человеческое сердце

 В комнате было темно. 

Мерцающий свет от луны и уличных фонарей слабо освещали очертания всё той же мебели, которая оставалась тут долгие года. 

Сколько помнил себя Фёдор на этой службе, а служба его мерилась не одним десятком лет, и сколько бы он раз сюда не заходил, тяжёлый запах сигар и витающие в полупрозрачном от дыма воздухе пары крепкого, дорогого алкоголя стали неотъемлемой частью его посещений.    Обстановка так и не менялась, впрочем, как и ЕГО голос.   

 Сегодня ничего не изменилось.   

Тёмный силуэт, покрытой плотной, до дурноты пахнущей пылью - тайной, восседал на кресле, и тонущая правда в этой массе, имевшей привкус грязи и лжи, не могла бы и вовек приоткрыть эту приросшую, словно вторая кожа, занавес.

    Дубовый стол (а он был именно из дуба, старого, красивого дуба, сын столяра мог определить без труда материал, пусть даже и в кромешной темноте, запах отполированного дуба, он не перепутает ни с чем!), стоял ровно посередине комнаты.

И Фёдор знал, довольно чётко представлял себе, в этом тайном полумраке, как, и в какой последовательности стоит вся мебель, этого, вечно тёмного кабинета. 

Голос глубокий, имевший необъяснимую вибрацию и тональность, пронзал душу насквозь, не оставляя шансов здравому смыслу, подгонял страх, таившейся внутри, перейти в новую стадию. И тогда паника захватывала всё вокруг, лишая возможности и дышать, и думать. 

--Ты опять принёс плохие новости?

Фёдор, однако, уже не испытывал ни страха, ни паники, так как за долгие годы своей службы, мог с небольшими погрешностями, определять в голосе Босса все нотки и интонации грядущего настроения: гнев, звучал угрожающе, и пугающе, с неотразимыми хрюкающими звуками, что, кстати, не предвещало ни чего хорошего.  Часто Босс откашливался, что говорило о предстоящей волне гнева, а вот, если наступали длительные паузы, быть беде.   Усмешка же, говорила о том, что в гневе, который наступит совсем скоро, Босс применит какое-нибудь увлекательное путешествие, в которое отправиться тот, кто довёл его до этого состояния. Из всего вышеперечисленного следовало, что у Босса редко бывали минуты радости в его тяжёлой жизни, но Фёдору удавалось, как правило, избежать губительного гнева, и многие из ЕГО окружения завидовали ему.

--Я давно предлагал тебе разобраться с «Лысым», но он до сих пор жив, эти новости делаю не я…

--Хм…--усмехнулся Босс: --Мне нравиться Федечка, твоя непосредственность…  так, что там с Югом?

--Лысый опять пригнал партию…

--И…

--И она дешевле, намного дешевле, это открытая война…. 

В комнате воцарилась гробовая тишина.  Босс, сидел в кресле,

(оно, непременно должно быть кожаное), и задумчиво курил.   

 Иногда, как, впрочем, и сейчас Фёдор чувствовал себя словно зритель в театре теней. Героем всегда был один тот же человек, и этот человек, словно высшее существо, решал вещи, совершенно не присущие обычным людям, так глупо тонущим в своих, поистине детских проблемах.

 Решение этого же героя, были куда, более сложными, более важными.

 Он и только ОН решал: кому сегодня остаться в живых, а кому осталось несколько часов радоваться этой глупой игре, в этом жестоком, грёбанном мире, полном злости, клоаки и анархии.   

Фёдор считал его БОГОМ. Нет, он был для него даже выше, того, кому молятся все люди, имеющие свои страхи, прячущие свою неуверенность за молитвами в отстроенных на их же деньгах, храмах. 

--Он надоел мне. Ты знаешь, что делать.  Однако, я долго же его терпел…--голос утонул в презрительной усмешке. -- Три года, три года на то, чтобы он образумился. 

--Если я правильно понял…--Фёдор вкрадчиво произнёс каждое слово.  Он не мог себе позволить ошибиться в желании Босса. 

--Да…--отрезал голос.

 По звуку в полной тишине, Фёдор «увидел», как невидимые, уголки губ, прижали краюшек сигары и выпустили струйку дыма. --Сделай это, как ты обычно это делаешь.  Твои способы всегда меня поражали.  Убить человека может каждый, но только ты один, делаешь это красиво…   

Ты гений! 

Разговор был окончен. Высшая похвала от «БОГА», непременно повлечёт за собой злобную зависть, которую трудно скрыть и которую, так сладко подавить своей неповторимой работой, что непременно вызовет новую волну ненависти и злости к себе, коллег «по цеху».

   Выйдя на улицу, Фёдор зажмурился. Резкая боль в глазах, привыкших к мраку за несколько минут, прошла почти сразу, что нельзя было сказать о чувстве, разгоравшемся в самом сердце молодого человека. Это было предвкушение, радость от того, что он должен был сделать. 

--Нужно любить свою работу! —весело прошептал Фёдор, кинувший мимоходом, эту фразу на ухо испуганной даме, проходившей на беду, рядышком с ним. 

 
 

 
Врач опустил глаза. 

--Гм… этот анализ делают специалисты. Мы прошли полное обследование, и мне жаль Вас огорчать, но тут не может быть никакой ошибки. 

--Вы понимаете, что такого не может быть!!!—Андрей, молодой человек, лет двадцати пяти, с болезненным цветом кожи, судорожно перебирал клочок бумаги в дрожащих руках.

--На всё воля Божья…--врач развел руками, так и не осмелился поднять глаза, на своего пациента. 

--Я… не верю, я не могу… можно же ещё раз пересдать эти анализы?

--Господи, да что вы, в самом деле, как маленький… будьте же мужчиной, это же вам не ЕГЭ в самом деле. Мы делали вам лазерную терапию, проверили вас на лучшей аппаратуре.  Я не вижу смысла вас оберегать от этой мысли, вы же мужчина!  Наверняка у вас есть уйма не законченных дел, и именно поэтому я вас и оповещаю! Отбросьте, в самом деле, все мысли, они только ухудшают ваше положение, и возьмите себя в руки, в самом деле. Доделайте все свои дела, побольше время проведите с любимой.

--Но … 10 дней…--как –то беззвучно прошептал отчаянный пациент.   

--Да поймите же вы… в самом деле… Это редкая болезнь, и она, к сожалению, ставит такие рамки.  Если бы вы обратились раньше, в самом деле… я бы вам смог помочь. Но тут, увы, медицина бессильна. 

--Господи…--руки Андрея теперь сжались в кулаки. Костяшки его пальцев побелели, и он заплакал. Нет, не как девчонка, а как человек, утративший последнюю надежду.

--В самом деле, иди домой. Вам осталось не так уж много времени. Может быть, я ошибся в подсчётах…

Андрей с надеждой вскинул свой отчаянный взгляд на врача, но снова поник, едва тот продолжил.

--Может, в самом деле, пятнадцать, край, шестнадцать дней… но это думаю, роли не играет никакой…

Андрей молча поднялся. В голове его роилось тысячи мыслей, одна перебивала другую.  Они наскакивали друг на друга, накидывались на него, опускаясь холодом, в его сознании и окутывали сердце, его больное сердце, стонущим плачем. 

Сейчас, ему хотелось только одного, прибить этого наглого доктора, который пренебрегая медицинской этикой, так просто рассказал ему, о его грядущей смерти. Он был отвратителен в своём белом халате, а его фраза, повторяющаяся из минуты в минуту «в самом деле», только подначивала, отучающегося пациента ударить, с разбегу, по его лицу.   

 
 

 
 

 
 

 
День первый.

Старый город Н.... расположенный под Питером уже готовился к вечеру. Такому вечеру, когда уставшие люди возвращаясь домой, после долгого рабочего дня, могут наконец-то себе позволить усесться в кресло перед телевизором и попить горячего кофе. Осень устелила город огненно-рыжим ковром. Старые купеческие здания, одетые в тёмно-серые наряды, уныло стояли в ряд, словно побеждённое войско, готовое пасть и до конца испить свой позор.  Именно    осенью, и именно такой, унылой и грязной, можно до бесконечности бродить по улочкам этого старого города. Смотреть в окна усталых, засыпающих домов. Аккуратно влезть в чью-то жизнь, незаметно подглядеть в глазницу их уютно обрамлённых легкими шторками, окон. Тут встречаешь жизнь такой какая она есть, именно в своём жилище мы становимся такими, какие есть.  Смывая косметику, скидывая тесные наряды, неудобную обувь, мы оголяем свою душу и сердце, наши настоящие лица.  И скорее всего, впервые, за долгий день мы можем улыбаться, улыбаться по-настоящему, искренне, ведь тут, нас никто не может видеть, тут мы спрятаны за толстые стены своего спасательного жилища.    

Люди, одинаковые снаружи, так кардинально отличаются внутри. И дело вовсе не в анатомическом   строении, дело в характере, в том, как каждый принимает этот мир.

 Молодой человек бродивший по суетливым, улочкам, в этот холодный осенний вечер, втянув голову в плечи, ссутулившись, диковато оглядывался на прохожих. Если бы за ним кто-то следил, или хотя бы пристально наблюдал, то непременно бы обратил внимание на его жадно рыщущий взгляд.  Взгляд человека, который в западне, взгляд, который полон отчаянья и страха, и в то же время взгляд, переполненный любви к самой жизни, выхватывающий из целого мира кусочки, словно крошки от большой булки, маленьких радостей, доступных другим. 

