Двинушка Как Ломоносов стрекозу ловил

За окном хруст, скрежет, уханье. Лёд ломает, а он не ломается. Двина его с места двигает, а он ни в какую… даром что Северная – заморозит сначала, а потом ломает. Ну как тут? Сосны с берега шумят, тоже жалуются, льду поддакивают, мол, нельзя же так… Темно и страшно…

– Бабушка, расскажи сказку!
– Поздно уже, Ванюша, спи, давай!
– Бабушка, я тихонько буду лежать, глаза закрою, будто сплю, а ты
рассказывай!
– Ох, баловник! Всё тебе сказки! Ну, слушай! Северная Двина-то у нас длинная, деревенек по берегам много рассыпано. В одной деревеньке мальчик жил. Звали его Михайлушко. Ломоносов, значит. И вроде, мальчик как мальчик. Ан нет, другим до него далеко.

– Бабушка, а почему далеко?
– А ты послушай, да не перебивай, тогда узнаешь… Жил он в строгости, да покорности. С малых лет работе приучен: грядки полоть, коров пасти, сено косить. Да не тяп-ляп, как другие. А всё потому, что любопытный был: как хлеб растет, с чего вдруг сорняк – это сорняк, и зачем его полоть? Почему иной сорняк такой колючий, что и ухватится больно, а другой выдёргивать жалко? Всюду нос свой совал, каждую мелочь подмечал.

Вот однажды взял его отец на рыбалку. Годков семь с небольшим ему тогда было…
Дело к маю шло, тепло, а Двина холодная, палец сунешь – колется, как тот сорняк на грядке. Солнышку ещё попыхтеть придется, пока вода нагреется. Зато по берегам – травка-муравка, наверх тянется-потянется спросонья, прям как ты по утрам. А над травкой бабочки разные, да стрекозы. Бабочек-то он умел ловить: ладошки сложит домиком, тихонько так подкрадется и хвать! А стрекоз побаивался малость: крупные они, жужжат, и не жужжат даже, а гудят, трещат, шумят прозрачными
крылышками и летают резко, не уследить.

Сидел он с удочкой и думал, как рыба в такой холодной воде живет?
Решил, как поймает, спросить у нее.
– Бабушка, ты что такое говоришь, рыба ведь не разговаривает?
– Это почему? Очень даже разговаривает! Захотеть только надо, и она всё-всё тебе расскажет… Так вот сидел он, думал, за поплавком следил. Как вдруг, стрекоза подлетела, на поплавок села. Михайло вздрогнул, дернул удочку, а она застряла, не вытягивается. Стрекоза стала вокруг головы кудрявой кружить. Рыбак наш не испугался, замер на месте. А та всё летает. Резко так. Вытянул он руку вперед, стал ждать, что дальше будет?

– Что, бабушка, что же дальше?
– Вот нетерпеливый какой, спи, давай, обещал же.
– Да я сплю, бабушка, ты только скажи, поймал или нет стрекозу-то?
– А ты как думаешь?
– Не поймал!
– Вот и нет! Села она ему на руку, отдыхает. Крылья длинные,прозрачные, сквозь них будто радугу видно. И слюдяные линии по всему крылышку. И таких крылышек у ней аж четыре. Михайлушко замер, почти не дышит. Вот ведь чудо какое! Стал он потихоньку руку к лицу придвигать, чтобы разглядеть, как следует. И надо ж такое, не улетает, сидит себе, глазами своими многоокими смотрит. Понравился видать мальчонка ей.

Михайло хотел было поймать её, в карман запихнуть и домой отнести, да не стал! Зато пока смотрел, имя придумал – Двинушка, потому как на реке этой с ней встретился.

Тут его отец стал звать. Домой пора. Ослушаться Михайло не смел. Попрощался со стрекозой и пообещал приходить почаще, потому как много чего хотел у нее спросить. Двинушка крылышками вздрогнула, присела на лапках и резко взлетела, спеша к воде. Михайло помахал ей рукой.

Показалось: и она ему крылышками махнула.