Добрый пастырь

                Посвящается Александру Шинделю

     В семье случилось несчастье, серьезно заболел ребенок, и врачи поставили диагноз – неизлечим. Смириться с этим было трудно, но всех врачей уже обошли, и спасения ждать было неоткуда. Как вдруг кто-то спросил родителей: «А он у Вас крещеный? Нет? Так крестите! Что вы теряете?» Терять было уже нечего. И они решили креститься всей семьей. К православию относились с уважением, как к чужим убеждениям, хотя и считали, что «религия – опиум для народа». Об этом честно предупредили. Будущие крестные решили познакомить их с батюшкой, что проведет обряд крещения, сказав, что предварительная беседа обязательна.

     Несколько раз встреча срывалась, откладывалась, будущие крестные были люди занятые. Так что, в конце концов, получилось, что они сами стали нетерпеливо торопить с крещением, тем более, что состояние ребенка ухудшалось.

     Первым крестился муж – Алеша. Вечером он восторженно рассказывал Кате, как все было, уверял, что батюшка замечательный, волноваться и бояться не стоит, показывал подаренный ему батюшкой диковинный с завитками крупный крестик. Одним словом, стал посвящен во что-то, пока неведомое для нее.
     Наконец, день крещения был назначен и для Кати. Она поехала знакомиться.

     Это был небольшой уютный храм «Взыскания погибших» на ул. Неждановой в самом центре Москвы за Моссоветом. Духовным пастырем его был владыка Питирим, человек яркий, талантливый, глубоко верующий, а вокруг таких пастырей всегда сплачивается яркая талантливая молодежь, о.Владимир, о.Геннадий, о.Артемий – все в это время служили в храме.

     Катя с любопытством разглядывала храм и людей в нем. До этого момента храмы были для нее памятниками архитектуры, разделяющимися по эпохам и стилям. XIV век – массивные простые со шлемовидными куполами, такие она видела на экскурсии в Переславль-Залесский. Позже – более изысканные, украшенные пилястрами, закомарами, барельефами, куполами-луковками. Еще позже – нарядные в нарышкинском стиле, красно-белые, как в Ново-Девичьем монастыре, – от одного их вида становилось радостно на душе. А потом классицизм – с портиками и колоннами. Храмы Кате нравились, она считала их украшением любой среды, будь то городская застройка или сельская местность. Даже их руины с деревцами на крышах всегда были очень живописны, как живописны остатки римских акведуков с их арками.
     А вот внутри храмов она оказывалась редко, разве что с экскурсиями. В действующих же храмах и вообще не была, за исключением двух случаев. Однажды они с родителями заглянули в безлюдный храм из любопытства. Там шло венчание – это было очень красиво и странно, как будто в прошлом времени оказались. Очень хотелось посмотреть, но они застеснялись и быстро вышли. А в другой раз она ездила со школой на экскурсию в Загорск, и там, в Лавре, в Трапезной церкви шла церковная служба. Они с девочками внимательно рассматривали росписи, элементы декора, всем видом показывая, что они – неверующие, не на службу пришли. Как вдруг все вокруг них повалились на колени на пол, а они остались стоять, и стояли как столпы – одни во всем храме, и хоть испытывали некоторую неловкость, на колени опуститься не могли и не опустились. В конце службы вышел какой-то дивно благообразный старец и обратился к людям. Они
немного послушали и поспешили ретироваться. Поистине «религия – опиум для народа», такие добрые и правильные слова говорил старичок, что девочки и сами чуть не уловились.
     И вот сейчас Катя стояла и с любопытством наблюдала чужую жизнь. Одни батюшки внимательно выслушивали людей из очереди, тихонько что-то им говорили и крестили им головы, другие служили в алтаре. Кате очень хотелось увидеть наконец мифического батюшку Геннадия, что обещал окрестить их семью, крестил уже мужа, и о котором так много ей говорили.
     – Этот? Или тот? – спрашивала она у подруги Веры, согласившейся стать крестной матерью.
     – Нет, это не он, – машинально отвечала Вера, внимательно отыскивая кого-то в толпе. – Ты знаешь что, ты пока хоть креститься потренируйся, хоть разочек попробуй, – предложила она.
     – Нет, у меня рука не поднимается, я же не верующая, я лучше потом, когда на меня благодать сойдет.