Его одиночество было настолько велико, настолько заметно, что прохожие не обращали на него никакого внимания. 

Ведь так всегда и бывает в жизни. Стоит вам попасть в беду, и отчаянье поглощает вас как обжора, хорошо пропёкшийся кекс, мир отчуждается от вас! Он больше не принимает Вас, ибо вы опасны для благополучия других. 

Вам же, нужна помощь, вам же, нужно время, вам нужна поддержка, а это всё безумно дорого по тарифу человеческого расчёта. Люди так устроены. Увы.

 И только, если вам повезёт, то какой ни будь чудак, прилетевший очевидно, с другой планеты, с другой реальности, вдруг протянет вам свою руку. Он вдруг тихо подойдет и спросит у вас:

--Эй, у тебя ничего не случилось? Ты в порядке?

И тогда в вас зарождается маленький росток надежды. 

--Э-ге-ге… –думаете вы: --так ведь ещё не всё потеряно, ещё можно все изменить, ещё есть время!!! 

Но, только не сегодня. Но, только не сейчас.

К Андрею, так никто не подошёл, так, никто и не похлопал по его плечу, так некто не и спросил. Он один, один бродил по теперь уже, пустынным улочкам и слезы застилали его и так, опухшие глаза.

Совсем близко, почти в метре от ссутулившегося человека, укутанного в длинный коричневый плащ, проехал чёрный тонированный джип. Окунувшись в лужу по самые диски, передних колёс, машина извергла волну грязной, тёмной жижи, обдав ей человека в плаще. Андрей, лишь еле заметно дернулся, и остановился. Остановилась и машина. Черное стекло, бесшумно опустилось и в окне появилось физиономия в чёрных очках. Круглое, сытое лицо, с лоснящимися щеками, слегка порозовевшими толи от быстрой езды, то ли от адреналина, качало головой в такт разрывающейся барабанной дроби из динамиков внутри салона. Челюсти бесконечно перемалывали жвачку, а затем, наверное, для пущего эффекта, лоснящаяся морда сплёвывал, чтобы произвести гораздо больше впечатлений, на ссутулившегося, молодого человека, безразлично стоявшему почти у самого автомобиля. Он бес интереса разглядывал наглое, лишённое даже малейших намёков хотя бы на небольшой интеллект, лицо. Этот человек, а для Андрея он не был им, вызывал не мало страха, а порой даже и уважения в старом городке и считался, так сказать – небезызвестным авторитетом. 

«Лысый.» Кажется, так его все называли.

--Эй...брат... извини...--прокричал он хрипловатым голосом. --Мой водила сегодня не выспался... ну и ночка сегодня была, я тебе скажу … ты это... извини…--авторитет вытащил что-то из кармана и швырнул ЭТО под ноги Андрею. 

--На вот...--усмехнулся он кивком указывая на что-то светлое, комком лежащее в грязной жиже. --Я сегодня добрый... хотя всегда помогаю тем, кто просит...

Стекло поднялось, и машина тихо прошуршала дальше. Андрей растерянно опустил свой взгляд на то, что лежало под его ногами. Присев что бы поднять сверток, он улыбнулся. Почти следом, эта улыбка переросла в отчаянный смешок, и наконец душераздирающий смех залил городскую улочку, легко пробегая по асфальту и взмывая вверх, к тусклым окнам. 

Деньги. 

Это были деньги. Большие для него, и малая копейка для авторитета. Он не зал, сколько точно было там денег, но на первый взгляд, пробежавшись мельком по зеленоватым купюрам, насчитал больше десяти.  Что это было? Неужели Андрей так страшно одиноко выглядит, что проезжавший рядом авторитет, не смог скупиться на свою жалость, и выкинул ему в качестве подачки, всё то, что было в его кармане? 

Что же не дурно. Совсем не дурно и до дикости обидно. Вот чудеса! Когда, нужда порой заставляет тебя мечтать о нежданном сокровище, каких ни будь случайно найденных пару тысячах, ты не получаешь ни чего. Но когда тебе становиться наплевать на самое жестокое и коварное изобретение человечества, они падают к твоим ногам. 

Ты просишь, но тебе не дают, и ты жив!

 Ты не просишь, и получаешь, хотя уже полумертв!

 Чудовищная правда, которую и ошибкой то не назовёшь!

      

 Вдруг он привстал. Словно что-то его увлекло, или поразило. Может он, кого-то, встретил? Но нет. Нет на его лице удивления или радости от внезапного столкновения со знакомым. Нет в его зелёных, впалых глазах интереса, что бывает со всяким, кто вдруг увидел, что-то поразительное.   На его уставшем, бледном лице, отмеченным, вдруг резко, заострившемся носом, появилась гримаса дикой тревоги. Она была перемешана с какой-то вселенской жалостью, увлечённой в бесконечность, а ведь последняя, совсем скоро собиралась стать его последним пристанищем. 

Его поразила мысль. Одна единственная мысль, пришедшая к нему так неожиданно, и которая совсем недавно только переварилась в его мужском сознании. Мысль, от которой мужчина, настоящий любящий мужчина, становится самым счастливым.

--Аня…--тихо прошептал он, обращаясь сам к себе. --Господи, она же беременная, …Это что же, я… я не увижу своего первенца? —его глаза округлились и стали ещё больше, он всматривался в улицу, заполненную прохожими, но не видел никого, он был один, он был одинок. Лицо его, и вовсе теперь бледно-зелёное, с заострившимся носом, и с глазами круглыми, поразительно изумрудного цвета, казалось теперь глупым пятном в этой бурлящей, кипящей жизни. 

Молодой старик, который состарился в считанные секунды, от горя известного только ему, обратился к невидимому для него прохожему, который, впрочем, существовал, но отшатнулся от него, словно от больного чумой, так и оставил его без ответа. 

--А как же она без меня? Как же теперь ребёнок? Что же теперь будет?

 
 

 
 

День второй.

Белый, пушистый комок, про мурчав, виляя озорным хвостом прыгнул на диван. 

Животное. 

Вылизывая свою шерсть, явно считая её своим достоинством, Пушистик уставился на хозяина злым и глупым взглядом. Наконец, вылизав себя по бокам, а затем и грудку, Пушистик кинулся играть с резиновым шариком, купленным ему совсем недавно.   Проносившись с ним с пол часа и наконец устав, кот важно занял своё место в кресле, грациозно зевну и закрыл глаза, показывая всем своим видом, что трогать его не нужно, ушки он держал в остро и каждый раз шевелил ими едва по улице проносился какой-нибудь лихач. 

Аня уехала.

Это произошло быстро и нелепо. Сегодня, проснувшись Андрей вдруг ясно понял, что не желает делить свою боль, свой страх с любимой. Она не должна видеть его больным, видеть, как он будет корчится в предсмертных муках.

А вдруг это произойдет ночью? Он просто уснёт и не больше никогда не проснётся! 

Это было бы здорово!

Но только Аня не должна видеть всего этого кошмара. 

Скандала не было. Потому что, в скандале участвуют как минимум двое. Но сегодня Аня молчала. Злость и ненависть к себе, за обиженные глаза жены, полные слёз и укора, за то, что она так и не сказала ему не слова, не упрекнула его, а просто тихо собралась и ушла, выворачивали душу наизнанку.  Завести себя для того, чтобы наговорить глупости, обидеть её, у него получилось не сразу. Придираясь к мелочам, он наконец-то задел её за самое живое- их любовь! 

Андрей устало сел на диван. В руках, как по волшебству оказалось семейное фото. Не имея возможности больше прикоснуться к ней, больше никогда не почувствовать тепла её тела, он смог лишь до коснуться со всей скопившейся сейчас внутри него нежностью, до её изображения за стеклом. 

 

Обняв фотографию, на которой они были вдвоём, такие счастливые и беззаботные, Андрей словно малое дитя, свернулся на диване калачиком и закрыл глаза. Умереть. Сейчас ему хотелось лишь умереть!

Быть молодым очень трудно! Быть влюблённым ещё труднее.

Андрей любил Аню, как порой описано в книгах. Люди по-разному относятся к этому чувству, по-разному его воспринимают. Но Андрей был из тех людей, которые впитали в себя лучшие традиции любви. Тоска, волнение, отречение от близких и друзей, всё это он испытал сполна прежде, чем его возлюбленная смогла сказать ему "да". 

Аня была довольно капризной девушкой. Воспитанная в благополучной семье, и напрочь лишённая понятия «бедность».  В мире, окружавшем её на протяжении всей жизни, она смогла всё-таки принять этот тезис и даже не побоялась прикоснуться к нему, связав свою теперь уже новую жизнь с Андреем. 

Вначале, всё окружение Капризной Ани, приняло её поступок за новое приключение, которое, по мнению её близких, должно было вскоре закончится. 

Но любовь, которая поразила её девичье сердце, оказалась так велика, так чиста, что заставила её родителей, предпринявших немало усилий её облагоразумить, всё-таки согласиться с её выбором и оставить, наконец- то молодых в покое. 

