2. Рассказ. Ии-Бэ-Пэ. Эросюрреализм. Глава Вторая

Ии-Бэ-Пэ.
ГЛАВА ВТОРАЯ

2-1

Единственно, что Луперт-Роберт не мог сам менять и постоянно нас просил, так это повысить или ослабить плотность магнитного поля.
То я и выполнял для него.
Я – Серёга.
Но физик наказал мне сильного сразу не давать, а то его другану-дизайнеру, мол, худо будет. Требовал изменять поле медленно и постепенно.
Для сего он и вынес эту функцию из шлема на пульт, чтобы контролировать. А то, говорит, как моряки с эсминца «Элридж» в Филадельфийском эксперименте, не то у Энштейна, не то – у Теслы, уйдёт наш Луперт-Роберт сквозь стену.
Вообще-то, физика звали Христиан Фриц.
И был он – не то – голландец, не то… — «фриц». Но, о-очень умный и большой сказочник.
Так что, я ему особенно не верил, но, на всякий случай, пока держал пиетет.
Всё-таки – физик, голова-а!
И тут вошла ОНА!
С лестницы раздался частый стук. Я с удивлением оглянулся, но спросить ничего не успел. Не отрываясь от графиков на мониторе, Фриц разрешающе буркнул, и беспардонно отпер замок в лабораторию моим дистанционным пультом.
В комнату, распахнув дверь, ввалились, раскачиваясь на каблучках и держась за животики, три стройные «русалки».
Это были Фрида, Анна и Ирма.
Но я углядел сразу только Фриду!
Все вокруг неё тогда в моих глазах поблекло и расфокусировалось по периметру обзора, будто в объективе с малой глубиной резкости.
А ОНА, – словно, вся светилась и телом, и ликом – белокурая, выпуклая и наглая! Глаза её так и мерцали!
Конечно, вы скажете, то – шарокомната светилась,  с Луберт-Робертом внутри,
от того и – мерцали.
Но, однако, я сейчас – не про внешние эффекты.
Чувствую, – вспыхнуло во мне нечто большое!
Я, да ж, дёрнулся!
Между мной и Фридой проскочил яркий разряд, и в глазах у мня возникла ослепительная равнина, белая, словно магниевый всполох!
Да, так и осталась наяву.
Как и у всех, впрочем.
Это я понял секундой позже, когда осознал себя вырезанным из контекста,… из интерьера и – вообще.
Демо-комната моя из шаров-экранов с Луперт-Робертом внутри, однако, не исчезла – осталась на месте, и всё так и шевелилась, дыбилась, и транслировала наружу без устали нечто совершенно неприлично-экзотическое: британец-то наш не знал ничего о пришествии «русалок» и не видел того белого дурмана, в который попали теперь все мы снаружи! Вот он и продолжал выёживаться в глубине своего дизайнерского подсознания.
На шарах высвечивалось такое, что лучше умолчать!...
Однако, то что вокруг нас теперь происходило можно обозначить только, как «явная хрень».
Почему именно это словосочетание? Да потому как, – реальный мир вокруг нас совсем исчез.
Как это ещё назовёшь?
Первую минуту мы все оцепенели и всё впятером пялились в дальнюю даль, надеясь прозреть. Проморгавшись, и поняв, что нигилизм вокруг всё же реален, стали озираться и друг другу выказывать удивление.
Вскоре, ослепительный белый свет плавно побледнел, померк и сквозь него проявилась красочная картинка.