     Ей сказали, что во время крещения все прежние грехи человеку прощаются, он становится ровно ангел, и на него сходит благодать. Катерина хоть и не особенно в это верила, но втайне надеялась.
     Вдруг по храму прошло легкое волнение, толпа раздалась. К ним приближался молодой батюшка, в черном подряснике с широкими рукавами, тонкий и гибкий. Он походил на бабочку и даже двигался также – не шел, а парил.
     – Ой, ну надо же, не идет, а парит, – не заметила, как сказала это вслух Катя.
     – Если он не будет парить, он ножки протянет, – отозвалась Вера, – это батюшка Артемий, у него знаешь какие нагрузки? Он и в храме служит, и в Лавре преподает – одна дорога чего стоит, и еще куча дел.
     – Опять не он, а где же он? Батюшка Геннадий? – подумала Катя.
     – Да, вот же он, – словно отозвалась Вера и, радостно улыбаясь, заспешила навстречу могучему, как богатырь, батюшке.

     Золотистые волосы чуть вились вокруг закрасневшегося доброго лица, голубые глаза мягко и приветливо остановились на их лицах. – Ничего себе, вот так батюшка, это какой-то «рубаха-парень», «парень-рубашка, грудь нараспашку» – не слишком почтительно подумала Катя.
     – Вот, батюшка, привели Вам нашу Катю, – Вера подтолкнула подругу вперед.
     – Очень приятно. Ну, пойдемте, Катя, побеседуем, – предложил батюшка.

     Они вышли из храма, присели в тени на скамеечку. Катя рассказала о своей ситуации, что крестятся ради ребенка, сами в Бога не верят, но относятся с уважением.
     – Это ничего, это придет, Бог даст, а я вот что хотел Вас спросить. У Вас дети, а как Вы к абортам относитесь?
     – Нормально, это же не человек, а зародыш, что же теперь всех детей рожать?
     – Ах, вот как, а вот видите – по переулку человек идет, подойдите и убейте его.
     – Да, Вы что, батюшка, с какой стати, я его и знать-то не знаю.
     – А как же вы руку на своего ребенка поднимаете? Ведь не Вы же ему жизнь даете!   
     – А кто же?
     – Бог.
     – Я как-то в этом ключе никогда не думала. – Катя подивилась. – Совсем не прост этот батюшка Геннадий. Ишь как повернул, и возразить-то нечего.
     – И вот что я Вас прошу, вы семьям с детками помогайте.
     Хотелось воскликнуть:
     – Да, мы сами – многодетные, нам бы кто помог, – но Катя промолчала.

     Потом пошли креститься. Вера посерьезнела, как настоящая крестная мама стала опекать Катю, тихонечко подсказывать, что делать. Одновременно с Катей крестилась еще одна женщина постарше, а кто вместе крестится, становятся «крестовыми братьями и сестрами». Батюшка спросил, какие молитвы они знают. «Отче наш» Катя выучила наизусть, а «Символ веры» – близко к тексту. Обряд шел своим чередом, Катя старательно повторяла за батюшкой слова, выполняла указания, а благодать все не сходила.
     – Наверно, я какая-нибудь бесчувственная, – думала Катерина, – вот на меня и не действует. Она уже смирилась с этой мыслью, как вдруг произошло что-то неуловимое, но ясно ощутимое. Всю ее как будто облило золотым светом, радость забила и задрожала в каждой жилке, рука сама поднялась и начала креститься усердно и ловко, как будто с детства была приучена, а рот растянулся до ушей – и она ничего не могла с собой поделать. Так и улыбалась всем направо и налево. Потом их повели из крещальни в церковь – «воцерковляться».

     В храме было тихо и пусто, мыли полы. Убиравшаяся бабуля заулыбалась:
     – Кто же у Вас крестился?
     – Да, вот ее же сразу видно, сияет как солнышко, – указали на Катю и засмеялись.

     Так она крестилась, увидела свет Божий и позже без него уже жизни не мыслила, хоть и разное случалось. После нее через неделю, крестили детей. Ребенок выздоровел. Сделали новые снимки, а на них все в норме. И если бы не было старых снимков, все бы можно было признать за ошибку, за неверный диагноз. Слава Богу!

     Позднее Катя не раз убеждалась в Божьем промысле.
     Прошло не больше месяца с их крещения, как они стали участниками и свидетелями чуда и еще раз порадовались, что крестились.
     Они всей семьей поехали на дачу. Все любили эти вылазки на природу, когда, вырвавшись из большого шумного города, с непривычки начинает голова кружиться от кислорода, а тишина такая, что редкая машина воспринимается как чудище вонючее и громогласное.