  Порой, Андрею было тяжело.  Иметь подле себя бриллиант, и не допустить его угасания, было очень сложно, но   он правда старался.   

Молодой человек был из обычной семьи, совершенно не избалованным.   Отказался от вех видов помощи со стороны родителей жены, казалось ему наилучшим способом доказать и себе и другим, что он готов стать мужчиной, стать состоявшимся. От своих же, родителей он    мало что мог получить, а, следовательно, и доказывать им придётся чуть меньше. Его сознание почему-то разработало для себя только такой эгоистический план: жить с любимой рядом, касаться её, любить, дышать вместе с ней одним воздухом, и тогда все невзгоды пройдут их стороной, их не коснётся не беда не смерть. 

А все те коварные недостатки, которые обрушались на молодых почти сразу, после не пышной свадьбы, он просто старался не замечать. Он списывал всё это на временные затруднения, и, если вдруг, им по вечерам порой не чего было есть, он добродушно обнимал жену и притягивал её к себе, чувствуя в этот момент себя самым счастливым из мужчин. Конечно, молодому человеку в этот момент было невдомёк, что он то, как раз и стал причиной всех этих временных затруднений, что если бы не он, то жила бы сейчас его возлюбленная под крышей отеческого дома, в полном покое и сытости, но нет, кто из не был молодым!

   Работать он умел, навыки имелись, мужскую работу он знал хорошо.  Квартиру молодые сняли в другом районе, чтобы встречи с родителями были не так навязчивы, и вскоре       старания его были вознаграждены. Возлюбленная его ждала их первенца, однако всё это, все предвкушения радости и счастья, были сейчас перечёркнуты одной бедой, которая так, неожиданно повисла над головой молодого человека.

 

…"--Ты сейчас …соберёшь свои вещи … и … уедешь к родителям. Так будет лучше, и тебе и мне…

--Что? --Аня почувствовала, как сердце в груди сжалось до острой боли, холодок пробежал по её коже…"

Слова, которые так больно ранили её, слова, произнесённые им, снова и снова всплывали в его памяти. Её глаза, обиженного ребёнка, не понимающего, за что же его наказывают, маячили перед его больным воображением. Он плакал. 

"Глупышка, ведь ты поверила мне, ты подумала, что я тебя разлюбил!!!"--тихо шептал он, не выпуская из рук фоторамку.

Потом ему стало плохо.  То ли от волнения, то ли от этой болезни, но сердце его дало сбой.  Решение это, принятое сие секундной, болью разорвало что-то внутри. Вздохнуть, не имелось ни малейшей возможности, зеленые глаза его застили, миллиарды звёздочек, что видят часто от невыносимой боли заполнили всё пространство вокруг.   Андрей не мог вздохнуть, не мог сказать ни слова. Тогда он кажется, держал её за руку. Больно держал. Для пущей уверенности, он хотел подпитать спектакль их расставания, своей жестокостью, стать испорченным и дерзким, но рука супруги, оказалась для него панацеей, едва его сердце не остановилось. 

«Вот оно! …, наверное, началось…. Ошибся пучеглазый доктор, не десять, а восемь дней я прожил!». —пронеслось тогда в голове у Андрея. Скорчившись, от невыносимой боли, он начал заваливаться на бок, ухватившись за ножку стола, и почти сполз на пол. 

Аня застыла.  Шок от происходящего, оковал её словно крепкой, цементной паутиной, не давая ей возможности пошевелить и пальцем.  Она раскрывала рот и в недоумении беззвучно им шевелила, сама, не осознавая, что же она пытается сказать. 

Боль, имела крепкую руку, с зажатой в ней раскалёнными щипцами, она сжимала сердце, не давая ему возможности биться дальше. Рука сначала медленно и нерасторопно всаживала в сердце Андрея раскаленные штыри.  Затем темп руки начал неизбежно расти. Она раскачивалась теперь, словно опытная рука кузнеца, и применяла свои ловкие, мелодично раскачивая руку, поражая его сердце невыносимой болью, рванное сердце должно было вот, вот остановиться.

На лбу теперь уже лежавшего на полу, Андрея выступила крупная испарина. 

Но боль отступила. Её сменила сладостная эйфория. 

Аня кинулась к нему, обняла его. Он что-то ей говорил, что-то говорила она и он, больной, после невыносимой боли, вдруг понял, что может сдаться. Может растаять прямо сейчас и пожелать её жалости, прижаться к ней и плюнув на все свои устои, захотеть умереть только на её руках.

Этого он себе позволить, никак не мог!

Быстро встав, отстранив Анну в слезах, он поковырялся в карманах и вытащил скомканные деньги. Те самые, что он получил на кануне вечером в презент от местного авторитета. 

— Это тебе на первое время, должно хватить...   

 Надевая пальто на недоумевавшую жену, не осмелившись смотреть ей в глаза, он подтащил её к выходу.

--Прости, … не сопротивляйся, соседи могут подумать бог весть что, просто иди…

Коротко и ясно он выставил её за порог.  Дверь закрылась прямо перед её лицом. Слёзы застилавшие глаза Ани, мешали ей рассмотреть, его лицо. Она никак не могла понять, что же было на нём написано. Страх? Гнев? Равнодушие? Господи, пусть всё что угодно только не равнодушие! 

Что она сделал не так? Что произошло?

 Пока девушка, шмыгая носом растирала глаза, чтобы не разреветься навзрыд, дверь снова открылась и появился Андрей. Но он не передумал, как на мгновение показалось ей, он взял ее не совеем бережно под локоть и спустил вниз к такси. 

Усаживая, теперь уже не сопротивлявшуюся Аню в такси, он на мгновение дал себе слабину, он вернулся в этот мир прежним Андреем.  Девушка узнала его по зелёному блеску в глазах и по мягкому поцелую в её мокрые от слез губы.

--Я тебя люблю, но больше ты не услышишь это от меня… просто знай, что ты … самое лучшее что было у меня…

Такси зарычало и тронулось, оставляя позади за окном Андрея. Он стоял в распахнутой куртке, с расширенными то ли от боли тол и от слёз глазами и клубы пара выходили у него изо рта, будто он горел изнутри, будто последнее тепло выходило из его уставшего больного тела.      

   

 
 

 
 

День третий.

 Знать, что тебе осталось совсем мало времени, безумно тяжело. Нет, это просто невыносимо.

 Что бы чувствовали вы? Как бы вы смогли справиться с той дикой мыслью, которая подгоняет Вас едва вы открыли глаза ранним утром?

 Время.

 Вот что не дает вам покоя. Время, того привычного, простого понятия, к которому вы так небрежно относились почти всегда.  Разве вы не лижите часами на диване в воскресный день, пытаясь избежать от рутинной домашней работы в свой законный выходной? А свои дела? Разве вы не откладываете их «на потом», наивно полагая что на всё на это хватит ЕГО… Времени. Мы тратим его слишком вальяжно, слишком наивно полагаем, что его у нас достаточно много. А вместе с тем, оно бежит, летит так быстро, и у каждого его определенно столько, сколько отписано где-то там наверху!

 У Андрея не осталось даже этого.

 Стены квартиры, пустой и теперь совершенно ему чужой, давили на него, словно рамки, установленные невидимым наблюдателем.  В порывах ярости, порой так резко нападавшие на него, он разносил в клочья всё, что попадало ему под руку. Первыми оказались стулья и табуреты. Щепки их и, теперь валялись по всей квартире, посуда разлеталась на мелкие осколки, порой больно раня самого Андрея, но только его это совершенно не останавливало. Груды одежды, рванной или грязной, валялись на таком же грязном полу. Но, вот, приступы ярости проходили и он, ссутулившись, садился на пол, облокотившись спиной на ребро дивана и мог тогда часами просидеть на одном месте.   И мысли начинали крутиться в его голове с невероятной скоростью. Они, танцевали в припрыжку, и пускались в гопак, то вдруг переходили в вальс, нежный и тихий, но всё чаще и чаще мысли его танцевали под траурный марш, выстраиваясь в важный и убитой гнусной печалью, ряд.

Смотреть на яркое красивое солнце, прежде, почти никогда не замечая его красоту, и понимать, что его ты больше не увидишь. Или смотреть в любимые глаза и знать, что совсем скоро, они будут смотреть на тебя с вселенской тоской. Реки слёз ещё очень долго будут литься   из любимых глаз, мысли, страшные, и дико одинокие будут роится в голове у того, кто Вас любил, кто Вас ждал!

но, наверное, это намного лучше, чем хоронить самому! это ведь сравнительно лучше, чем самому стоять у гроба человека, которого любишь, без которого не мыслишь жизни дальше. Смотреть на пустоту, на комки влажной чёрной земли и понимать, что это последнее пристанище для любимого!!! Никогда больше любимые, родные губы не прошепчут волнующих слов, не когда красивые, глубокие глаза не посмотрят томным взором, от которого так становилось легко и хорошо на душе.

Нет, определённо лучше умирать самому, ели ты, конечно, кого-то любишь, кого-то боишься потерять!!!

 

 
 

 
 

 
 

День четвёртый

Город Н. уже проснулся.  Солнце, вялое, грустное и совсем тусклое медленно прошлось по грязному полу теперь уже холостяцкой квартиры. Своими лучами, оно прощупало стены, коснулось дивана и очевидно не найдя ни чего путного быстро исчезло, словно и не появлялась тут и вовсе. 