2-2

Зелёные листья и выпуклые розовые цветы окружали сплошной стеной просторную поляну. Мы все – кто стоял, кто сидел – по краю зарослей, а посреди поляны в сумасшедшем темпе топорщилось и изменялось шаропиксельное тело моей демо-комнаты.
Изображение на шарах транслировало теперь ту же сочную листву, как и вокруг, так что комната с Луперт-Робертом, в тот момент, напомнила мне конвульсирующего пришельца, старательно мимикрирующего к земной растительности.
Тут, всё опять залило белым, и, как рассеялось, спустя минуту, тотчас зелёную листву сменил вид абстрактного и перспективно уходящего во все стороны урбанического плана города небоскрёбов. Город распростёрся под нами, будто с высоты птичьего полёта. Небоскрёбы – диковинные, похожие на роботов заключённых в разные стеклянные колбы. Зрелище напоминало ещё и огромную, бесконечную, до самого горизонта радио-плату лампового усилителя.
И снова – всё вокруг стало белое, а затем сквозь молоко проступило что-то ещё, следом – ещё…, и ещё – всего и не вспомню…
Постепенно, сцены перестали разрываться белыми промежутками и антураж изображений трансформировался непрерывающимися накатами, словно картины рекламного экрана переменялись, пробегая волнами, меняя цвета и перетекая одна из другой.
Луперт-Роберт что-то заунывно и жутко напевал  внутри выпукло-впукло-выпуклого эволюционирующего пришельца, и выл, как домовой в печной трубе.
А нас с Фрицом наружи – «колбасило»(*20)!
Девицы отреагировали восторженно, и ходили как заворожённые озираясь, пританцовывая, восклицая, и блестя доступными от упрятанности в одежды частями прелестей своих белых тел,  окрашенных отблесками сменяющихся непрестанно бегущих, разноцветных Луперт-Робертовых фантасмагорий.
Так, ведь, гостьям-то невдомёк, что стены моей лаборатории ничем не выложены, что нет на них экранов и зеркал нет – просто кирпичные стены!
Потому они так и радуются, дурёхи!
А мы с Фрицом, озираясь, страшились увиденного и пребывали в анабиозе словесном и полной блокировке разума. (Но с Фриды – то я глаз, конечно, не спускал.)
И вдруг она направилась куда-то, решительно так, и на меня, оглянувшись через плечо, странно и выразительно посмотрела, да, и вышла за пределы изображения. Словно, – сквозь стену, – и исчезла-а!
Я выпустил рычаги усилителя поля, и – за ней.
За пределом стены всё снова стало молочно-белым а Фрида – голой.
Я – тоже.
Но она, однако, не смутилась.
А я-то что! Я – не лох! Подошёл к ней, и, ну, –  давай!… Никого ж вокруг!
Молоко принимало любую форму и держало нас в любом положении. То есть, –  позе.
И наслаждение тоже было неземным.
Импульс шёл прямо в мозг.
Потом и Фрида стала вся белой, как неоновый фон, как молоко.
Цвет пропал совсем и у моего тела.
Мы различали друг друга по шевелящимся контурам, и – по чувству!
Формы рисовалась тончайшей чёрной сеткой.
Когда сетки наших тел соприкасались, то – искрили.
Я видел контуры своих рук на её спине, и свой член внутри её живота, мерцающий яркими искрами огней, как шпиль телебашни в утреннем тумане! И от него – шпиля – по контурам наших тел импульсами, разбегались стаи искр, всплывая к головам, лопаясь, и разлетаясь от кончиков волос шарами, как серебристые салюты. 
Контуры – сеток её внутренних органов, поставленные друг на друга, составлялись в пирамиды из абстрактных форм. Она напоминала древний, стеклянный покрытый цеком (*21) сосуд внутри которого громоздились вертикальные столбы ацтекских идолов, изрезанных ритуальными барельефами. (Или те самые небоскрёбы-колбы.) Я замер, рассматривая взаимодвижение замысловатыых изгибов и аллегорических форм в её нутре.
Мне чудились портреты из фруктов средневекового Джузеппе Арчимбольдо(*21)
Картуши итальянских гербов из окантовой ботвы и марсианские равнины наполненные фантасмагоризмами Босха(*22).
Искры разбегались по нам во все стороны, лавинообразно множась.
Меня, лично, это не сильно удивляло – Дык, так – дык.
А как же ещё может быть?
Мы – часть этого мира. Сетка – разной плотности. Самая мелкая сетка – у Фриды на глазах. Соски заштрихованы – почти дочёрна, ну и губы – те и эти.
Но «те»-то я уж потом рассмотрел, когда... да впрочем, что тут говорить, сами догадаетесь.
А теперь – я созерцал феерические глаза, и всё лицо её.
Она и сразу хороша показалась мне, а тут – и вовсе мираа-аж!
Волосы её – волнистые и густые, и большие, с загнутые кончиками, ресницы – струились и шевелились, словно водоросли на раковине головы. Они –продолжали линий сетки, рисующей черты её лица. Я не мог отвести глаз от разбегающихся искорок на её губах после поцелуя, и всё целовал – и смотрел, целовал – и смотрел! Искры бежали от губ по лицу, по колышущимся линиям прядей волос и ресниц и, сорвавшись с их кончиков, далеко разлетались, исчезая в неоновом молоке.
Фрида, загадочно улыбнувшись, оттолкнулась от меня, и проплыла куда-то чуть в сторону и, откинувшись на спину, опять испарилась в белом сиянии.
Я подпрыгнул в невесомости и, не задумываясь, нырнул за своей красотой туда же!
Вылетел, охнув, на солнечную улицу с небоскрёбами авто и толпами людей.
Слава Богу – одетый!
На Фриде было лёгкое розовое возрожденческое платье, как на грациях Ботичелли(*23), затянутое на разных уровнях несколькими поясами в широкие складки, с воланом по длинному, до самой земли, подолу. Складчатый газ платяной вуали не скрывал, а вырисовывал её обнажённые выпуклости. Силуэт просвечивал на солнце в контражуре.
На мне – сиренево-синий костюм хамелеон – тройка и такая же шляпа с короткими полями. В руках – белая трость.
Волосы её, теперь светло–каштановые, как кофе с молоком, но с розовым отсветом, распущенные, с крупными волнующими прядями и с завитками на концах, обрамляли её улыбчивое личико. Глаза её – бесстрастны и спокойны.
Всё так и должнО?
Похоже, – да!
Мы шагнули к краю тротуара, и Фрида взмахом тонкой ручки остановила длинный, лимузин. Бело–кремовый!
Упали на заднее сиденье, в скрипучую кожу. Водителя нет и в помине.
– «Двигай!» – Приказала она пространству: не то виртуальному водителю, а может – мне.
Ну, я-то, –  не зевал!...
Бутон волана вуали ажурными прозрачными волнами раскрыл изгибы её белых ног, рассыпавшись поже лимузина, опав повсюду словно цветение розовой кроны сакуры.
Мои приливные накаты прерывали долготы её дыханий и стонов. А бархат, розовеющего тела весь, покрыла дрожь.
И розовый лаковый блеск её ногтей длиннющих впился в мои плечи среди струящихся змеек вен по-над отяжелевшими мышц долями.

