомандированных от Сёменовского полка. Иногда Лихареву казалось, что степняки такие же, как и их река. На вид спокойные и неторопливые они менялись мгновенно, как только того требовала жизнь. И могли легко «утащить в омут» любого зазевавшегося иноверца.
     Иван Михайлович принял доклад отряда казаков, которые возвратились из малой «озёрной» экспедиции, проверил постройку конюшни и казармы, отобедал в офицерской землянке, а степняки всё не появлялись. Лихарев пытался занять себя и своих подчиненных – неопределённость сильно его изматывала. Лишь ближе к вечеру он услышал долгожданный сигнал наблюдателя.
– Степняки!! Северо-восток! Двое! Скачут к нам!
– Сенька!!
     Казак подбежал к майору.
– Разыщи переводчика и живо с ним за ворота, гостей встречать будем.
– Слушаюсь, ВашВыскблагоро-ди-е!
     Адъютант развернулся и отправился на поиски Буджала, обрусевшего калмыка-переводчика, который ехал с ними из Тобольска.
     Лихарев неспешно двинулся за ворота частокола.  «Двое – это хорошо, – думал он. – Но где двое, там может быть и тысяча». Иван Михайлович отошел от форпоста на полсотни шагов и остановился. Вскоре к нему быстрым шагом подошли Сенька и Буджал.
– Запомните, нам битва не нужна. Не за этим мы здесь, – Лихарев обратился к переводчику и адъютанту, но, казалось, он напомнил сам себе цель экспедиции.
     Наконец показались степняки, которые неторопливой рысью двигались навстречу казакам. Впереди на буланом коне ехал лучник, чуть позади на белом коне ехал еще один всадник.
– Не джунгары, – первым понял Буджал.
– Вижу, – Лихарев пригляделся ко второму всаднику, – Почему у белого коня нет поводьев?
– Видимо, они ему не нужны.
– Как тогда им управлять? Разве такое бывает? – встрял в разговор Сенька.
– Изредка, – уклончиво ответил переводчик.
     Степняки остановились в пяти шагах от казаков. Всадник на буланом коне чуть выступил вперёд, и, глядя на переводчика, сказал длинную фразу. Буджал ответил и повернулся к Лихареву.
– Они отказываются назвать свои имена, так как не видят в этом надобности. Перед нами на белом коне старейшина рода. Этот берег они считают своей территорией, а потому спрашивают: зачем мы здесь?
– Ответь им правду. Войны за территорию мы не хотим. А форпост ставим, чтобы наши караваны, которые пойдут по реке, смогли здесь отдыхать.
     Буджал перевёл. Всадник на белом коне ухмыльнулся, и, глядя неотрывно на Ивана Михайловича, что-то сказал. Буджал задумался, переспросил. Всадник выпрямился и повторил фразу.
– Я не до конца понял…, – задумчиво начал Буджал. – Но старейшина снова повторил фразу и попросил меня перевести её дословно. Он уверен, что Вы, ВашВыскблагородие, поймёте его.
– И что же он сказал?
– Вы вторглись в дом духа смеющейся чайки. Но дух благоволит вам и не будет выгонять. Не будем выгонять и мы.
– Скажи ему, что мы не верим в духов.
     Буджал перевёл. Всадник на белом коне рассмеялся, ответил и, развернув коня, отправил его рысью обратно. Вслед за ним поскакал и второй.
– Буджал? – Лихарев не понимал как расценивать такой поступок степняков.
– Он ответил: русскому не надо верить, русский и так это видел. Он знает.
– И больше ничего?
– Больше ничего.
 
4. Рождение Черлака

       Поздно вечером того же дня Иван Михайлович Лихарев сидел в своей землянке при свете лампадки и думал. Наутро он должен был отплыть в Тобольск, оттуда отправиться в Петербург, но новый форпост до сих пор был безымянным. Не выходили из головы лейб-гвардии майора и слова степняка о чайке. Лихареву казалось, что старейшина неизвестного калмыцкого рода намекал именно на сон. Иван Михайлович даже узнал у Буджала как по-калмыцки будет «чайка», надеясь, что в том слове скрывается ответ.
      Лихарев поднялся из-за низенького столика, на котором стояли иконы с лампадкой, чернильница с пером и лежала карта нового форпоста без названия. Иван Михайлович выглянул из землянки и крикнул казаку, стоявшему неподалеку.
– Эй, служивый, разыщи-ка мне адъютанта-Сеньку.
      Майор вернулся и сел обратно. Через несколько минут в землянку ввалился Сенька.
– Звали, ВашВыскблагродие?
– Рассуди-ка меня, Сенька. Форпост наш назвать мне надобно…
– ВашВыскблагродие, может кого из офицеров-то позвать?
– Нет, Сенька, мне нужен простой ум, как у тебя. Снятся мне третью ночь чайки. То форпост наш приснится, а на знамени Государя чайка сидит. И не просто сидит, а оборачивается и меня в её глаза затягивает. То жена моя в чайку превратится. Степняк этот еще про чайку говорил… Неспроста всё это. Я узнавал у Буджала, калмыки чаек черлаками называют. Может и форпост наш так назвать? Вот только как я объясню Государю название нашей крепостцы?
      Сенька снял шапку и задумчиво начал мять её.
– Такие сны точно неспроста. А про старейшину этого переводчик мне потом шепнул, что то переодетый шаман был, – адъютант перестал теребить шапку и взглянул на Лихарева. – А ежели надумаете наш форпост в честь этих «хохотушек» назвать, то причину можно сказать такую. В битве с джунгарами у Зайсан-озера много наших полегло. Среди них был солдат по фамилии Черлаковский. Бравый был мОлодец, помнится, не шибко умный, но бился знатно.
      Лихарев хитро взглянул на адъютанта.
– А ты умен, Сенька! Значит так и назовем форпост – Черлаковский.
     Лейб-гвардии майор расправил карту, окунул перо в чернильницу и размашистым почерком вывел название нового форпоста на берегу Иртыша.