     По теплому времени все разувались и шли босиком через сад и луг проведать маленький пруд, притаившийся в куще деревьев.
     Маленький мальчишка идет по дорожке,
     Колкие травинки щекочут ему ножки.
     Пруд встречал их таинственный, безлюдный. Можно было босой ногой попробовать воду. Темная, холодноватая, она будто ждала их семейство. Пруд питался родниковыми водами, и кроме них почти никто из деревенских не отваживался в нем купаться – холодно. Иногда в холодные дни вода становилась и просто ледяной. Но они все равно купались. Вылез из прудика и счастлив до смерти, что вылез живой. Адреналин, понимаешь!

     А вечером ставили самовар. Тут был главным средний сын десятилетний Илья. Он сноровисто разжигал медный самовар берестой, потом в ход шли аккуратные щепочки, а уже за ними до финального фырканья закипевшей воды летели в пламя шишки.
     Все повторилось и в этот приезд. Стол уже был накрыт для чаепития. Конфеты, пряники, баранки, варенье ждали своего часа. Дело было только за самоваром. И вот он поспел. Тут Илья решил занести его в дом сам, не дожидаясь папы. Он поднял самовар, но не успел сделать и шагу, как самовар качнулся и… как в замедленной съемке опрокинулся, на мальчика хлынул раскаленный кипяток.
     Мгновение спустя вся семья уже была около него. Илюша продолжал держать пустой самовар и смущенно улыбался. На нем не было ни единого ожога, даже покраснения не наблюдалось. Вода просто скатилась по ребенку, не причинив ему никакого вреда. Видно, Ангел Хранитель мгновенно остудил воду или закрыл Илью непроницаемой для кипятка завесой. Чудны дела Твои, Господи!
     От изумления и радости никто не стал укорять Илюшку за неосторожность. Мама со слезами обнимала своего дорогого мальчика, папа гладил его соломенные вихры. И только старший брат присвистнул: «Ну, ты даешь!»

     Это было чудесное время для семейства. Вечером родители просили прощения у детей за дневные обиды, а дети – у родителей. На ночь читали «Детскую библию» или отрывки из «Святого Евангелия», читали вечернюю мо-
литву и умиротворенные ложились спать. Раз в месяц ходили семьей причащаться, ездили в храм или к «Взыскания погибших», или к «Пимена Великого». Оказалось, что в последнем часто причащалась прабабушка: в прежние времена, когда на церковь были гонения, многие храмы закрыли, а этот действовал. Они много для себя открыли: по-новому увидели картины в Третьяковке, написанные на библейские сюжеты, которые теперь стали доступны и понятны. Узнали, что знаменитый призыв «враг не дремлет» имеет совершенно противоположный смысл: враг – не другой человек, а твоя дурная сущность, дурные наклонности, с которыми нужно непрестанно бороться. А когда не очень получается, запачкаешься, начинаешь злиться на окружающих, значит пора к причастию. И с божьей помощью – в свой личный бой, чтоб душе твоей было легче.

