Двойка по математике

I

Это была её третья двойка по математике, а четверть в году последняя, так что Валерка решил помочь ей исправить двойки и закончить учебный год хотя бы на одну тройку в аттестате меньше.
Но как?

Как подойти, предложить помощь, как осмелиться заговорить? Он сидел на пятой парте в среднем ряду, а она – на второй у окна в первом и хорошо была видна ему по диагонали. Точнее, не вся видна, а только правая щека, курносый нос, завитушки у виска, выбивавшиеся из хвоста и сам хвост, за который он постоянно её дергал. В младших классах Светка носила косу и дёргать было удобнее, а теперь – хвост длинный и густой. Приходилось исхитряться, чтоб захватить его целиком. Но Валерка – мастер на такие штуки и у него получалось! Света вскрикивала, хватала учебник и со всего размаху обрушивала его на Валеркину голову… Так начинались уроки. Все с шумом рассаживались по местам, а Валерка, потирая ушибленную голову, смотрел на Светку.

«Ну и дурак же я!», – сердился на себя Валерка, пытаясь вникнуть в очередной параграф по истории. Но, история далеко, а она тут – рядом. Сначала он злился на себя за то, что стал чаще о ней думать, следить, ловить каждый взгляд, потом пытался вспомнить, с чего вдруг вообще к ней прицепился, но так и не смог вспомнить, ведь не только он дёргал Светку за косы, Сашка с Серёгой тоже были не прочь, но у них не так ловко получалось. А теперь, к концу десятого класса, совсем голову потерял! Эти завитушки у виска не давали ему покоя. И вот, додумался помочь ей по алгебре! Ладно бы сам был отличником, так нет – просто хорошист. А туда же! Правда, в математике соображал, но ошибки делал в основном по невнимательности, а не по незнанию.

Света же не обращала на него никакого внимания! Она ни на кого не обращала внимания. Была сама по себе и мальчишки её не интересовали, впрочем, как и девчонки. Казалось, её вообще мало что интересует. Это было странным, ведь у каждого в классе была своя фишка: Оля, например, – отчаянно некрасива и при этом также отчаянно влюблена в Валерку. Наташа – круглая отличница, с поджатыми губками, злая и вредная, у неё даже списывать никто не хотел. Колька умел шевелить ушами. У Марины родители жили в Америке, и она только и твердила, что скоро уедет. А Серёга несмотря на то, что плохо учился и имел двойку по поведению, хорошо читал стихи, чем расположил к себе и одноклассников, радовавшихся свободным минутам, отобранным от урока стихами, и учителей, посылавших его на разные школьно-районные конкурсы. Когда он не знал, что ответить, то читал стихи и это спасало от двоек, даже по математике, потому что он ещё и сам их писал, и вместо того, чтобы правильно складывать цифры – складывал слова… и здорово!

Училась Светка так себе – с тройки на четвёрку, особенно хромая по математике. Ей было скучно. И всё же, при всей скучности, увлечения у Светы были, только в школе об этом мало кто знал. Её интересовали собаки. Она знала про них всё! Ну, почти всё, прочитав невероятное количество книг. У родителей выпросила щенка – эрдельтерьера, которого назвала Электроник. Родители кличке не удивились – с фильма «Приключения Электроника» увлечение и началось. Она знала его наизусть и постоянно напевала песенки из него своим звонким голосом! В пятом классе, Арина Алексеевна, учитель музыки, ходившая по коридорам слегка водя руками, как бы дирижируя, даже предложила ей петь в хоре, но Светка есть Светка: просто так ей петь нравилось, а в хоре – нет! Отказалась.