2-3

– Стоп факинг !(*24) – Вывел нас из сладостного оцепенения голос Фрица!
Вот – «немчура!»!!! Что тут скажешь!
Его очкастая бошка торчала в люке, что в обрамлении пухлых ромбов обивки потолка.
– Там Луперт–Роберт осознался. Психует!
– Хорошенький же тут образовался «виртуализм», однако!(*25) – Я подумал и проорал с досадой:
– Ты, Сгинь!
Я даже не обернулся ни на пол–оборота и не прерываясь закончил наше общее дело с Фридой.
Фриц исчез.
Машина въехала в молочный свет. И растворилась.
Моя Фрида стала нарисованной опять. Я – тоже.
Тут Фриц уменьшил потенциал магнитного поля, которое я случайно замаксималил, под впечатлением дев которые к нам тогда ввалились без церемоний. И Фрида, Анна и Ирма, вновь проявились в моей лаборатории. И я , конечно!
Зачем это ему?
Так было–то хорошо!...
– …И дом такой изменчивый можно измыслить! – безумствовал Луперт–Роберт, стоя перед нами. (Он только что выбрался из комнаты-пришельца и принимал во все глаза трёх наших граций красоту.)
– Заткнись! – Рявкнул я, оскорблённый хищными взглядами его в её особо сторону. – Ну, как бы их теперь всех выгнать и опять остаться с Фридой наедине?! – Я думал.
Да вот они и сами скрылись, растворившись в проёме двери!
В обнимочку.
Почти все сразу!
Без мистики!
В бар внизу.
А Фрида моя тут же разделась и вот набросилась, как самка богомола!
Того гляди и голову откусит!
Обвила меня всего своими спортивными конечностями и повалила!
И, ну, давай волнообразно низом прессоватьЯ
Я таких танцев и не видывал!…
Ну, если только, может, где – в кино? Да, и то только – мельком!
А тут – весь  крупный план её стараний только мой!
Да ещё так долго!
Может быть, то, даже, йога-видео-курс был? – Не по! О! О!
Не помню!…
А после – непрерывный клинч!
А говорят – «С женщинами не борются» – Да, ещё как!
Вот только, бесполезно  – победила!
И! О!О!О! Опять!
Ну, заводная!
А, может, это Фрицово магнитное поле так влияет?
Да, впрочем, я ж и не знал её раньше. Возможно, что она всегда такая?
Этих девиц, вообще-то, он – Фриц – и зазвал.
Признался потом, что хотел им нашим шоу хвастать!
Уверен же был, что всё получится!
Он – нахал и гений!