     Все заметили, что и к людям их отношение изменилось, они стали добрее и мягче, терпимее. Если раньше утренние давки раздражали, из автобуса Катя выходила с шубой на голове и оторванными пуговицами, то сейчас, готовясь к выходу, просила: «Люди добрые, выйти очень надо, подтолкните на следующей остановочке,»- пассажиры смеялись, но выйти помогали. Шутки очень разряжали атмосферу. «Ближе к народу», «давайте дружно выдохнем, посадим бабулю», «в тесноте, да не в обиде» – помогали с честью пережить толкотню и давку. Жалко было людей злых, обиженных жизнью. Катя ясно видела, что беда их была в жизни без Бога. Она уже знала, что «каждая душа – христианка», даже у атеистов, вот душа и мучается, и страдает без веры, а люди не находят душевного спокойствия, не могут понять в чем дело, помочь себе.
     Это Катя очень ясно ощутила, оказавшись на спектакле «Современника» по Шукшину «А поутру они проснулись». Почти физически она ощущала мучения персонажей на сцене, их поиски истины, Бога, их беспомощность и трагедию. Так и хотелось сказать: «Миленькие, да вот же выход, вот же Бог. Обретите его, и мир наступит в Вашем сердце». Но она, конечно, промолчала.
     Только потом рассказала об этом давней, еще со студенческих времен, близкой подруге, наезжавшей к ним время от времени в гости из далекого города, куда она с мужем уехала работать после института по распределению. Подруга с интересом смотрела на нее:
     - Что с тобой произошло? Ты же всегда была убежденным атеистом, по марксизму-ленинизму у тебя были одни пятерки.
     - Да, ты не понимаешь, если б нас не растили атеистами, я бы, знаешь сколько ошибок в своей жизни не сделала. Дурацкая вседозволенность вместо целомудрия. Ты хоть задумывалась над этим словом, оно же от слова «мудрость». А «спасибо» употребляешь, а это, между прочим, «Спаси Бог». А притчу о блудном сыне слышала, а это ведь не частный случай отдельной семьи, я думаю, это все человечество – блудный сын, только одни набьют шишек и приходят к Богу, а другие так в гордыне и маются.
     - Да, интересно с тобой теперь разговаривать, не соскучишься, – посмеивалась Варя, а в следующий приезд неожиданно попросила, - Ты мне сына покрести, пусть у него будет Ангел Хранитель на всякий случай.
     - А сама?
     - Мне еще рано, не созрела.

     Часто они ходили на службу к батюшке Геннадию. Он, встречаясь глазами, едва заметно, приветливо кивал, добрая улыбка сияла на лице. Службу он служил истово, становился серьезным, вдохновенным, совершал таинство, а не отслуживал. На исповеди спрашивал:
     - Ну, как дела, братцы? – «Братцы мои» было любимое батюшкино обращение.
     – Да, грехов очень много набрали… Они начинали перечислять.
     – Знаете, батюшка, иногда кажется, что головы не поднять, нет сил с ними бороться.
     – Понимаю, понимаю, братцы мои, я и сам грешный. Но Вы не унывайте, боритесь.
     Батюшка отпускал грехи, сразу становилось легче. Порою делал Катерине замечания, но не обидно, а как бы извиняясь. Увидел их с Верой в шляпках и сказал:
     Шляпки – это ничего, но платочки женщинам милее. Вы обратили внимание какие все женщины милые в платочках.
     Летом в жаркий день тихонько прошептал Кате на ухо:
     - Женщинам в храме полагается руки прикрывать, – и пошел дальше, Катя была в футболочке.
     А осенью на остановке встретил ее и удивился:
     -  Что же ты в брюках?
     – Так ведь так удобнее, батюшка.
     – А кому удобнее?
     – Не так холодно.
     – А холодно, ну ладно, но юбочка куда лучше.
     Катя улыбнулась:
     - Вы потерпите, батюшка, я скоро образумлюсь, лет через десять, – батюшка только сокрушенно вздохнул.