Ломая голову над тем, как напросится к Светке в репетиторы, Валера решил зайти со стороны собачьего интереса, зная, что она гуляет с Электроником в парке на Красной Пресне… И у него получилось!
– Свет, а Свет, мне собака нужна, поможешь? – крикнул Валера, сквозь сеточный забор собачьей площадки.
– Что? – переспросила Света, не расслышав за лаем Электроника вопрос.
– Собаку, говорю, хочу, – крикнул Валера. – Можешь помочь выбрать и вообще?
Светка на мгновение задумалась, видимо, взвешивая его дёрганья за волосы в школе.
– Ладно, сейчас! – она взяла собаку за ошейник и вышла с площадки. – Ты какую хочешь?
– Не знаю, я в них ничего не понимаю. А какую лучше? Мне, чтоб дрессировать можно было, чтоб слушалась меня.
– Их всех дрессировать нужно, даже самых маленьких, – серьёзно ответила Светка и они пошли по парку, пристраиваясь к друг другу и почему-то волнуясь. А с чего бы это – они не знали…

Светка была крупноватой, высокой, но при этом аккуратной. Спина прямая, плечи широкие как у пловца, хотя ничем таким спортивным, а уж тем более плаванием, она не занималась, и тугой хвост каштановых волос до пояса. И ещё, очень ей подходил пёс, такой же ровный, статный и тёмно-каштановый. А вот Валерка не подходил – худой, невысокий, как казалось, хотя роста они были одинакового. Волосы ёжиком, а на левой брови заметная дырка посередине, в детстве продырявленная качелями.

Собаку Валера пока не завёл, зато стал два раза в неделю приходить к Светке домой и натаскивать, как говорил математик, по алгебре и геометрии. А когда до контрольных работ, школьных и городских, оставалось две недели, то заниматься стали по три раза, иногда выходя на улицу – май был яркий, живой и волнующий… усидеть дома невозможно…

В конце учебного года Света получила заслуженные четверки по математике и… влюбилась в Валеру. На лето они никуда не разъехались и провели его на собачьей площадке, выгуливая и дрессируя Электроника. А первого сентября, последнего, одиннадцатого класса, в школу пришли за руку. Сели за последнюю парту третьего ряда, чтоб быть подальше от доски и учителей. Оля, поняв, что Валерки ей не видать, стала ещё некрасивее и съехала на тройки, еле-еле закончив школу. А в остальном, класс мирно дотянул до Нового года и стал готовится к выпускным экзаменам и к самому выпускному.

В торжественной обстановке пыльных актово-заловских портьер, увешанных яркими воздушными шарами, Светка получила аттестат с одной тройкой по химии, чему была рада, а Валера – совсем без троек. И, на выпускном балу они поссорились…
Из-за чего?

Да кто ж знает из-за чего: не оказался рядом, когда у неё сломался каблук, не так на неё посмотрел или вообще, не на неё посмотрел, не принёс воды, когда она хотела пить, и множество других «не», которые могли возникнуть в её голове и показаться катастрофой.

– Свет, да постой же ты! Что не так-то? – уже в который раз спрашивал Валерка.
– Он ещё спрашивает? Как будто сам не понимаешь? – зло отдернув руку, за которую он пытался ухватиться, отвечала она.
– Что? Что я должен понять? Чёрт… ничего же не произошло! – не унимался он.
– Ах не произошло! Ну, тогда и иди отсюда, дурак! – только и сказала Светка, уже глотая слёзы. 

Она перестала с ним разговаривать, избегала, просила маму гулять с собакой, чтоб не встречаться, а он всё никак не мог понять, что случилось. Так и не понял… Кто б им объяснил тогда, что это был просто страх. Страх, что после школы всё изменится и пойдёт не так, как мечтали и планировали. И, всё пошло не так, совсем не так…
 
Он поступил в МИСиС на факультет «Математики и механики», хотя собирался в Бауманку, но не добрал баллов опять же из-за невнимательности. Она – поступила в ветеринарный.
И всё…

II

Валерка окунулся в учёбу целиком, чтоб ни о чём таком не думать, и решил побороть свою невнимательность. Целыми днями он пропадал в институте, а возвращаясь домой сразу же садился за задачи и решал, решал, решал, пока не валился от усталости головой на исписанные листы.