Андрей уже давно проснулся.  За окном было ещё темно, когда, шатаясь молодой человек поднялся с неразобранной кровати и шаркая как старик, добравшись до окна, простоял там около часа. Он смотрел на просыпающийся город. Его бесцельно блуждающий взгляд останавливался то на раскачивающемся от порыва ветра дереве, уже совершенно голом, то вдруг его привлек чёрный ворон, усидчиво наблюдавшей за местным алкашем, соседом Андрея, в его грязных руках был засаленный пирожок, который он, впрочем, не ел, но и не выкидывал. Ворон ждал своей добычи, и лишь изредка вскидывал свои красивые черные крылья, словно разминая их от долгого сиденья на одном месте.

Как все просто и закономерно.  Всё идет своим чередом. Так и будет. Всегда. 

Только его скоро не будет.

 А этот ворон так и будет прилетать на это же самое место, сосед так и будет пить изо дня в день, а дерево скоро оденется в белую шубку, а следом у него будет великолепный зелёный наряд. И всё это будет так, потому что, по-другому быть просто не может. Потому что, есть закономерность, есть круговорот, есть смерть и есть жизнь. 

Он впитывал в себя жизнь, наслаждался этим зрелищем. Потому что, для него "как всегда" уже не будет. Для него не осталось ни чего, кроме одного, доживать, в то время как всё вокруг будет просто жить.

Он отошёл от окна спустя полтора часа. Пушистик осунувшийся от недоедания уже без былой грации сидел в углу зала, рыща голодными глазами хоть что-то съедобное. Его шерсть заметно потускнела, появились костлявые, острые очертания его когда-то пышной задней части, он сидел на своём огрызенном хвосте и, казалось, раскачивался от каждого удара своего маленького сердца.

   На восходе город казал ещё красивее, ещё загадочнее стали крыши купеческих старинных домов, ещё трогательней стали одинокие деревца, в этой тоскливой, последней для него осени.

Сосед наконец-то доел свой пирожок, кинув небольшой огрызок счастливой вороне и поднялся. Казалось, на монотонном лице Андрея, что-то пробежало, может быть какая-то заурядная идея, но он быстро сдался, снова поник и направился к своему дивану. 

Так он пролежал до обеда.  не переворачиваясь и не шевелясь, просто тупо смотря в потолок. Мысли его были настолько черны и запутаны, что мы не будем в них копаться. 

Звонок в дверь заставил лишь слегка его дернуться, однако он так и не встал. Звонок, повторился и теперь был более настойчив. С третьего же раза, звонивший просто не убирал руку со звонка. Трель разрывала квартиру, охрипший звонок, казалась был готов лопнуть от нежданной натуги. И лишь раздражение больного, который хотел находится в тишине заставила его подняться и пошаркать до двери. Не посмотрев в глазок, Андрей распахнул дверь без особых эмоций на лице.

Это оказался пресловутой сосед. С утра уже успевший опохмелиться и протрезветь он очевидно искал легкий доход. Его воспалённые глаза и припухлое лицо весело расплылось в дружеской улыбке.

--Деньги есть?

--Есть

--Дашь?

--Дам...

--Я отдам...

Андрей достал деньги, последнюю тысячу, оставшуюся от щедрого подарка местного авторитета и протянул её соседу.

--Не нужно отдавать... забирай так.

Кажется, соседа звали Миша. 

Удивление на лице Миши было настолько естественным, настолько искренним, что вызвало маленькую улыбку у Андрея.

--Тое есть совсем не надо возвращать?

--Совсем...--молодой человек всунул её в дрожащие руки Михаила и собирался уже закрыть дверь, как тот слегка придержал её.

--Я вернусь через пару минут... не закрывай дверь...хорошо?

Андрей пожал плечами и развернувшись направился к дивану.

 

Миша шустро накрывал на стол. Его дрожащие руки кое как нарезали хлеб, солёные огурцу, затем, грязные, с чернотой под ногтями пальцы, вонзились в нежное сочное мясо курочки на гриле. Она податливо разложилась на пополам. Крылья, гузку и филейную часть он положил от чего-то на отдельную тарелку.  Вскоре на столе появились три бутылки не дорогой водки, но больше всего Андрея удивило появление на грязном заляпанном столе белых салфеток и скудный, хотя и обычный набор из стандартных фруктов. Бананы, виноград, и три яблока.

Очнувшийся от глубокого полуобморочного сна, Пушистик в пал в истерику.  Его пробудили запахи.   Ароматные, умопомрачающие запахи, которые давно не появлялись в этой квартире. Истерика приключилась с ним через пару минут, когда он доковылял до Михаила, истерично визжа, в припадке валяясь возле его ног в дырявых носках. 

Желая поскорее заглушить истошное кваканье кота, у которого не было даже сил атаковать Михаила, сосед кинул небольшой кусок мяса на пол. 

--Я, знаешь ли, так не могу... если ко мне по человечьи..., и я тоже… так-то я не плохой... ну если ты хороший..., то тогда мы с тобой сегодня поговорим, вот мы то с тобой сегодня и напьёмся... это же праздник, когда два хороших человека встречаются. 

Андрей, сидел молча и наблюдал за образованием пиршества. Желудок его предательски урчал, та, как ел он последний раз вчера. И вдруг ему, кто больше всего хотел умереть, безумно захотелось есть, тем более что аппетитная курочка разнесла свой неповторимый аромат, казалось, не только по вей квартире, но и по всему дому.

 Голод заставил молодого человека слегка приподняться на локтях и втянуть в себя этот райский аромат.

Желание насытиться, так неожиданно атаковавший его, блокировал все его страшные мысли и желания, и теперь он мог думать только о хорошей еде. Он поднялся и сел за стол. Сначала есть ему хотелось быстро, чтобы побыстрее избавиться от этой совершенно не нужной ему компании, но потом, слегка поразмыслив, он решил всё-таки не торопиться, перейдя к простой, никчёмной беседе.

--А ты чего пьёшь то? --Андрей доедал сочную ножку курицы и почувствовал, как силы потихоньку возвращаются к нему. 

--Водку--засмеялся тот и налил две полные рюмки.

--Я не буду...--Андрей отодвинул рюмку.

--То есть как это не буду... нужно... тебе я брат смотрю совсем хреново... нужно... нужно-- и сосед придвинул рюмку обратно.

«А почему бы и нет?» --пронеслось в голове Андрея. Это ведь тоже выход, нажраться этой дряни, может сердце сегодня и остановиться. Чего тянуть-то.

Пушистик уже набравшись сил, принялся цепляться острыми когтями за штанины хозяина, и получил ещё небольшой кусок курятины. 

--Давай --и Андрей, не чокнувшись опрокинул в рот огорчительную жидкость. Сосед покачал осуждающе головой и повторил за ним. 

--Я не про это у тебя спрашивал... я спрашиваю, ты чего пьешь то... что у тебя стряслось... ты же не плохой вроде мужик то...

Тут Миша притих. Его рука, тянувшаяся за порцией курочки, повисла в воздухе. Он вернул руку назад и опустил голову. 

--А Верка моя как померла, так я и начал пить...

--То есть как померла...  а эта тогда ж кто? --Андрей кивнул в сторону двери, вспоминая тучную женщину постоянно гонявшую по двору соседа Мишку. 

--А... Это Галька... она жалеет меня, вот и пустил её к себе... так готовит мне, да приласкает иногда… тяжело ж одному то...

--Тяжело...

Андрей уже подавшейся хмелю бодро кивнул и потянулся за сочным филе, которое вместе с гузкой и крылышками лежало отдельно на тарелки, но Миша его резко остановил.

— Это не тронь... это Верино.

--Какой Верки--не понял Андрей.

--Моей--важно заявил Миша.

--Так она же того... умерла...

--И что же теперь, она не человек? Запомни, пока мы чтим память наших усопших, они всегда с нами....  грудку и крылышки очень любила Верочка, я теперь всегда ей оставляю что-нибудь за столом, а сегодня раз деньги есть, то и купил что она любила больше всего... она же всегда рядом... со мной...

Череда историй завертелась, закружилась вступая по-хозяйски в разговор двух разгорячённых людей. В памяти были сотни правдоподобных и не очень историй и о каждой из них хотелось рассказать, поделиться. Но больше всего Андрею хотелось прокричать, оглушить, с неимоверной силой, о том, что жить ему осталось совсем чуть-чуть, всего несколько дней! Он хотел, чтобы мир это знал! Знал кого теряет, знал и оплакивал его. Он хотел, чтобы мир, все люди, живые люди этого мира пожалели его, поняли и сокрушались вмести с ним, сокрушались о нём.

Но рассказывать вскоре было некому. Миша тихо посапывал, уронив голову в тарелку с куриной грудкой. Его тело безвольно моталось на табуретки и готово было в любой момент рухнуть вниз. Он сломался, не смог понять, услышать отчаянного крика соседа. 

--И вот такие живут… вот такие будут жить всегда!!!--подумалось Андрею. Он горько выругался и доползая до своего дивана преодолевая каверзные препятствия в виде стула, пустых пакетов и тапок, почему-то подумал о совершенном нелепом...

