От истоков своих глава 4 Венец любви

       



   Начало:http://proza.ru/2022/07/28/1476

Павел кружился с Машей в вальсе, и всё в голове его кружилось от волнения и радости. Он чувствовал через тонкую шёлковую перчатку маленькие трепетные пальчики Маши. Ощущал её лёгкое, почти невесомое тело другой рукой, положенной ей на талию. Он видел её мраморное с лёгким румянцем личико. Ореол её тёмных завитков, игриво выбившихся из причёски. Её пушистые ресницы, прикрывающие бархатно-карие глаза, сияющие радостью.  Сердце Павла часто билось.
      У него перехватывало дыхание и хотелось, чтобы танец длился как можно дольше или совсем не заканчивался. А Маше казалось временами, что она вовсе не касается пола, а парит на лёгкой, почти осязаемой волне вальса, полностью полагаясь на поддержку партнёра. Но, увы, всё имеет свой конец, и танец вскоре тоже закончился. Павел проводил партнёршу до места рядом с её отцом. Маша присела в неглубоком реверансе. Павел, произнося слова благодарности, наклонился к её руке для поцелуя.  Он почувствовал запах её тела, тонкий аромат духов и осознал, что эта девушка волнует его, как никакая другая из знакомых ему дам.
Возвратившись к матушке, Павел сразу же пригласил на польку дочь Аполлинарии Андреевны, Верочку. Затем ещё провёл два танца со знакомыми дамами. Ему уже не было так скучно. Но, с кем бы он ни танцевал, взгляд его сопровождал Машу, порхающую в танцах с другими кавалерами. По этикету, все её танцы были расписаны задолго до бала, и на каждый из них у Маши уже числился какой-то кавалер.
Бал закончился около пяти утра. Дарья Кирилловна дремала, сидя в кресле, Павел подошёл к матушке, коснулся её плеча:

        – Матушка, простите меня. Вы верно очень устали?  Сей же час едем домой. Бал закончен, многие гости уже разъезжаются.

          – Да, да, друг мой, пора и честь знать, – произнесла Дарья Кирилловна спросонья.

      Весь обратный путь и дома, лёжа в постели без сна, Павел был полон дум о Маше. Яркий месяц освещал стены и потолок спальни Павла, создавая причудливые картины из теней. Павлу опять виделся бал, танцующие пары и образ Маши. Он вспоминал её нежные губки, маленькую девичью грудь, вздымающуюся при сбившемся дыхании, её тонкие руки, с изящными пальцами в белых перчатках.
 
          – Богиня, богиня… – шептали его уста.

      Уснул Павел, когда утро уже властвовало над тьмой ночи.  Постепенно гасли фонари на улицах и в комнате царили голубовато-серые краски неприветливого, скупого на солнечные лучи, зимнего рассвета.
      Проснувшись ближе к обеду, Павел уже твёрдо знал, что из Томска он верно не уедет. Стало быть, надо будет побеспокоиться о новом месте службы. О своём решении он и говорил с матушкой во время обеда. Дарью Кирилловну эта новость привела в совершеннейший восторг.

          – Ах, Павлуша! Как я рада, мой друг, что ты остаёшься. Я-то побаивалась, что ты оставишь меня одну здесь доживать, а теперь уж я покойна.

          – Ну, что Вы, маменька, право, я бы Вас непременно с собою в Петербург забрал, ежели бы решил назад воротиться.

          – Да, уж куда я от Матвея Григорьевича поеду? Ты уж, Павлуша, и меня с ним рядом схорони, как час мой придёт, – растрогавшись от воспоминаний, вытирала кружевным платочком увлажнившиеся глаза Дарья Кирилловна.

          – Ну, вот маменька, расстроились Вы совсем. Рано Вам ещё о вечном покое помышлять, – успокаивал её Павел.

          – Хоть батюшка твой меня на двадцать пять лет старше был, а помирать не собирался. Да человек-то полагает, а Господь судьбами нашими располагает. Так уж всякому его час на небесах ещё при рождении записан, только людям знать его не положено, – грустно промолвила Дарья Кирилловна.