В стране кипели страсти. Сентябрьские взрывы домов повергли людей в панику. То, что казалось далёким и происходило, вроде как, не с тобой, а там на Северном Кавказе, в один миг стало твоим, здесь и сейчас. В людях вспыхнула подозрительность: никто никому не верил, проверяя всё и всех. И неважно, где ты живёшь и где твой дом, бороться за свою жизнь стали везде, причём своими силами, особо не доверяя официальным лицам и их словам.

Родители Валерки по графику, составленному жильцами дома на улице Заморёнова, раз в неделю выходили на дежурство. Несколько раз выходил с ними и Валерка, всерьёз обсуждая с отцом вопрос ухода в армию. Но родители категорически были против, аргументируя это тем, что, отучившись, можно приносить пользу и здесь. Валерка пытался ещё не раз поднимать этот вопрос, но слушать его не хотели. Где-то там, в глубине своей незажившей раны, он мечтал, что, уйдя в армию и, возможно, попав туда, куда никто не хотел попадать, он выживет, станет героем и Светка, узнав об этом, вернется в нему.
Эх, Светка, Светка…

Мама переживала за Валерку, но, в отличие от большинства мам, влезающих в сердечные дела своих детей, старалась не задавать лишних вопросов и не навязываться. Просто была рядом. Как специалист в области нейробиологии и, зная о работе головного мозга много чего интересного, была абсолютно убеждена, что сколько его не изучай, он остается тайной за семью печатями. А уж что говорить о человеческой душе, изучить которую просто невозможно. Поэтому, видя, сквозь изнурительную учебу сына, его боль, ловила моменты, когда Валере хотелось поговорить, а такое случалось, и просто слушала его.

С рано поседевшими волосами, с мягкими морщинами на лице, из тех, что не мешают, а идут женщине, подчеркивая внутреннюю красоту, она умела слушать. Отец же, наоборот, переживая за Валерку, реагировал шумно и эмоционально, с тонкой и ранимой душой, видел во всём только худшее. Эта ранимость передалась Валере и, соединившись с перфекционизмом, сделала его серьёзным и закрытым.   

К Новому году в стране поменялась власть, и политические страсти забурлили с новой силой. А мама, вдруг, уловила в Валеркиных рассказах новое – у него появились друзья! Шумные обсуждения событий, суета и волнения первой сессии, посиделки, на которые стал убегать Валера, радовали её – сын оживал.

Окончив четвёртый курс, он поехал в Питер, вместе с тремя однокурсниками. И город, начавшийся для него в пять тридцать утра со «Столовой №1» на углу Невского и Лиговского проспектов, стал его.

Кроме всего, что положено посмотреть-увидеть-сделать в Питере, он познакомился там с компанией ребят, увлекающихся раллийными гонками. И его затянуло смесью запахов машинного масла и бензина со скоростью и азартом. Это были настоящие, спортивные гонки общества ДОСААФ. Валерка сначала присматривался, наблюдал, был на подхвате, а потом стал участником команды как механик.

И понеслось: Москва – Питер – Москва, так часто, как позволял институт, чтоб не съехать на тройки и сохранить стипендию. Теперь она ему была нужна как никогда. А для подработки, пристроился в Москве в автомастерскую, чиня моторы, коробки передач, карбюраторы и всё то, что регулярно ломалось. Оказалось, что руки у Валерки работали не хуже головы.

Из рассказов, уже редких и кратких, мама уловила часто повторяющееся имя – Вера и затаилась…

– Вер, выходи за меня, – приехав к ней после защиты диплома, так вот просто на улице сказал Валера.
– А если я соглашусь? – не удивилась она.
– А если я этого жду? – в ответ спросил он.
– Ты же ничего про меня не знаешь, – она остановилась и села на ступеньки набережной, у самой воды, напротив Петропавловской крепости.
– Я глаза твои знаю, чего ещё мне нужно? – сел рядом с ней Валера и обнял. – На гонках мы с тобой вместе, дома у тебя был, маму и сестру видел, даже на работе уже все твои девчонки меня знают! Как же, явился за тобой в день рождения и без цветов! Наглец!
– Да, этого они тебе до сих пор простить не могут, – рассмеялась Вера, вспомнив, как все набросились на него.
– А ещё завитки… у тебя такие завитки на висках, я не могу от них оторваться, – прижавшись носом к Вериному виску, прошептал Валера.
– Я согласна, – ответила она, скорее Неве, чем Валере и расплакалась.