--Может сожрать на хрен его сердце... и всё... все... все...

 

 

 
 

 
День пятый, 

Что думает человек в петле?

Верёвка не плотно, облегала худую шею Андрея. За последние пять дней, что были прожиты в полнейшем аду, превратили его в старика. Зелёные его глаза, да этого цветущие и озорные, были похожи на бледные высохшие озёра. Всклоченные волосы торчали в разные стороны, мятый грязный халат, надетый на верхнюю одежду, помогал согреться ему от неожиданных приступав озноба. Он постарел. 

В комнате не было света, люстра рывком слетела с крючка, освобождая место, для не широкой верёвки. Все было готово. 

Смерть должна была забрать его быстро и резко. Он жаждал смерти любой, страшная она или нет, жить ему не хотелось совершенно. Мысли, кружившие в его воспалённом мозгу, не давали ему дожить и эти несколько дней. Тяжесть в душе, от того, что нет у него рядом человека которой бы смог ему помочь, просто посидеть, просто выслушать его, одолевала его с каждой минут ой. 

Но он не торопился. Мысли его крутились невероятной колесницей в голове. То он вспоминал счастливые моменты своей короткой жизни, то принимался жалеть себя, то вновь хотел немедленно умереть. Жизнь его была закончена, мир больше не принадлежал ему, но даже в такую минуту он не мог сам, наложить на себя руки.

Голова гудела и   выпитое вчера привело его к такому состоянию, подтолкнуло к этой маячившей в его больном сознании мысли. 

Он так и не смог.

Скинув петлю, он уселся на поле и словно сумасшедший принялся, раскачиваясь из стороны в сторону. Легкий, еле заметный стон помогал ему понять, услышать себя. Убедится в том, что он ещё в этом мире. 
 

 
 

 
 

День шестой.
В парке было немноголюдно.  Мелкий осенний дождь, моросил словно из мелкого сита, заставил попрятаться по домам даже отважных любителей и такое погоды. Действительно, погода была омерзительной. Но, в последние дни своей жизни, даже такая погода сойдёт. 

Идея его с самоубийством потерпела фиаско.  Проснувшись сегодня утром и поразмыслив, молодой человек пришёл к выводу, что болтаться в петле, довольно страшное зрелище, тем более что наверняка будет больно. 

Этого ему не хотелось.

 Таблетки?

Эта идея ему нравилась больше, в этом случае, смерть безболезненно заберёт его с собой через благородного Морфия.  Спящий мертвец, выглядит куда, симпатичнее повешенного.

На этом было закончено утро. 

 Оставалось только, достать снотворное. А так как дома его не было, (дома в принципе не было лекарств вообще), Андрей отправился в аптеку. 

Шлёпая по грязным лужам, совершенно не боясь простудиться, закутанный в старый классический плащ, и перемотанный плешивым шарфом, «молодой старик» зашёл в маленькую, неприметную аптеку с надеждой, что всё это скоро закончиться, но спустя пару минут, он выходил озлобленно-злой. Таблетки снотворного ему так и не продали, на него накричали, а на его замечание по неправильному отношению к покупателям ещё припугнули вызвать полицию. 

Уйти из жизни самостоятельно, ему, наверное, так и не удастся. Поэтому, расстроенный и полностью обескураженный, наш герой направился в парк. Ноги сами его принесли в это место, мысли в его голове затуманили его рассудок и, собственно, шёл он, совершенно наугад. 

Присев на первую попавшуюся лавочку, он полностью ушёл в свои мысли, в которых теперь имелась идея о утоплении, так как рядом находился пруд, но всё же, мысль о сне, ему нравилась больше.

Серое небо накрыло город, прибило дождём и было тяжело даже дышать, потому что, уныние и серость, погружали мир в какое-то, мерзкое отчаянье, и он, это особо чувствовал.

В это же время, едва "молодой старик" устроился на лавочке, мокрой и холодной, к нему    не заметно, подсел незнакомец.  Но его, Андрей не заметил, так как мысли его роились словно стая славных птиц, каждая щебетала, чирикала, наскакивал одна на другую. 

Хаос, вот что творилось в его голове.

--Любите это время года? --голос из-под шляпы беспардонно влез в его жизнь. Голос мягкий и спокойный, вкрадчивый. Он, на удивление не раздражал Андрея, даже наоборот, маленькая радость вспыхнула в больном сердце. Хоть кто-то с ним поговорит. Может быть, ему полегчает, он сможет выговориться?

Андрей внимательно посмотрел на незнакомца. Лица его он увидеть не мог, так как широкие поля коричневой шляпы, в тон пальто, скрывали все черты нечаянного собеседника. Можно было лишь отметить его широкие плечи, а также ухоженные руки. Руки и впрямь были очень красивыми, они выдавали в новом знакомом, пароду и даже какое-то величие.

За последнее время, молодой человек сильно сдал, он опустился, в моральном и физическом плане. Он понимал это и сам, и раздражало его только одно, он сдался, сдулся.  Беда была в том, что он полностью покорился судьбе, пусть не жалея себя, но все же опустил руки. Появление незнакомца, с самой первой минуты, как- то, сразу указало ему, на его промах, подстегнуло его изнутри.  Неожиданно серое небо пропустило кроткий лучик холодного осеннего солнца, водная гладь перестала плясать под музыку дождя, а в сердце Андрея что-то ёкнуло, будто запахло … нет, не надеждой, но безысходность уже отступила.

Но, почти тут же солнце исчезло, луч упал в воду, а дождь принялся лить снова, и сила его росла с каждой минутой. 

Снова хотелось кричать всему миру о своём горе, снова хотелось рыдать и скинув с себя маску обычного человека, оголить душу, ту, которая сейчас была изранена и изувечена.   

"Эй, вы, да вы, вы все ещё будите жить долго и счастливо, вы будите нянчить своих детей, ложиться в свои мягкие кроватки, обнимать своих красивых жен! Вы будите пить по утрам кофе с жирными бутербродами, а я, я, я буду гнить в кучке земли, обитый досками с четырёх сторон. И, о, да!  Вы будите меня помнить, конечно, ... вы, несомненно, будите меня помнить … несколько часов, может быть несколько недель, и всё!!! Этого вам будет достаточно, потому что, потом, вы захотите веселиться, вы скажите сами себе. -- что-ж, хватить горевать, нужно жить дальше!!!

… и вы будите жить дальше... моей жизнью, дышать моим воздухом, который я оставил для вас, и так и останусь в этой кучке земли, а вы и не вспомните обо мне, разве что, через год, на годовщину смерти, и потом опять, театры, работы, клубы, вечеринки..."  именно так, кричало его сознание, так он вёл себя, так твердило его сердце.

--Я не люблю ничего. В этой дрянной жизни, нет ни чего ... определённо ничего, справедливого...--резко ответил Андрей. 

Сейчас он меньше всего хотел общаться с кем либо, но этот прилипчивый господин так просто не отвяжется.

" То же мне, старый хрен, делать нечего, вот и пристаёт ко всем... а если бы тебе, сказали, что ты умрёшь через 10 дней, что бы тогда сделал? А? уж точно бы не сидел так спокойно как сейчас... козёл!"--мысленно обратился к нему Андрей.

--А я люблю это время года... Я всегда сижу на этом месте...  не один десяток лет наблюдаю за осенью...--спокойно проговорил приставучий сосед, и его спокойствие, какой-то тягучей нугой, снова передалось к Андрею. Однако солнце больше не выглядывало, да и дождь продолжал идти, но молодой человек всё сильнее и сильнее ощущал, как спокойствие, ...или нет, скорее безразличие, накрыло его словно плотным, теплым одеялом. Оно ограничило его от всей этой глупой и странной суеты. Он вдруг остро осознал, что больше не боится смерти, что умирать ему совсем не страшно, и это чувство подобно наркотику, впиталось в его кровь и протекло по каждой его вене.

Он остро почувствовал себя сейчас, счастливым.

--Я люблю смотреть на воду... она, знаете ли, успокаивает, когда на неё смотришь, чувствуешь, как вместе с ней убегают и твои проблемы...--сосед слегка приподнял шляпу, но разглядеть его всё ещё не было возможным: --Ведь проблемы бывают разные, знаете ли, у всех по-разному. Кто-то боится высоты, кто-то остаться без денег, ну а, кто-то боится умирать. Вы вот, ... вы чего боитесь?

Андрей слегка вздрогнул, когда вопрос соседа был адресован ему.

--Я.... я...., наверное, смерти...--неуверенно ответил тот.

--Нет, вы вот вдумайтесь... на самом деле, чего вы боитесь? послушайте себя!!!

 И Андрей послушал. А чего же он на самом деле бояться?  Может он боится высоты? 

Ни разу жизнь его не экспериментировала на такие шаги, но он знал точно, высоты он не боится! Быть может это деньги? Остаться без них боится каждый человек, но нет. опять не то..., не то, он не боялся это, н капельки... он боится смети, так же, как и ответил, но нет, он больше не ощущал того страха что был прежде.  Он вдруг так явно и открыто почувствовал безразличие к смерти, что на мгновение ем у стало смешно, и не сдерживая улыбки, а за ней и смех он весело, впервые за столько дней рассмеялся. Сосед поддержал его. Он так же беззаботно сидел и хохотал с ним на лавочке у пруда, в   этот свежий осенний день.