     Однажды ей довелось побывать с батюшкой у старицы Макарии. Катя слышала, что есть на свете старчики-отшельники, светильники веры. Живут они в уединении, часто в нужде, голоде и холоде. Но мирское их не очень тревожит, ибо молятся они за весь мир, за нас грешных. И их молитвами стоит мир. Господь дает им особую прозорливость, ведомы им ответы на многие вопросы, но только хода к ним нет, нет к ним духовного туризма.
     Старица Макария жила в деревеньке где-то в Смоленской области. Приезжали к ней люди за помощью из разных уголков нашей необъятной Родины. Помогала матушка чем может: и советом, и молитвой, хотя и очень уставала, была она слаба, немощна телом, но сильна духом – безропотно несла свой «крест», свое великое послушание. Но и таким людям нужна помощь – причащение Святых даров. Вот и поехал батюшка Геннадий проведать старицу, спросить совета и причастить ее.
     Ехали вчетвером. Отвезти их вызвался Катин сослуживец, кроткий, тихий Слава. В автомобиле с ними ехал крестный семьи – Николай, он многих опекал. Ему то и была обязана поездкой Катя. Она рассказала Николаю, что старшему сыну – его крестнику предлагают сделать операцию, а она не знает соглашаться или нет, ибо аналогичную сыну уже делали лет пять назад и, как видно, без особого результата. «Может быть спросишь у своей духовной матери – как лучше поступить?» – Катя просительно взглянула на Николая. «Да, ты сама спроси, тебе можно поехать, разрешили». И вот она уже в машине в такой славной компании. Они со Славой немного робели, больше прислушивались к батюшке и Николаю, чем сами говорили. Слушать было очень интересно.
     Накануне Коля рассказал ей, что когда батюшка в первый раз приехал к старице, она встретила его словами: «Вот и премудрый Геннадий пожаловал», батюшка удивился и смутился, откуда она узнала его имя, приезд был неожиданный, сказать ей никто не мог – и уж очень высокую оценку дала ему схимонахиня Макария. Катя поинтересовалась отчего это у матушки такое странное имя, мужское на женский лад, и узнала, что при пострижении в монахи людям меняют имена, так как меняется их жизнь, а при принятии глубокой схимы – имя меняется еще раз, и даже на мужское для женщин, так как они отрекаются от своей женской сути. Имя выбирают не произвольно, а по святцам – какого святого почитают в этот день.
     День был чудесный, теплый, веселый. Батюшка с Колей запели, заканчивали одну песнь, начинали другую, только спрашивали: «А вот эту помнишь? А давай вот ту…» Согласно кивали головами и продолжали петь. Голоса были не оперные сильные, а мягкие задушевные. Петь оба очень любили, мелодию тонко чувствовали, и получалось у них удивительно согласно. Слава с Катей
совсем примолкли, заслушались, да и песни такие они слушали впервые, слов, конечно, не знали, подпеть не могли.
     Окончив пение, батюшка с улыбкой посмотрел на Катю:
     - А что, Катюша, когда же вы с Алешей венчаться придете?
     - Да, что Вы, батюшка, у нас же трое детей, какое венчание, стыдно…
     - А в грехе жить не стыдно? – изумился батюшка.
     «Срезал» одной фразой. Тут же и договорились, что придут венчаться в ближайшее время вместе со Славой и его женой. «Вот это славно, это хорошо, братцы мои», – радовался батюшка.

     Катерина постепенно освоилась.
     - А знаете, какой сейчас со мной интересный случай произошел, когда я хлеб в дорогу покупала. Сейчас расскажу. Пришла я рановато, до открытия булочной оставалось минут пятнадцать, за это время собралась небольшая очередь, завязался разговор. Бабуля, стоявшая первой, стала жаловаться, что прожила тяжелую трудовую жизнь, детей одна подняла – муж на войне погиб, хором не нажила и вот теперь на старости лет должна в очереди стоять, караулить хлеб. А сосед ее проворачивает какие-то махинации, ездит на дорогой машине и уж за хлебом точно не стоит. Рассказала с обидой, губы поджала, в глазах слезы стоят. Тут уж я, батюшка, не выдержала: «Да, как же Вы на такую жизнь жалуетесь, ведь Вы же прожили большую честную жизнь, не крали, не подличали, Вам не стыдно людям в глаза смотреть. А Ваш сосед, может, ночей не спит – совесть мучает или боится, что посадят, или что своим подельщикам не угодит. Это Вам в пору завидовать – такую чистую честную жизнь прожить не каждый сможет». Люди в очереди согласно закивали, бабуля приосанилась: «Ой, и правда, что это я, кому позавидовала, грех один…».
     Слушатели засмеялись:
     - Ай, да, Катерина… Ай, молодец, готовый проповедник. Но сказала все правильно, на таких, как эта бабуля, Земля Русская держится.