– Я что, такой ужасный? Ты чего? – не понял он её слёз.
– Мы в Израиль уезжаем через три месяца… насовсем, – всхлипнув сказала она.
– А при чём тут ты и Израиль? – не понял Валерка.
– При том, что у моей мамы девичья фамилия Рапопорт, и к тому же документы уже почти готовы.
– Ну, я понимаю, в отпуск, а так-то зачем, вы то тут при чём? – не унимался он. – Ну, и что, что Рапопорт, а я Михеев! И что?
– Да ничего! Там моя бабушка, она уже старая и мама решила не забирать её сюда, а перебраться к ней, туда.
– Что значит мама решила? А ты? Ты то, что думаешь? Тебе туда зачем? – переступая со ступеньки на ступеньку, занервничал Валера.
– Слушай, ну ты тоже, давай, не умничай, – пошла в наступление Вера. – Вот скажи, что мне тут делать? А там – английский я знаю, иврит уже начала учить, с работой разберусь: программисты везде нужны, особенно по защите баз данных и особенно там. И потом, разве я знала, что появишься ты?
– А в какой город? – не веря во всё это, спросил Валера, хотя в эту минуту, ему было совершенно всё равно, в какой.
– В Тель-Авив, – спокойно ответила Вера.
– Бред какой-то, – теребя себя за волосы, бормотал он. – Знаешь, давай я через две недели приеду, и мы всё решим? Ладно?
– А что решать-то? Хочешь забрать своё предложение? – резкий Верин смешок остановил Валеру.
– Нет, не хочу! – он продолжал теребить макушку. – Но, мне то что с этим теперь делать? А?

Домой возвращался как в тумане. Эта ерунда никак не вязалась ни с Верой, ни с Питером, ни с гонками, ни с ним самим – он не мог это переварить…

– Вер, выходи за меня! – повторил своё предложение Валера через две недели. – Давай, сейчас поженимся, а там видно будет.
– Я согласна! Только «там» уже всё решено – я еду, и надеюсь, что ты со мной.
– После, – крепко прижавшись к Вере, прошептал он, – решим всё после…

Они подали заявление в один из Питерских ЗАГСов и стали готовится. Валера не думал об её отъезде, потому что так и не знал, что об этом думать. Маму он поставил только перед фактом свадьбы, не вдаваясь в подробности ближайшего будущего. Ему казалось, что это всё как-то само собой рассосётся и продолжал жить на два города.

Подготовки как таковой не было. Решили тихо-мирно расписаться 23 сентября и посидеть где-нибудь в кафе с друзьями и Вериной сестрой. Родителей познакомили по телефону, без необходимости встречаться и, почему-то, они не сопротивлялись: ну, может быть потом, когда-нибудь… Валерины – несмотря на то, что сын у них один, не настаивали на «свадьбе как у всех», и не лезли: как решил, так пусть и делает. Правда, папа как всегда бурно реагировал, но слышала это только мама. У Веры же отца не было: умер шесть лет назад, а мама была категорически против и разговаривать с дочерью не хотела, впрочем, как и с будущими новыми родственниками. Но пришлось.

Ближе к ночи, чтоб быть там к восьми утра двадцать третьего сентября, Валера выехал из Москвы на свою собственную свадьбу вместе с Лёшей, однокурсником, который согласился быть свидетелем. Трассу Валера знал на ощупь и умудрялся добираться что в одну, что в другую сторону за семь-восемь часов, нарушая, конечно, но там, где это можно и зная, когда и в каких кустах обычно прячутся гаишники. Машины, на которых он ездил каждый раз были разные – что питерские ребята могли дать, то и хорошо. В это раз он ехал на потрепанном фольксвагене восемьдесят восьмого года салатового цвета. Машина ему очень нравилась: несмотря на потрепанность, шла мягко, моментально реагировала на его действия и, главное, быстро разгонялась.