          – Ну, полно, матушка, Вам грустить. Я Вас весёлой хочу видеть, ведь мы теперь вместе, – обнял Павел её за плечи и коснулся макушки  головы губами.

      К тому времени он получил несколько писем от своих друзей, в коих они настойчиво предлагали Павлу вернуться в Петербург, обещая протекцию со своей стороны для дальнейшей государственной службы. Но сейчас мысли о Маше, мечты видеть её и знать о ней не понаслышке, останавливали его.
Неделю спустя Павел после длительных раздумий решился сделать визит в дом Мефодия Гавриловича Козицына. Набравшись храбрости, он морозным днём отправился к Козицыным.  Проживали они в большом двухэтажном каменном доме на Дворянской улице.

      Холодное зимнее солнце тщетно пыталось пробиться сквозь плотную, серую толщу облаков и только маячило светлым пятном за ними. Мороз обжигал лицо. Мех на воротнике и пелерине шинели мгновенно покрылся инеем. Иней лёг и на ресницы. Казалось, они превратились в маленькие слипшиеся сосульки, мешающие Павлу смотреть на всё вокруг.
      Его превосходительство встретил Павла, против всех ожиданий, весьма радушно, пригласил «откушать с ним кофею и выкурить по сигарке».

          – Знавал я Вашего батюшку, Павел Матвеевич. Благороднейший был человек и слуга императору нашему такой, что редко сыщешь, да-с! К тому же, мы с ним были приятели, хоть и не близкие. А Вы, уважаемый Павел Матвеевич, где служить изволите? – спросил Мефодий Гаврилович, подвигая коробку с сигарами ближе к гостю.

Павел коротко рассказал о своей прежней службе в Петербурге и о решении остаться в Томске. О том, что теперь намерен он поискать какую-либо должность здесь, в городе, для дальнейшего служения государю российскому.

          – Так ведь место коллежского секретаря освобождается в городской управе, Вам как раз по чину. Вы в звании поручика служить изволили?

Павел встал со стула, вытянулся в струнку, сдержанно, без подобострастия щёлкнул каблуками:

          – Да-с, так точно, Ваше превосходительство! – ответил он, понимая, что разговор перешёл в официальную стадию.

          – Ну, полно, присаживайтесь, Павел Матвеевич, – увидев в молодом человеке почтительность и уважение к собственной персоне, удовлетворённо проговорил Козицын, – может, поспособствовать в память о Вашем покойном батюшке? Прежний-то секретарь, Прокопий Игнатьич, решил отойти от дел государевых.  Здоровье подводить стало, знаете ли. Так что же, Вы примете такую услугу от старого приятеля Вашего батюшки? – вдруг совершенно неожиданно предложил Мефодий Гаврилович.

Павел, никак не ожидавший такого поворота в разговоре, слегка смутился.

          – Я право не смею затруднять Вас, и никогда бы не осмелился просить об этом. Однако, сейчас это Ваше предложение, как нельзя, кстати. И я был бы весьма обязан Вам за протекцию. Уверяю Вас, что служить намерен честно и со всем моим старанием, – склонил голову Павел.

          – Ну-с, в таком случае прошу Вас, Павел Матвеевич во вторник в два часа пополудни представиться в городской управе в новом чине, – улыбаясь и тронув Павла за плечо, произнёс Мефодий Гаврилович, считая беседу завершённой.
Павел понял, что его визит считают законченным и вероятно следует уже с благодарностью откланяться. Смущаясь, он торопливо произнёс:

          – Покорнейше прошу простить меня. Могу ли я справиться о здоровье дочери Вашей, уважаемой Марии Мефодьевны и о её настроении?

          – Ах, вот оно что! – улыбнулся Мефодий Гаврилович, – Так об этом Вы, Павел Матвеевич, у неё узнать можете. Маша, душа моя, поздоровайся с нашим гостем, – позвал Козицын негромко свою дочь, словно она находилась совсем рядом.