Лучи яркого, но увы, уже не столь тёплого солнца, играли на водной глади пруда, легкий ветерок, превращал спокойную и томную, словно стекло гладь в лучезарную рябь подгоняя её своим дыханием, чего можно бояться вообще в этой жизни?

— Вот видите? вы тоже это почувствовали? --голос соседа шелковистой нитью сшивал глубокие рана на сердце развеселившего Андрея.

--Вы же почувствовали, что человек, на самом деле ничего не боится!!! всё это, все эти страхи, нам присущи с детства... но если вы вдруг скинете с себя эту оболочку... оболочку взрослого трусливого человека, то вы станете, голым... по-настоящему голым, каким вас и создала природа!!!  А в природе ой друг, нет никакого страха... есть естественный отбор, есть красота, есть бытие… всё!!!

Андрей замолчал. Он смотрел на воду. А как же все его мысли за последние шесть дней. Все эти страшные, убивающие мысли!!!

--Я.... думаю потерять любимого человека... это большой страх...--вдруг он выдавил из себя, он ещё боялся открыться этому доброму человеку, который первый, из всей бесполезной толпы, смог помочь ему справиться с внутренним хаосом что творился у него в груди и в голове.

--Да нет же никакого страха повторяю вам... знаете, я много путешествовал, и все что я вынес из своих путешествий, из узнанных разных народов... это эгоизм, да, не думайте, что я сумасшедший… эгоизм…вот что руководит нами с утра до вечера, да и по ночам дума тоже...

--Эгоизм? но причём тут эгоизм... если твой родной человек лежит при смерти?

--При смерти лежит он... а не вы... и только вы думаете о нем в этот момент... чего вам не будет хватать... вам не будет хватать его шуток, его глаз, его дыхание... присутствия наконец... но это будет не хватать ВАМ... не ему, а вам..., следовательно, вы печётесь в этот момент только о себе... вы себя жалеете в этот момент... как вы справитесь с этой сложной ситуацией... а что это милый мой, как не эгоизм...?

--А.... а сам умирающий...

Сосед рассмеялся та легко и задорно, будто речь шла о сущих пустяках...

-- И он то же самое...эгоист...--растянул он...--он думает о том же... что ему не будет хватать солнца, ему не будет хватать этого мира, он биться опять-таки умирать один... а человек вообще в этот мир приходи один... и уходи кстати тоже... я говорю не об ситуации, когда умирают группами, а сам момент смерти у каждого он свой... и каждому придётся проходить через то самостоятельно. Вот он эгоизм самый натуральный... и поверти... умирающему намного легче в этот момент... чем тому, кто ожидает смерти.

При этих словах, Андрей слегка вздрогнул, и это не осталось не замеченным соседом.

--Да не бойтесь вы... вы все равно через это пройдёте.

--Да... я понимаю...--рассеянно ответил Андрей, но страх почему-то к нему та и не вернулся, даже наоборот, какое-то чувство похожее на эйфорию окрылило его в этот момент. 

Знаете, очень ценно встретить человека, сродни такому кого повстречал Андрей, в момент ваших последних часов.

--то есть вы хотите сказать, что это и есть естественный отбор?

--Именно... нет в природе борьбы за деньги, нет

-- а тогда за чего же борьба?

--За жизнь мой дорогой...вы знаете, я много путешествую... мне встречалось многое, но знаете, что больше всего меня поразило?

--Что?

--Одно скудное, паршивое племя в южной Америке. Но какими бы они не были противными, они смогли мне показать, что мир готов отдать нам самое лучшее... что мы сами ходим по этой земле, и топчем лекарства от самой природы, лекарства от болячек и смерти...

--Я не понимаю вас!

--Я много думал об это м и пришёл к такому выводу... смерти нет...   и нет её от болезней, и просто не существует, потому что создатель дал нам всё, чтобы излечится от недугов...так вот эти племена, они лечились... почти что каннибализмом...вот, к примеру, у вас больная печень, и вы должны вот, вот умереть... представляете, как это страшно!

Господи, ты даже не представляешь, как это страшно!

--Так вот, съев печень здорового человека вы непременно излечитесь!

--Что?

--Да ла... я тоже думал, что это бог весть что, но вы не поверьте, Маис излечился...

--Маис?

--Да это сын первой жены вождя... он излечился-таки от больной печени, а у него был самый что не наесть настоящий цирроз, знаете ли печень его вылезла вторым животом, смотреть на него было просто страшно...

--И…

--И спустя несколько суток, когда он сел Оугаву, он выздоровел...

--Оугаву.

--Да... это дочь их местного знахаря... не правда ли забавно... причём сам отец, этой несчастной посоветовал Маису столь необычный способ?

--Так вы говорите он излечился?

--Абсолютно.

Андрей уставился на пруд. Мелкий дождь рисовал бурные картинки на его поверхности, изо рта вываливались крупные клубы пара. 

--Я.... мне пора...--засобирался вдруг Андрей. Смятение и отвращение вдруг пронзило его сознание. Он захотел домой. Просто прийти домой и лечь спать. Не слышать этот город, не видеть этого серого неба, не разговаривать с этим сумасшедшим, который как по иронии судьбы, не нарочно задел его за самое живое.

--Что ж.... можете идти конечно... но мне чертовски было приятно с вами говорить... вы можете меня встретить тут... но это в это время... через час я обычно уже вон на том мосту!

Андрей не произвольно посмотрел на один имевшийся в этой местности мост и инстинктивно опустил глаза на часы.16:00.

--Да обязательно...--бросил он уже уходя.

--Увидимся ещё...--усмехнулся незнакомец и натянул на глаза шляпу.

--Люди…люди...-с каким-то сожалением произнёс он и тоже поднялся.

 

 

 

 

 

 

 

День седьмой.

Утро унылое, серое утро постучало в окно мелким, суетливым дождиком.  Его косые ручонки пытались проникнуть во внутрь, за прозрачную гладь окна. Казалось, мелкий дождь в это утро был до неприличия настойчив, окрасив всё вокруг своим унынием и вселенской тоской. В такое утро, когда осень уже полноправно царила на серых улицах города, превращая мир в сплошное монотонное пятно, лишённое ярких   красок, совершенно не хотелось даже вставать с постели. 

Случалось, ли вам просыпаться таким утром?   

Да!   
Вы, конечно же помните эти серые тучи повисшие прямо над вашим окном, вы с омерзением смотрите на уже уставших с самого утра прохожих торопливо семенящих по унылым улицам и с тоской понимаете что сейчас  вам тоже придётся выходит на улицу и шлёпать, устало шлёпать по неглубоким лужам  до самой остановки, что бы потом запрыгнуть в уютный, теплый автобус, или вагон метро и забыться в коротком, но чертовски приятном сне.

И вы проделываете всё, то, что было описано выше, проделываете, потому что знаете, что завтра наступит другое утро, и оно, быть может, будет чуть веселее, чуть ярче этого. Вы знаете, что за унылой тоскливой ос холодная, трескучая зима, а за ней яркая, будоражащая, весёлая весна, что потом вы будите купаться в тёплых лучах тёплого, свежего лета! Вы знаете, что вы проснётесь завтра и послезавтра, и после, после завтра... потому что вы живы, вы живёте!

Но если вы знаете, что это одно из последних ваших дней? Если вы знаете, что вы просыпаете для того, чтобы прожить один из последних дней? Что это утро одно из последних?

Что же вы будите чувствовать? 

 Утро, для Андрея, даже если бы оно было светлым, красивым   утром, золотой осени, не смогло бы выглядеть иначе чем это. День любой из прожитых им за последних шести, не имел теперь самого главного, того, что теперь отличало жизнь обычного человека, от жизни Андрея. И разница эта заключалась в том, что он знал день своей смерти. Знал ту боль, которую ему придётся перенести, знал то одиночество, с которым ему придётся падать в вырытую могилу. Знал и к сожалению, ничего не мог с этим поделать. Он уже не был тем самым молодым человеком, коего мы повстречали в начале нашего рассказа. Не было больше тех красивых зелёных глаз.  Его фигура, имевшая до сего дня некую упругость, больше похожую на поджарость, так часто встречавшуюся у молодых людей, вступивших в возраст мужчин, теперь напоминала тело глубоко старика. Обвисшие дряблые руки мотались словно нити по бокам узких бёдер. Образ жизни, его последних дней, той самой недели, что он провёл в полном распутстве и хаосе оставили неотразимый отпечаток на его до сели красивой внешности. 

Молодой старик, медленно пошаркал от окна к зеркалу и уставился на своё отражение.  в зеркальной глади отразилось и вся убогость его жилища, некогда претендовавшая на семейное уютное гнездо. 

Пепел, и втоптанные окурки от сигарет устилали весь пол.  В этом полном хаосе, разброшенных одежд, посуды, всевозможного мусора, было до тошноты опостыло и гадко.  Пушистик утерял всю свою грацию уже давно и теперь бродил белой тенью по дому. Шарахаясь каждый раз от своего хозяина, наверное, он его винил в своём голодании от того и не испытывал к нему ни малейшего уважения, не говоря уже о любви. 