     За разговором доехали до места, остановились у крестьянской избы ближе к концу деревни. Недалеко шло строительство дома отца Николая, помогавшего матушке Макарии в ее духовном подвиге, вкусно пахло свежей стружкой.
     С робостью Катерина вошла в дом. На кухне по хозяйству хлопотала женщина средних лет. Она сноровисто разобрала привезенные гостинцы по местам, открыла банку шпрот, поставила кошке. Катя ахнула, они такие баночки берегли и открывали только по праздникам.
     Уголком глаза заглянула в горницу: в красном углу – образа, у стены – печь, в простенке у двери на кровати на корточках сидела матушка Макария. У нее были больны ножки, ходить она не могла, но взамен стяжала «духа святого» и могла помочь людям.
     Ее обрядили в монашескую одежду, матушка радовалась предстоящей службе как ребенок. Батюшка тоже облачился в ризы:
     – Ну-ка, Катерина, иди-помогай, кадить мне будешь, ходи за мной и кади…
     – Ой, да как же, батюшка, я же не умею. 
     – Ничего, это поправимо…
     И батюшка показал что и как надо делать. Катерина стала старательно кадить, изба наполнилась благовонным дымом, служба началась… Матушку причастили. Потом батюшка долго и обстоятельно беседовал с матушкой о своем служении, спрашивал совета как правильно поступить в том или ином случае, старица отвечала просто и понятно, почти всегда положительно. Дошла очередь и до Катерины. Она спросила о сыне и услышала странный ответ:
     – Делай – не делай, все одно будет…
     – Так может, не делать? – спросил Николай, – зачем парня зря резать?
     – Это уж как родители решат, пусть они решают…
     – А вот у меня есть подруга, просит крестить ее, надо ли ей помочь, а то мне сказали, что со своими грехами сначала надо справиться, а потом уже чужие наваливать.
     – Помочь креститься надо, как же в таком деле не помочь.
     Катерина решила спросить еще:
     - Матушка, надо ли мне стремиться денег заработать?
     – А у тебя хозяин есть?
     – Есть, матушка…
     – Ну, так хозяин пускай зарабатывает, а ты за детьми смотри.      
     Катерина подняла глаза, увидела доброе лицо, большую голову на слабом тельце, сами-собой навернулись слезы, так ей стало жаль старицу, и полушепотом спросила:
     – Матушка, а я – не безнадежная?
     – Не безнадежная…
     Маленькая ручка погладила ее по голове. Катерина, ничего не видя от слез, вышла из комнаты.

     Раньше, если Катерину спрашивали, какое качество в человеке она ценит выше всех, Катерина отвечала: – Ум.
     Теперь же она поняла, что превыше всего: Доброта. Ее такой дефицит в мире, что иногда удивляешься, когда встретишь доброго человека. Мудрая доброта, снисхождение к чужим ошибкам и заблуждениям, промахам – это очень трудно. Иногда она даже завидовала блаженным дурачкам с их детской открытой улыбкой на лице, завидовала их широко распахнутым доверчивым глазам. У них не хватало ума злиться и обижаться на окружающий мир за собственную убогость. Нужен ли такой ум? Вот в чем вопрос!

     Батюшка Геннадий был человеком редкой доброты. Он помог креститься Катиной подруге Варе и крестил ее приемных детей. Потом венчал Катю с мужем, в законном браке у них появилось еще двое детей. Крестили их, конечно, тоже у батюшки Геннадия.

     Как-то у одной Катиной подруги на работе начался разлад с мужем. Красавица Аня таяла на глазах, страшно нервничала, вся извелась и в конце-концов отправилась к психологу за помощью, но нарвалась только на непристойное предложение – утешить. Рассказывая, как все было, Аня заливалась слезами. Она искренно любила мужа и тяжело переживала разрыв.
     – Не в те места ты ходишь, Анна, по душевным делам надо идти к священнику. Пойдем-ка, я отведу тебя к батюшке Геннадию…- решила Катерина.
     Договорилась с батюшкой и отвела Аню в храм на Неждановой, а сама усердно молилась в другом пределе о своей красавице-подруге:
     – Святый Божий, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!
     Она по многу раз прочла все молитвы, что знала, а беседа все продолжалась.
     Вышли почти за полночь, Аня только повторяла:
     – Какой батюшка! Неужели можно в наше время так жить, так чисто, светло, ясно… Какой человек!

     Это Катя еще не раз слышала от разных людей.
     Поразила её притча батюшки Геннадия о чистом листе.
     Как-то он показал слушателям чистый лист, в центре которого стояла чёрная точка, и спросил людей, что они видят?
     - Чёрную точку, - ответили почти все.
     - Посмотрите внимательнее, - попросил батюшка.
     - Она неровная, с рваными краями, - люди смущенно замолчали, не зная, что сказать.
     - А ещё что видите? - настаивал батюшка.
     Но все молчали.
     - Как же вы все увидели маленькую чёрную точку и не увидели прекрасный белый лист? - изумился отец Геннадий и даже расстроился.
     Так он учил нас видеть в жизни и людях хорошее, доброе, а не зацикливаться на чёрных точках.