 Мужчины вышли в богато обставленную гостевую залу. Маша уже находилась в ней. Видимо, Мефодий Гаврилович заметил фигуру дочери, мелькнувшую в проёме двери. Маша была в платье с длинным рукавом нежно-салатного цвета, с мелкими оборками по подолу, с высоким кружевным воротничком и такими же манжетами по рукаву. Мелкие перламутровые пуговки во всю длину лифа служили неброским украшением его. Этот скромный домашний наряд определённо был ей к лицу. Он выгодно оттенял её бледность в обрамлении тёмных волос и нежный румянец на щеках, вызванный смущением. Девушка присела в приветственном реверансе перед Павлом. Он коснулся её руки поцелуем, испытывая волнение в груди настолько сильное, что казалось, меркнет в глазах дневной свет. "До чего же мила! Просто Ангел!" – снова мелькнула мысль в его разгорячённом мозгу.

При расставании с Мефодием Гавриловичем Павел испросил его разрешения иногда бывать в их доме с визитами вежливости. До самого лета Павел регулярно, с определённой настойчивостью посещал дом Козицыных с одной только целью – чаще видеть Машу. Все уже поняли это и не препятствовали встречам молодых людей в присутствии старших. Тем паче, что родители Маши видели благосклонность дочери к Павлу. Маша всегда к встречам с ним принаряжалась, более тщательно укладывала волосы. Выходя к Павлу, неизменно разрумянивалась от смущения и волнения. Украдкой кидала на него нежные взгляды из-под пушистых ресниц.

          – Ах, какой он душка, вы не представляете себе, моя милая! – восклицала Маша, беседуя со своей кузиной, которой поверяла душевные тайны, – Как галантен, обходителен, а красавец какой! – мечтательно говорила она, складывая ладони у лица, – И папенька о нём весьма недурственно отзывается, давеча за обедом хвалил за радение по службе.

          – Ах, Маша, подле Вас достаточно кавалеров и с более высоким положением, Вы можете составить удачную партию любому из них, что же Вас так восхищает в этом офицере Стояновском? 

          – Ой, милая, я и сама не знаю, но как увижу его, так прямо сама не своя сделаюсь. И душа летит, летит только ему навстречу! И сердцу вдруг сладко-сладко станет…– закрывала глаза Маша, радостно кружась по комнате.

          – Да, Вы, милая моя, однако, влюблены! Взглянуть бы на предмет Ваших воздыханий, так ли уж хорош? – удивлялась кузина настроению Маши.

      Благодаря благосклонному участию Мефодия Гавриловича Павел поступил на службу в городскую управу и с первых дней с головой ушёл в работу.
Его способности и усердие сразу же проявили себя. Работа его была встречена похвалой со стороны вышестоящих чинов и снискала уважение у других сослуживцев.
Отношения Маши и Павла носили романтический характер, они даже обменивались иногда короткими вежливыми письмами.
       Подошло лето, и вся семья Козицыных отправилась в своё родовое имение в Самарскую область. Павел в течение всего лета томился ожиданием встречи с предметом своего обожания.  Он опасался, что Маша могла позабыть о нём и увлечься кем-либо другим в таком отдалении. Вернулись в Томск они только в конце сентября. Через день после их возвращения Павел посетил Козицыных.
 Глаза влюблённых всё сказали при встрече, оба были счастливы увидеть друг друга вновь. И радость эта не скрылась от глаз родителей Маши.
В этот же день Павел сообщил своей матушке, что намерен сделать предложение Маше.

          – Наконец-то, Павлуша, и ты решил остепениться, – обрадовалась Дарья Кирилловна, – очень достойная невеста и красавица! Говорят, и приданое за ней хорошее дают, да и сама нравом кроткая.

          – Да, маменька, Маша – чистый ангел! Вы верно подружитесь. А приданое… да я бы и без приданого взял её, только бы она соблаговолила пойти за меня.

          – Уж, как ты порадовал меня, друг мой! Может и мне доведётся внуков на руках подержать? – смахивала радостную слезу со щеки платочком Дарья Кирилловна.