Взгляд же Андрея блуждал по отражению в зеркале, останавливаясь то на одном конце комнаты, то на другом. Затем он медленно, будто боясь чего-то возвращался к своему отражению и тогда уже вцепившись в него с какой-то отчаянностью пытался уловить в себе что-то всё же ещё живое. Но, потускневшие блекло зелёные глаза, смотрели на него с какой-то отчуждённостью, впалые щёки подчеркивали его нездоровую худобу и лишь помогали ему вернуться в жестокую реальность.  волосы, всклоченными пучками засалено поблескивали в мигавшей, на кухне лампочке, она мигала вот уже четвёртый день, напоминавшая ему умирающего человека, дёргающего в предсмертных конвульсиях, но никак не хотевшего умирать.   

Через три дня его не будет. И все это в конце концов уже не будет важно. Тут всё уберут, вымоют полы, переставят мебель, и эта квартира заживёт новой, полноценной жизнью, тут будет кипеть жизнь, будет смех, будет музыка, а он...

Он будет лежать в сырой земле, поедаемый земляными червями, источая вонь, своим растлевающимся телом. Может даже его тело не до конца сгниет, если конечно стукнут заморозки, а нынче осень очень холодная, так что...

--Господи...--тихо прошептал он. -- о чем я думаю...--простонал он, не отрываясь от своего отражения и почти следом сполз на грязный пол. Он плакал.  сначала это были просто слёзы, превратившиеся за тем в рыдания со всхлипами. От навалившейся на него безысходности, которую он тщательно прятал от себя, и теперь накрывшая его с головой его рыдания превратились в слабый стон. Начавшаяся истерика, 

 

Дрожащей рукой, молодой старик провёл по отражению в зеркале и жмурился в отчаянье, сдерживая слёзы он смог лишь выдавить из себя тихий, хриплый стон.

"--И спустя несколько суток, когда он сел Оугаву, он выздоровел..."--пронеслось вдруг в его голове отголосок вчерашней беседы.   

Тот человек, тот странный прохожий, которой гулял в такую же погоду, как и он сам, не мог быть нормальным. Что за чушь он рассказывал! А что за примеры он приводил!

Нет, такого не может быть. Это точно, это бред!!!--кричало его второе я

Но почему-то странная, одна единственная мысль, засевшая где-то глубоко, не давала ему покоя.

--А если это правда! Если это действительно спасёт тебе жизнь? Если это и есть выход?

Но он снова и снова встряхивал головой и отгонял этот бред от себя подальше.

Мимо, прямо у его ног прошёл Пушистик.  пошатываясь, он шел к неопределённой цели. Андрей опустил на него свой взгляд и снова посмотрел на своё отражение.

--Нет...--тихо пробормотал он вслух.

 Вдруг его отражение словно ожило, зажило своей жизнью.  всклоченные волосы остались такими же, как и у него, заострённый нос, и впалые щёки так же не изменились, но взгляд… что стало с его взглядом? 

Глаза его теперь округлившиеся и потускневшие, смотрели на него из подлобья. Этот взгляд, пугающий и злой, пронизывал до самых костей, заставляя тело его биться в страшном ознобе.

--Да...--отражение открыло рот, и на секунду Андрею почудился смертоносная вонь, исходившая из пасти чудовища, напротив. Голос этот, скрип умирающего тела заложил уши дрожащему от нагнетённого страха и отвращения Андрея.

--Ты сделаешь это... ил посмотри, что ждёт тебя... посмотри на эти руки...-- и изображении подняло свои конечности, хотя Андрей стоял бездвижно. Руки, вернее оголившиеся кости, сгнившие уже давно, про клацали какой-то мотив, похожий на звучание, похоронного марша. Молодой человек, не вилах даже пошевелиться попытался отпрянуть от зеркала, но оно словно магнит засасывало его в свой отвратительный мир.

--Выбирай...  ты можешь и так приходить в гости к своей жене... можешь этими костями гладить её по ночам... -- и о ужас...рука, вернее то, что осталось от неё, преодолев зеркальный портал, стеклянную гладь, тонкими костями, когда-то бывшими пальцами вылезли в настоящую реальность.  рука проскользнула не большое расстояние и коснулась холодной кожи лица застывшего в ужасе Андрея. Вонь от разложившейся кожи казалось заполнил всё вокруг, всё пространство. 

--чувствуешь какого это... чувствовать прикосновение мертвеца!

Андрей смотрел, не отводя взгляда от тёмных, страшных глаз своего двойника, и словно под гипнозом вдруг чётко осознал, что жизнь его зависит, от...

Поймать тощее, испуганное животное было не легко. Пушистик словно чувствовал, что опасность, исходившая от его хозяина, несёт смертью и вырывался из последних сил. Сил у него оставалось мало, в особенности в последние минуты и потеряв много шерсти, огромными клоками, которые были разбросаны по всей комнате, наконец стих, придушенный крепкой хваткой своего хозяина.

Он умер сразу. Воздух больше не поступал в его лёгкие и грудь перестала вздыматься. Андрей помедлил, но всего лишь секунду, и затем нащупав грудную клетку, резко на неё надавил. Пушистик испустил тихий стон. Последний, страшный стон мертвеца. Хрустнула кость и наконец Андрею удалось нащупать то, что он искал. Нащупав на полу что-то острое, он с размаху вонзил это в грудь мёртвого животного. Ножницы, оказавшиеся рядом так кстати мягко вошли в тонкую кожу мертвого животного и разорвали её, освобождая долгожданный орган Андрею.

Вырвав сердце, маленькое, но ещё теплое. Всего двумя пальцами из груди животного, Андрей уставился на него будто раздумывая. Покрутив его в руках и понюхов, он поднял свой опустошённый взгляд на зеркало словно ища там подсказки или поддержки. Уродливое его отражение уже было в этой комнате оно пролезло сквозь мир отражения сквозь зеркало и теперь полностью было в этом реальном мире. Ноги его наполовину истлевшие, с мотавшимися рванными кусками ещё не перегнившей кожи, делали уверенные шаги в сторону Андрея.

--Ну... чего же ты ждёшь? ... или ты любуешься мной? Так же будет любоваться и Аня, если ты сейчас же его не съешь!!!

 И Андрей съел. Дрожащей рукой он засунул еле тёплую мышцу себе в рот и подавляя тошноту принялся живать. Кровь малой струйкой капала с его подбородка, выливаясь из его сомкнутых губ, и он жевал, он жевал так, как будто был голоден, как будто не ел тысячу лет. Едва прошла тошнота, как молодой человек вдруг принял этот вкус. Вкус крови и запаха плоти разодранного животного. Это было неповторимо! Вкус был полным и насыщенным, придававшим ему силы и поднимавший в нём остаток жизненной силы. Он вдруг разрыдался как ребёнок, как человек минувший неизбежной смерти, плакал, потому что чувствовал, как жизнь пробуждается вновь, одаривая его своими соками наполняя его своим дыханием.

      
 

 
 

На мосту было ветрено. Резкие его порывы сбивали с ног, мешали идти, но Андрей шел уверенно, приподняв воротник стойку, не позволяя грубым, холодным рукам ветра пробраться к нему под плащ.  Вышагивая по бетонному тротуару разгоняя рябые лужи в стоки, молодой человек приближался к середине моста.  Он не встретил ни одного прохожего, ни одной живой души, и лишь одна фигура, маячившая в недалеко придавала ему некий смысл его прогулки, такой бессмысленной и нелепой. 

Фигура, в длинном плаще, классического покроя, украшенная сверху шляпой, с широкими полями, словно статуя замерла над бежавшей внизу взволнованной речушки. Перила, широкие, а не замысловатый узор под ними, почему-то вызвали кривую улыбку на бледных губах приближавшегося Андрея. 

"как будто встреча мафии"--пронеслось в голове молодого человека. 

 

 

--Я … съел сердце моего кота...--выдавил тихо из себя Андрей, так же облокотившись на перила серого моста. 

--Я знаю…-- спокойно ответил Он. 

--Мне страшно от того, что это самое лучшее, из того, что со мной произошло за последнюю неделю...--Андрей склонился над обрывом, ощути некую радость от своего смелого поступка. Он теперь был щедр на такие дела. Терять ему было не чего.

--Хорошие начало, но этого мало... тебе нужу, сердце человека. 

--… Я боюсь--прошептал Андрей. 

--Тогда зачем ты тут?

Вопрос был задан в точку, но они оба знали ответ на него.

--У тебя всё будет хорошо, судьба... жизнь любит смелых…к тебе сегодня вернётся жена...вступив единожды на одну тропу, ты посвящаешь навечно себя этому пути. 

--Я не понимаю...

--Тебе нужно сердце человека...

--Где мне его взять...?

Он замолчал, дав возможность дождю вступить в их диалог. Ливень не на шутку разошёлся, и теперь никакой воротник стойка не мог уже спасти продрогшего Андрея. 

--Сила... та сила которой я тебе поведал, вступается за тебя едва ты поверишь в неё. То, что я тебе рассказал, для многих нетайна. Их сытая привычная им жизнь, мешает им поверить во что-то большее. Они бояться перемен, бояться потерять всё   что у них есть, и они в конце концов теряют, но продолжают закрывать глаза на очевидные вещи, так и умерев, не познав того, что познают такие как ты. Ты сам попробовал эту силу и почувствовал, что силы к тебе возвращаться, но этого ничтожно мало...