Погода была ещё теплая, окна машины открыты, радио гремело на всю катушку «Трассой Е-95» Кинчева, часто повторяющейся на «Нашем радио» и ребята в голос подпевали.

За секунду до столкновения с фурой в районе Новгородской области, Валерка только и успел дернуть послушный руль… не вправо, чтоб уйти в кювет со своей полосы, а влево…и фура, саданув по правому боку машины со всей дури, выкинула их через встречку в противоположный кювет…
… «Снова в ночь летят дороги
День в рассвет менять»…

И рассвет начался. Фура, резко затормозила и остановилась недалеко от уткнувшейся носом в кювет легковушки. Ошарашенный дальнобойщик, в майке, туго натянутой на пузо и в тапочках, боком, потихоньку, подкрался к ней и заглянул – Валера, с царапинами на лице, сидел с широко открытыми глазами, намертво вцепившись в руль… А Лёши больше не было…

Девятнадцатого октября Вера уехала в Израиль...
И всё!

III

Валера попал под следствие. Оно было долгим и тяжёлым. Его считали виновным несмотря на то, что не он, а фура выскочила на встречку, обгоняя еле ползущий трактор. Но Валерка дёрнул влево, инстинктивно решив, что глубокий правый кювет их не спасёт.

Он поседел и стал похож на родителей. Ужас от потери друга не отпускал его ни на секунду. И, хотя виноват не был, сам себя считал виноватым, и жить с этим было нестерпимо.

Но он жил. Его всё-таки признали невиновным. Только легче от этого не стало. Иногда он думал и о Вере – и всплывала мысль, крутившаяся когда-то в голове, что «всё как-то само собой рассосётся»… ну, вот, рассосалось. От этого на лице даже проскакивала улыбка, кривая и страшная.

Чтоб ни о чём таком не думать, он продолжил заниматься. Набрал учебников, по которым занимались в институте и стал их штудировать. День и ночь.  На работу устроиться пока не получалось. С момента аварии прошло уже больше года, а он всё никак не мог прийти в себя и ушлые кадровики, у которых он проходил собеседования, это быстро улавливали и отказывали уже на первом этапе. В ремонтной мастерской он всё ещё продолжал подрабатывать, но там была больше механическая работа, руками, а голова оставалась предоставлена сама себе, сотни раз прокручивая тяжёлые мысли, что мешало, пугало и он от этого уставал.

В феврале две тысячи шестого года в Турине начались двадцать первые Олимпийские игры. Валерка окунулся в боление за наших, и с этих игр началось его возвращение к жизни. Они отвлекли его, и потихоньку вытащили наружу, порадовав тем, что в итоге наша сборная заняла четвёртое место в общем медальном зачете, уступив Австрии, Америке и Германии.

На спортивном азарте, Валерка достал старые, но ещё крепкие отцовские лыжи и по выходным стал выезжать за город по Савёловскому направлению, часами скользя по накатанным лыжням, отдавая холодным и колючим ветрам свои тяжёлые мысли.

Как-то раз, в мастерскую за ремонтом обратился директор одной из строительных
компаний. Пока сдавал машину Валере, пока оформляли документы, разговорились, и выяснилось, что ему на фирму нужен инженер-проектировщик. Обсуждая, что к чему, Валера предупредил, что опыта такого нет, но интерес, а главное образование, есть, и на предложение поработать – согласился. Подойдя к новому делу как всегда ответственно, он окунулся в него с головой. Теперь уж она была занята на "все сто", и ни на какие там мысли времени не оставалось. Вместо учебников, он обложился технической литературой по разработке чертежей, схем и способов увязки между собой различных узлов конструкций, методам расчета стоимости проектов и принципам ведения и контроля монтажных работ, в общем всем тем, чем ему предстояло теперь заниматься.