      Павел и Маша гуляли по приусадебному парку, любуясь красками тёплой осени. Голубое небо с нежными облаками, похожими на белых барашков. Яркие ещё цветы в клумбах. Уже опавшие золотые листья, лежащие в зелёной траве. Всё это радовало глаз и придавало романтизма свиданию. В воздухе чувствовались запахи осени: увядающей травы и состарившейся листвы деревьев, отцветающих астр и георгинов. Маша без умолку рассказывала Павлу об их летнем отдыхе. О том, как варили они в поместье варенье, как каталась она на лошадях, как участвовала в пьесах самодеятельного театра. О том, какие у них прекрасные соседи там и много ещё о чём. Павел слушал рассеяно, улыбаясь Маше, думая о чём-то своём. Как только представился удобный момент, Павел обратился к Маше:

          – Милая Мария Мефодьевна, как бы отнеслись вы к тому, если бы я осмелился просить вашей руки? Я страстно желаю сделать вас счастливою и предложить вам свою руку и сердце. А вы? Могли бы вы осчастливить меня, стали бы вы моей женой? Если, конечно, на то будет Божья воля и воля ваших родителей, – взволнованно спросил Павел у Маши.
 
Маша стояла, потупив взор, с пылающими от волнения щеками.  Грудь её вздымалась от прерывистого дыхания. Помолчав совсем немного, она тихо промолвила только одно слово: «Да!»
Павел склонился к её руке:

          – Благодарю Вас, милый мой ангел! Вы сделали меня сейчас счастливейшим из всех земных существ! – горячо шептал он, осыпая поцелуями руки Маши.

Сразу же после прогулки он попросил руки Маши у Мефодия Гавриловича. Ни у кого это событие не вызвало удивления, помолвку назначили на середину октября, сразу 
после Покрова. 
       В означенный день в доме Мефодия Гавриловича проводился большой званый ужин. На нём его превосходительство намерен был сообщить о помолвке дочери своей, Марии Мефодьевны, с коллежским секретарём Павлом Матвеевичем Стояновским. Гостям по этому поводу были разосланы приглашения в виде изящных открыток. Готовили праздничный стол с обилием блюд и закусок. Дом был украшен букетами цветов и большими яркими бантами, голубых и розовых тонов. В семь часов в гостевой зале Козицыных уже было шумно от возбуждённых гостей. Тут и там слышался негромкий смех, приветственные обращения гостей друг к другу, улыбки, реверансы. Дамы в нарядных платьях и праздничный лоск, сопровождавших их кавалеров – всё говорило о том, что здесь предполагается особое праздничное событие. Маша и Павел только что вернулись из церкви, где прошли обряд обручения.

      …В большой Никольской церкви горело множество свечей. В их неровном свете мерцали золотые и серебряные оклады икон с глядящими на прихожан ликами святых. Гулким эхом под куполом церкви раздавалась молитва священника. Следом ему её вторили прихожане.  Слаженно выводили псалмы и молитвы певчие. И Павел с Машей читали молитвы вместе со всеми. Наконец, священник обернулся к ним лицом, и густым басом произнёс нараспев: "Обручается раб Божий Павел рабе Божией Марии. Обручается раба Божия Мария рабу Божьему Павлу", затем благословил их. Он взял блюдце, покрытое кружевным платком, на котором лежали золотые кольца. Продолжая читать скороговоркой, полагающиеся при этом слова и напутствия, священник поочерёдно надел кольца на руку Павлу и Маше. Мефодий Гаврилович и Елизавета Николаевна обняли дочь и будущего зятя, поздравляя их с помолвкой. К ним присоединилась и Дарья Кирилловна. Впервые за время их знакомства обручённые поцеловались, испытав, доселе ещё неизведанную, сладость губ друг друга. Вернувшись после обручения в дом, где собрались гости, Маша побежала переодеться.
Она вышла к гостям в вечернем платье нежно кремового цвета с открытыми плечами. Широкое кружево такого же тона, что и платье, спадало на грудь и руки, подобно лёгкому, задрапированному шарфику.

          – Ах, роза дивная! – услышала она восхищённые возгласы дам.

Оркестр заиграл вальс и Маша с самым почётным гостем, её родным дядей, запорхала по залу. 
 Торжество, посвящённое жениху и невесте, было открыто.  После первого танца Мефодий Гаврилович торжественно объявил, что Павел и Маша теперь жених и невеста. И вечер этот посвящён их помолвке. Родные и близкие друзья поспешили поздравить обручённых, желая им всяческих благ. Павел и Маша светились от счастья и старались на несколько минут уединиться, чтобы слиться в страстном поцелуе.