     Однажды на работе у Катиного начальника сильно заболел сын, и он решил отвезти его к экстрасенсам. Катя испугалась:
     – Как ты можешь так рисковать собственным ребенком, это совсем не безобидные вещи, самое главное у нас – душа, а ты ее отдаешь в руки каких-то экстрасенсов. Прошу тебя, прежде чем идти, пойдем сходим к батюшке Геннадию, это близко от работы, может он найдет лучшие слова, переубедит тебя.
     Начальник согласился. Катя не знает, смог ли переубедить его батюшка, но что заставил задуматься и посмотреть на все с другой точки зрения – это точно.
     – Батюшка – конечно, человек удивительный, – рассказывал начальник.   

     Все загорелись приобщиться. И в один из ближайших выходных большой компанией отправились к батюшке креститься сами и крестить своих близких. Атмосфера царила празднично-радостная, все друг друга знали.
     Про батюшку и говорить нечего, он очень любил крестить и первым делом, как получил храм, устроил сначала крещальню, а уж потом все остальное стал обустраивать. В этом батюшке помогло, что по первому образованию он был архитектором.

     В стране шла перестройка. Катя с улыбкой вспоминала про «перестроечные подарочки» батюшке: это мог быть лимон или пара шерстяных перчаток – магазины были пусты, всякой малостью делились с ближним.
     – Это, батюшка, Вам, «перестроечный подарочек», – глаза батюшки вспыхивали веселым смехом, ладошка прикрывала рот. Батюшка и сам любил одаривать, как память о нем, висят на стене две иконки.

     Добр был батюшка и все же один раз рассердился не на шутку, когда Катерина на исповеди начала сетовать, что старшему хочется колбасы в пост, а она не дает.
     – Да дай ты ему колбасы, дай.
     – Да как же, батюшка, сначала колбасы, когда нельзя, потом еще что-нибудь захочет, как же воспитание, не дам.
     – Дай, ничего страшного, ну, если ему так хочется, дай…
     Но она не дала.

     Батюшка Геннадий очень любил исповедовать, так близко к сердцу все принимал, что сердце не выдерживало – и он на несколько месяцев попадал в больницу. Кто-то даже попросил батюшку:
     - Вы бы поберегли себя, батюшка!
     - А зачем?! - серьёзно ответил отец Геннадий.
     Это "зачем" потрясло Катерину.

     За их семью он тоже переживал:
     – Вашей семье нужен духовник, это очень важно – духовное руководство, – убеждал батюшка.
     А они давно уже выбрали себе его духовником, только прямо не попросили об этом. Катя вообще заметила за собой, что часто мысленно исповедуется батюшке, делится наболевшим, ей этого хватало, выбраться к батюшке в храм не всегда получалось. Катя совсем уж было собралась просить батюшку стать духовником, да испугалась: влюбишься еще, как не влюбиться в человека, которому доверяешь свои мысли и сомнения, свои беды и невзгоды, тем более, если знаешь, что он всегда на твоей стороне, поможет, подскажет, пожалеет тебя бесталанную. Как же смеялась над ней ее крестная матушка Вера, узнав об этих страхах:
     - Ведь так и надо общаться – сердечно и открыто, а то привыкли отгораживаться да замыкаться, какая же ты у меня еще глупенькая дурочка!

     Жили они – не тужили, как вдруг пробежала черная кошка – Катя стала ссориться с мужем, ни из-за чего, знаете, как бывает, все не так, все плохо, объяснить невозможно, поделать ничего нельзя, все рассыпается. Одним словом, «враг не дремлет». На дворе была весна, на душе – тоска, погода способствовала – шел мелкий моросящий дождь. Вот она и надумала – поеду к батюшке Геннадию, станет полегче. Оделась, вышла и, переходя дорогу, нос к носу столкнулась с мужем.
     – Ты куда?
     – К батюшке Геннадию собралась. Поедем вместе? – с надеждой спросила Катерина.
     – Такой дождь, я не поеду и тебе не советую, – холодно ответил Алеша. С тем и разошлись.

     Катя не заметила, как доехала до храма, на душе кошки скребли.
     В маленьком храме было людно, горел свет, в желтом освещении плавали дымы от кадильниц, трепетали свечи.

     – Что можно сказать батюшке? Как объяснить ситуацию? Ведь все же на пустом месте, ничего не произошло…Ужасно… Все бессмысленно, ничто не поможет, ничего поделать нельзя.