Боль стала притупляться. И проявлялась с прежней силой только когда Валера
приходил к Лёше на кладбище: в день рождения и день смерти.

В Питер ездить перестал – там всё напоминало о Вере. А думать о ней он не хотел.
Он думал только о работе.

В августе две тысячи девятого произошла авария на Саяно-Шушинской ГЭС. И, хотя Валерина фирма занималась строительством совсем других объектов, где нагрузки на конструкции были менее внушительными, чем на ГЭС, начальник конструкторского бюро компании, ожидая возможные проверки, решил проработать допущенные там ошибки и пересмотреть у себя все запущенные в работу проекты. Так что, дел и забот хватало.

Осенью, вдруг, объявилась Ольга, та самая, некрасивая, из Валеркиного класса. Как-то само собой получилось, что она стала раз в год всех обзванивать, собирая на годовщины выпуска. Только недавно, в июне, отметили десятилетие, на которое Валерка не пришёл. Класс у них был дружный и встречам радовались. Несколько раз и Валера приходил, правда, боялся встретить Светку, но она ни разу не объявилась. 

И вот, снова звонок от Оли. Оказалось, повод есть. Марина, которая всё грозилась уехать в Америку, никуда не уехала: сначала у родителей что-то там не складывалось, и они не могли её вызвать, потом у самой Марины что-то не стыковалось на личном фронте, а теперь… рак лёгких, как снег на голову. А в июне-то никто не знал, почему её не было. Вот, узнали.

Стали навещать Марину, сначала в центре на Каширке, потом и дома. Прогнозы были туманными и непонятными, так что хоть небольшой шанс, но был. Замуж Марина не вышла, детей не было, и ребята стали её единственной радостью и подмогой. На ноябрьские праздники всей гурьбой опять завалились к ней. Девчонки напекли пирогов, накрутили салатов, ребята принесли вина и фруктов. Валерка задерживался – «срочная работа, ничего не поделаешь».
Дверь открыл Серёга. Валерка сначала прошёл на кухню, вытащил бутылку водки и кусок колбасы, чтоб девчонки порезали. Шумно здороваясь со всеми, прошёл в комнату и застыл: у окна, по диагонали от него он увидел правую щеку, курносый нос, завитки на виске.
И всё…

IV

Светкин сын учился в третьем классе и рос нюней и лентяем – перекос женского внимания в виде бабушки и мамы был на лицо. Про отца Валерка не спрашивал, да и не хотел. А когда Димка получил двойку по математике, Валера решил взять дело в свои руки и подошёл к этому, как всегда, ответственно. Зима была в самом разгаре и для начала, Валера поставил его на лыжи, насильно выгоняя в парк на Красной Пресне. А после взялся за математику, и не только. Чтоб занятия не прерывались, Валера перебрался к Светке.

Они поженились. На свадьбе гуляли всем классом, и даже Марина пришла. Димка стал Михеевым. Парень оказался непростым, и сдаваться не собирался, огрызаясь и упорно нехотя ничего делать. Но ведь и Валерка не простой. В конце четвертого класса, одна за другой шли контрольные и Света с Валерой волновались за их исход – Димка конечно старался, но ленца ещё давала о себе знать.

В одну их пятниц Валера задержался на работе и вернулся поздно. Открыв дверь, от неожиданности чуть не упал, Димка запрыгнул ему на шею, с криками:

– Па, я пятёрку по математике получил, представляешь, пятёрку!
Валера так и стоял с ним в коридоре, не в силах сдвинуться с места, хотя Димка был тяжеловатым. Но какое это имело сейчас значение!

– Пап, ну, ты представляешь! Я и пятёрка! – не унимался сын.
Подошла Света, отлепила Димку от мужа. Валерка уткнулся носом в её завиток на виске, и так они стояли долго-долго, пока Димке не надоело ждать, когда они наконец обратят на него внимание.