праздник

         В конце шестидесятых годов нас с братом на лето отправляли в Подмосковье, в деревню Ошейкино. Там проживала мамина двоюродная сестра тетя Таня с мужем Алексеем Ивановичем. У них было двое детей приблизительно нашего возраста, Борис и Людмила. Сказать, что я любил приезжать в деревню, это значит ничего не сказать. Как только заканчивалось лето и нас увозили в Москву, я начинал ждать следующего года. Очень скучал по реке, которая протекала в ста метрах от дома, по деревянной лодке, по грибному лесу, а больше всего – по дяде Леше. Удивительной судьбы был человек. Прошел войну, работал кузнецом в совхозе, очень любил книги. Когда я вырос, мы с ним дружили, несмотря на разницу в возрасте.
Возле их дома был ухоженный огород. По двору разгуливали куры, в клетках сидели кролики, иногда из сарая доносилось похрюкивание. За всем этим хозяйством нужно было следить, одним словом, труженики. Отвлекаться на всякие праздности им было просто некогда. Я даже не помню, чтобы они далеко отлучались от дома. Но двадцать первого июля каждого года вся деревня гуляла. Этот день – Казанской иконы Божьей Матери – считается престольным праздником в деревне. Наши родители приезжали в этот день и нас с братом проведать, и в то же время отметить праздник. Отец привозил несколько бутылок водки, две большие банки жирной селедки и, конечно же, аккордеон.
Накануне мы, ребятишки, рано утром шли два километра до леса. Нашей обязанностью было набрать черники и лисичек. Дядя Леша догонял нас потом на велосипеде. Он успевал вернуться с добычей домой и шел на работу. А мы, вернувшись из леса, бежали на речку и на деревянной плотине ловили плотву простыми удочками из орешника. И приносили почти целое ведро этой небольшой рыбешки тете Тане.
А она с утра уже успевала затопить русскую печку, затворить тесто и пекла к тому времени в печи ватрушки с творогом и черникой. И сколько еще всякой вкуснятины готовилось к праздничному столу! Я до сих пор помню этот дух деревенской стряпни.
Мой отец ставил себе задачу натаскать свежей воды. Хотя недалеко от дома был общественный колодец, он считал, что лучшая вода – из речки. Батя брал коромысло и четыре ведра. Обратно шел, как настоящий водовоз. В какой-то момент его сооружение начинало хаотично раскачиваться. Он останавливался, ждал, пока все ведра успокоятся. И дальше опять вперед – к дому. И так четыре рейса. После обеда приходил с работы дядя Леша. Они садились за стол, крупно резали селедку и мягкий черный хлеб, разливали по одной и за разговором ждали, когда женщины накроют стол на терраске.
Наконец наступал момент, когда мы все дружно рассаживались за огромным круглым столом. Глаза разбегались от, не побоюсь этого слова, яств. Во главе стола в большой миске красовалась круглая горячая молодая картошка, посыпанная свежим укропом. В глиняных тарелках лежали три вида огурцов – соленые, малосольные и свежие. К ним примыкали маринованные помидоры... Запах стоял на всю терраску. Одна большая сковорода подавалась с зажаренными яйцами, вторая – с приготовленными по особому рецепту лисичками, третья – с плотвичками, зажаренными с корочкой. На отдельном блюде красовались ломтики сала. Румяный кролик подавался чуть позже. Особенно колоритно и аппетитно выглядели ватрушки. И, конечно, ставили холодную водку и свой квас в большом графине. Магазинными были только хлеб и селедка.
После взаимных поздравлений начиналось русское застолье. Через определенное количество тостов душа у народа просила музыки. Отец брал в руки аккордеон, и дом наполнялся задушевной песней. Потом шла «Цыганочка с выходом» и, конечно же, частушки. Гуляли до самой ночи, а потом купались на старой плотине в реке. Спали на полу, на вытканных цветастых дерюжках. Больше я никогда и нигде такого праздника не встречал.