      Свадьбу наметили на конец ноября. Месяц до свадьбы пролетел в ежедневных хлопотах. Павел был занят поисками и приобретением подарков для родителей Маши и её близких родственников. Он дарил Маше золотые украшения, ажурные шали из французского кружева, перчатки, коробки конфет и букеты цветов. Маша так же захвачена была приготовлениями к свадьбе. Платье из белого дамаса*, отделанное изящным французским кружевом, уже висело в шкафу. Был готов и свадебный венок из померанцев и мирт, атласные туфельки и тонкие шёлковые перчатки томились в коробочках, ожидая своего часа.
В канун самой свадьбы Павел передал своей невесте «женихову шкатулку», в которой была фата, сшитая из тончайшего тюля с нежным кружевом по краю. Здесь же были духи, две свадебные свечи, повязанные атласными лентами, гребень, украшенный сапфирами, шпильки и заколки для волос, кружева и обручальные кольца.
Получив шкатулку, снарядиха* – младшая из тёток Маши стала собирать её к венцу. Она тщательно расчесала ей волосы, не забывая о том, что чем дольше невесте расчёсывают волосы, тем богаче она будет в замужестве. С помощью подруг и девок служанок Машу нарядили в свадебное платье и перчатки.  Снарядиха приколола венок и фату, а свадебный отрок* надел на Машины ножки свадебные туфельки.

       В комнату Маши вошла Елизавета Николаевна, благословила дочь и надела ей на шею старинное фамильное колье со словами:
– Это колье носила ещё моя прабабушка, это наша фамильная реликвия. Пусть оно будет твоим оберегом, доченька, и всегда хранит тебя от бед.

Маша взглянула на себя в зеркало и невольно залюбовалась старинным украшением с бриллиантами и топазами.

          – А почему я раньше не видела его, маменька? Вы никогда не надевали его… Почему? – спросила Маша.

          – Ах, душа моя! Эта вещь передаётся по женской линии от матери к дочери и надевают его только на свадьбу, а потом хранят в укромном месте всю жизнь, как семейный оберег. А почему ты, Маша, не плачешь? Разве ты не знаешь, дитя моё, что тебе перед венчанием полагается печалиться, дабы в замужестве избежать слёз? – удивилась Елизавета Николаевна.
 
          – Ах, маменька, уж я старалась, так всё напрасно. Сердце от счастья бьётся, как птица! Радость меня полнит всю, до слёз ли тут? – восторженно ответила Маша.

В это время в комнату вошёл один из слуг и доложил, что подъехал шафер жениха. Шафер, в роли которого был Владимир Мещерский, передал невесте свадебный букет и сообщение, что Павел Матвеевич изволит ожидать её у Никольской церкви. Маша в подвенечном наряде, при сопровождении родителей и свадебного отрока, с иконой в руках, отправились к свадебному поезду, состоящему из нескольких карет. Первая карета белого цвета с золотыми инкрустациями была запряжена четвёркой лошадей белой масти. Длинную фату невесты придерживали два свадебных отрока лет девяти, одного роста и внешности.  Шлейф свадебного платья, как и полагалось, был достаточно длинным.  На голову Маши, ступившей на бархатную дорожку, посыпался дождь из монет и цветов. От волнения, сжимавшего грудь, она не ощущала лёгкого морозца, ножки её легко ступали по дорожке, постеленной по снегу от крыльца к карете.
      У церкви жениха и невесту, не сводивших друг с друга влюблённых глаз снова осыпали золотым дождём, и они торжественно вошли под своды храма. Венчание длилось более часа, и спустя это время из высоких дверей храма вышла рука об руку молодая чета Стояновских. Над их головами плыл праздничный колокольный звон, в честь образования новой семьи. «Счастливая семейная жизнь молодой пары началась» – так думали оба, Павел и Маша.

* снарядиха – женщина наряжающая невесту к венцу.
*свадебный отрок – мальчик, который обязан одеть невесте свадебные туфельки, он же несёт образ, которым благословят молодых, он же держит фату невесты в церкви.


Продолжени:. http://proza.ru/2022/08/01/308