     Кто-то передавал свечи, кто-то проходил мимо, о чем-то переговаривались рядом. Ничто не касалось Катерины, вся эта жизнь происходила помимо нее.
     Она увидела батюшку Геннадия впереди, он тоже заметил ее и улыбнулся, чуть кивнул, приветствуя. Но Катя не ответила, только холодно взглянула на батюшку и ниже надвинула шляпку на глаза, еще больше отгораживаясь от мира.
     – Ах, оставьте, никто мне не в силах помочь…

     Она увидела, как устал батюшка, тонкие тени под глазами, осунувшееся лицо, приветливый взгляд, добрая улыбка… и море тянущихся к нему людей… и у каждого свои заботы, горести, невзгоды… Ей стало невыносимо жаль отца Геннадия.
     – Как он выносит это бремя, этот груз людских страданий и чаяний. Не буду я ему ничего говорить, не буду нагружать его своими проблемами, как-нибудь справлюсь сама…- решила Катя и, постояв еще немного, выскользнула из храма. Поехала домой…

     Не прошло и недели, как вечером раздался телефонный звонок, и Коля сказал, что батюшки больше нет, прощание с ним завтра в его храме Малого Вознесения, что напротив Консерватории.
     Это было выше человеческих сил. Катерина не владела собой, она закричала Коле какие-то обидные глупые слова о том, что, Слава Богу, она – не хан в прежние времена, а то за такую весть Коля лишился бы головы. Ярость и бессилие переполняли Катю, она плакала навзрыд, а когда немного пришла в себя, позвонила маме и попросила посидеть с малышом, потому что ей очень надо хоть еще один раз увидеть батюшку, и как ужасно, что этот раз – последний.
     Мама приехала.

      Вокруг храма были толпы людей, но в храм войти еще было можно. Катя подошла к гробу, но батюшку не увидела, лицо было закрыто. Для нее было неожиданностью, что священникам закрывают лица, как монахам. Оставались только руки, руки батюшки, так часто дававшие отпущение грехов, благословляющие, родные… К ним Катя и припала. Рыдания сотрясали ее тело, она плакала, как никогда на свете, ей было неловко, что подумают окружающие, но поделать с собой ничего не могла, плакала навзрыд, исходила слезами. Горечь, что могла тогда подойти исповедаться, поговорить и не подошла, стыд за свой холодный гордый взгляд, ужасное слово «никогда» – душили ее. Она стояла рядом с гробом, плакала и думала: – Как хочется убрать пелену с лица, только на мгновение поднять и сразу опустить, только еще один раз увидеть. Ведь она совсем рядом, стоит только руку протянуть, а потом будь что будет… Но Катя не сделала этого, уважение к батюшке помешало.

      Люди всё прибывали. Все хотели попрощаться с отцом Геннадием. Начиналась давка.
     Этого она не могла допустить. Подошла к дружинникам и с властным лицом расставила их так, чтобы люди подходили прощаться с одной стороны, а уходили с другой, закольцевала очередь.
      Все приняли её за важное лицо и подчинились, послушались. Это то, что она могла ещё сделать для батюшки. Когда воцарился порядок, она ещё раз поцеловала руки батюшки, прощаясь.
     Как жаль, как жаль!..

      Потом были похороны, много священников, семья, очень много людей…
     Все стали друг другу как родные, приглашали в машины тех, кто хочет поехать на кладбище. Катя поехала, видела дом батюшки, видела его чудесную жену строгую матушку Елену, бросила горсть земли на его могилу.
     Мама отца Геннадия все приговаривала:
     – Потерять такого сына…
     А Катя отвечала:
     – Вы – счастливая. Иметь такого сына!

     Дома она еще долго плакала и горевала.
     Алеша сердился.
     А Коська, Константин, Котенок – старший сын, из-за которого они все когда-то крестились, из-за которого она ездила к матушке, сказал:
     – Поплачь, тебе легче будет…
     - Понимаешь, Котенок, я могла к нему подойти – и не подошла, а теперь не смогу никогда… Ведь какой человек, все – от себя, ничего – к себе… Редкий, такого больше не будет…Умер на Благовещение, сердце не выдержало, его Богородица, наверно, к себе взяла… Ты знаешь, он был такой усталый, я и думаю, что я его буду загружать своими проблемами, и не подошла…
     – Да, не убивайся так, мам, правильно сделала, чего человека загружать, мы как-нибудь сами.

     А через год на Благовещение в автокатастрофе погиб и Коська, Котенок, Константин. Но Катя втайне надеется, что он в хорошей компании: с добрым пастырем – батюшкой Геннадием и милой матушкой – старицей Макарией.