2-4

Но тут совместное дело кончилось.
Я собрал всё в охапку и свалил.
Нечего тут с ними рассусоливать!
Опять кто-нибудь всё продаст, не успеешь оглянуться!
Долой бардак!
Даёшь – дело!
Надо всё обдумать, дожать, зафиксировать документально, в общем, – превратить наработки в солидный продукт.
А с ними потом расплачусь. Было бы с чего!
Фриду, однако, взял с собой.
Я без неё, – как без наркотика – ни шагу!
Трахал весь, без передыху, месяц.
Ну, и конечно, – работа моя вся сразу застопорилась.
Однако, так дела не делаются! – Решил я про себя.
Поэтому, – сбежал и от Фриды.
Соскочил, как только осознал рутину.
– …«Освобождение от отживших оболочек, постоянно свободного изнутри!» – Так назвал свой отрыв. Люблю патетику!
Но дрожь и искры по телу – не забыл! Влип и прирос.
Если представить мысленно прозрачную оболочку русалки – будто она пустая внутри.
Ну, там… – без органов и скелета – просто ёмкость – хвост, живот, груди, голова...
То, можно поместить в неё – себя....
Фу, нечисть!
Влезет же в голову!...

2-5

Серёга пробудился.
Он лежал на спине и думал.
Делать ничего не хотелось. В окне шумел прибой. Садилось солнце.
И самая пора бы поработать, так, ведь, – не прёт!
Такая она сущность русского вдохновения – требует пинка!
А дать – некому.
Тут надобно применять самоорганизацию, а это уже не русская, а немецкая мудрость…
К нашему – не годится!
Так, что же случилось там – в пятницу, в моей китайской лаборатории?
Снова надо бы собрать шаро–комнату и повторить.
Серёга законнектился в сеть и прочёл: «Перед тем как прыгнуть с мостков подумай о том, сможешь ли ты забраться обратно».
– Это мне знак об опасностях магнитного поля. – Смекнул он про себя. –
А Фрида – чудо как хороша была!…
Эта мысль – Думал Серёга, – ключ ко всему. Фрида – его наваждение, она пьёт разум. Он и она – тождества…
Серёга тупо созерцал горизонт.
Мысли о «Ии-Бэ-Пэ» – не шли. Или, вернее, интерпретировались в одном только контексте: ОНА! Она – преследовала и оттягивала на себя – все до единой идеи.
Он катастрофически не способен владеть своим телом.
Казалось, его гнёт и коробит, как изображение в кривом зерцале, как будто он на грани перехода сквозь нечто!?
Серёга застыл намертво в прозрачной глыбе выдуманного измерения.
Сны и те – не клеились. Напротив – сон и явь смешались!
Раз за разом он просыпался, выдернув себя из череды кошмаров.
Так продолжать более нельзя!
Серёга, измученный, брёл вдоль линии прибоя.
И раз за разом, переходя из дня в сумерки, из сумерек в – в темноты ночи, и через ночь… – он, «опупело» глядя в даль, всё созерцал дымчатый перламутр кристаллов рассвета.
Борьба за свою свободную суть стала бессмыслицей.
Хотелось только одного – сдаться. Но и сдаться было некому. Он – один. Фриды нет и не было! Всё это, наверное, отголосок морока Луперт–Робертового бреда!
Да, да, проблемы-то не было! Немое сопротивление ей, как и притяжение, существовало в голове его, и – только!
Но то ж была его единственная голова!
Как же быть с шарокомнатой?
Да!
Вот она мысль!
Остались видеозаписи! Собрать демоверсию из Луперт-Робертового сна.
Он так и хотел!
Хоть может и,… – вряд ли…

2-6.

Чтобы прогнать все слы о ней и наваждения, Серёга силой усадил себя в кресло из шаров и принялся нарочно представлять всякую всячину.
Усилитель поля он взял с собой. Повесил на грудь.
Обновлённый и модернизированный, усилитель стал похожим на пульт для геликоптера.
Работает – от энергии организма держащего.
Главное во всей Серёгиной затее – «Ии-Бэ-Пэ». Он самый должен быть всегда с тобой.
Нет питания – нет поля. Настроил от себя. Подумал: «Захочу жрать – и нет магнитного поля: сразу и вернусь.»
«Лёд тронулся…».

2-7.
 
Геометрия нового бело-неонового мира удивляла.
Нарисованный чёрной сеткой Серёга отправился в молочную даль измерять шагами световые километры.
Медленно поворачивал рычаги. Менял и плотность, и частоту линейной графики.
Как это Фрида переходила в цветной реал?!
Не поняллл…
А куда б тебе хочется?
Вот, например,…
«…Бескрайняя красная растресканная пустыня, залита жаром и сушью полуденного солнца…»
Не-е–е! Не то!…
***