--...Да понял я уже всё...--грубо отрезал Андрей, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу.

--Где мне взять человеческое сердце...?

--Хм...--усмехнулся тот, видимо его рассмешила спешка собеседника.

--Я помогу тебе с этим... ты не должен чувствовать себя покинутым и одиноким, раз я уже встречался с этим... я знаю и помогу тебе... Мне больше не чего тебе сказать мой друг... иди домой, сегодня тебя ждёт первое вознаграждение...

 
 

…........

Непонятно откуда взявшиеся силы, наполнившие его тело, толкали его все дальше и дальше. Он больше не мог себя жалеть, он не мог теперь и остановиться. 

Комната была уже почти убрана, остались лишь пятна от крови Пушистика на мебельные горки, которые успели засохнуть. На недорогой мебели пятна от крови отмываться очень хорошо. 

Тряпка, пропитанная белизной весело, прошлась по дверцам и полкам горки отмывая без следов последнее напоминания о произошедшем несколько часов назад.  и теперь лишь остался небольшой комок шерсти, выцепленный озверевшим Андреем, у левой ножки дивана, но вскоре и он был убран, возвращая комнате былую чистоту и порядок. 

К вечеру, квартира была полностью убрана. За окно бушевал осенний хмурый ветер, на кухне горел свет, в комнате уютный красноватый торшер. И всё было прекрасно! Аня вернулась, позвонив в дверь не поздним вечером. Разговоры и чай, потом плач влюблённых, прощение, вырывавшееся из разгорячённых губ любовников, и всё было хорошо, только не хватало маленького, белого пушистого комочка, так игриво всегда махавшего хвостом.

 

 

 

День восьмой.

Курьер принёс небольшой пакет, за который, однако захотел вознаграждения. Он так и стоял на коврике в коридоре грустно вздыхая и опустив глаза. Пришлось отдать ему несколько купюр не крупного наминала. 

Распаковывая бумажный пакет, Андрей понял, что ждал его. Он знал, что утром, его таинственный знакомый непременно даст о себе знать. И как оказалось он не ошибся.

Несколько слоев почтовой бумаги были без особого труда сняты, оголив пластиковую папку оранжевого цвета. Но открывать Андрей её не торопился.   подсознание его нажало на тормоза. Словно перед ним лежала бомба, и раскрой он эту папку раздастся оглушительный, смертоносный взрыв. Что-то должно произойти, что-то что изменить его жизнь, повернёт её в другое русло, и он, к сожалению, не мог почувствовать, плохое оно или нет.  Откинувшись на спинку дивана, он уставился на пакет пустым взглядом.  изучая его, словно сканируя, пытаясь понять нужно ему это или нет, он всё же взял её в дрожащие руки.

Природу е обманешь...так кажется говорил этот сумасшедший? Но как почувствовать не обманет ли она тебя? Не подкинет ли какого сюрприза? Он обычный человек, не способный ни на что кроме как жизнь, а ему безумно хотелось жить! Ведь это самое простое и закономерное желание. Жить! Просто жить! Дышать, видеть гулять есть пить!!!

Но за это придётся заплатить, и расплата эта была абсолютной противоположностью его желанию. Чья-то смерть.  кто-то должен умереть, и отдать ему своё сердце, кто-то должен был заплатить ему, своей жизнью, на обмен забрав его смерть. 

Папка была влажной, отпечаток его рук. Он снова положил её на стол и закрыл глаза. Может быть нарочно, чтобы загасить его сомнения, но Аня сладко потянулась в их кровати и зевнув как маленькое пушистое животное закуталась в мягком одеяле.

Разве чужая жизнь не дороже того, чтобы смотреть на неё каждое утро?

Разве могут ещё остаться сомнения, глядя на это милое родное создание, которое к тому же вынашивало его дитя? 

Тот, другой умрёт, зато он будет жить. Он будет видеть её каждое утро, он будет целовать её округлившейся животик и с нетерпением ждать долгожданный день родов, появления их малыша на свет, чтобы затем насладиться видом тех маленьких пухленьких ручонок, чтобы приглядится и понять, что его сын похож как две капли воды на него!!!

А тот, второй, будет гнить за него в могиле!!!

Тот да!  Но это же не постигнет Андрея! Если он, конечно, сделает всё правильно, и не стушуется.

Руки снова потянулись за папкой. 

На его колени лёг белый лист бумаги. Белый, заполненный всего несколькими строчками, в самом верху. 

 Но Он не мог прочитать что там написано, не мог, потому что сомнения опять окутали его душу, не позволяя ему опустить глаза и прочитать то, что убьёт его как человека, но дать ему то, что ему так необходимо.

Ты же хочешь увидеть своего малыша? Или быть может неизвестность тебя пугает настолько что ты готов подчинится ей и умереть через несколько часов? 

Голос был совсем рядом, и говоривший был, но не позади него и вовсе не сидел рядом. Он был у него в голове. 

Голос незнакомства, словно преодолев не один километр, не одну стену, по-хозяйски ворвался к нему в сознание и теперь завел этот диалог.

Я не смогу...

Голос молчал

Я не смогу... это …

Это то, что нужно тебе. Помнишь… эгоизм. Весь мир построен на этом... так почему же, если жизнь зародилась на этом чувстве и люди не одно столетие живут только с этим, ты не можешь позволить и себе эту маленькую слабость? Почему ты говоришь, что ты не можешь? Разве ты не можешь жить дальше? Разве ты не можешь жить со своей семьёй? Не сможешь целовать её по утрам: не сможешь водить своего малыша, твое подобие из плоти и крови в садик? Радоваться каждому его успеху? Разве ты этого не сможешь?

Андрей молчал. Руки его дрожали, но он не смел опустить глаза вниз, туда, где было написано всего несколько строк. Которые должны были перевернуть всю его жизнь.

Это грех...

А то, что ты умираешь молодым это не грех? Скажи это разве не грех, что отец так и не увидит не рождённого ребёнка? Может быть совсем не грех что ты умрёшь и твоя жена, погоревав совсем чуть-чуть упадёт в объятья другого? Ты собираешься так и оставить жизнь?  не бороться за неё? У многих поверь нет выбора… ты же его имеешь.

Убеждения, сыпавшиеся из его головы чужим голосом, были неопровержимы, именно в эту минуту, в этот день! Ведь он не хотел умирать, он хотел жить, он хотел любить!

Глаза его медленно опустились на белый лист бумаги, и он принялся изучать скупые строки, написанные размашистым почерком. 

Информации было не много.

Имя. Фамилия. Отчество. Рост, цвет глаз, название и номер гостиницы куда должен был отправиться Андрей.   И ещё...

"… то, что тебе нужно лежит в первом правом баке на улице площадь Ленина…"

Что ему нужно… что ему нужно....

 Андрей только лишь мог догадаться, какое оружие подберут для него. И желание его было одним:

--пусть это будет пистолет...

Что ж, дело начато и отсыпать было нельзя. Осталось дожить до утра, ну а к вечеру он будет уже абсолютно здоров.

 

 
День девятый.

Действовать нужно было быстро. Решительно. Промедлений не должно быть. Если решение уже принято, то сомнениям тут не место. Андрей понял это едва открыл глаза. 

Что он чувствовал сейчас? Сегодня? В последнее утро своей жизни. Сомнений больше не было.  он понял это как только вернулась Аня. Как только он посмотрел в её глаза, все сомнения отошли прочь. Он будет жить, будет воспитывать своего ребёнка, а на всё остальное: жалость, страх, сомнения, теперь ему плевать!

Почистив зубы и выпив кофе, он направился в комнату, где ещё спала его супруга.

Аня спала. Ее белокурые локоны разметались по подушкам, и ему казалось, что именно это солнце и есть настоящее! Это его солнце, его осень, его жизнь! Белая кожа супруги отливала бархатным серебряным блеском, при свете солнечного, редкого солнечного утра   этой грустной и угрюмой осени. Трогательно, заботливо поправив сбившееся одеяло в бок он легко поцеловал её в лоб. насладившись в вдоволь её ароматом, Андрей двинулся в путь. Сегодня жизнь его будет начата заново. Сегодня он вернётся домой здоровым. И никаких сомнений!

 

Пройдя "советскую", центральную улицу города и свернув на площадь Ленина, Андрей слега притормозил. Город ещё спал, но редкие прохожие, пробужденные своими заботами всё же торопились по своим делам. Что бы не привлечь подозрения, молодой человек сбавил шаги и почти прогулочным шагом достиг мусорных баков, что находились в левом крыле улицы. Постояв пару минут и убедившись, что никто за ним не наблюдает Андрей запустил руку в первой сперва мусорный бак. Рука наткнулась на что-то склизкое и твёрдое, отшвырнув непонятное отвратительное в сторону он продолжал искать дальше. Перебрав несколько вещей, совершенно не вызывающих у него ни каких ассоциаций наконец-то он наткнулся на то, что ему было нужно. Что- то весомое и твёрдое, завёрнутое в полиэтилен само легло ему в руку. 

— Вот оно! --прошептал Андрей, ликуя и радуясь, что больше не придётся рыться и дальше в этом дерьме.

Вытащив заветный предмет, он быстро засунул его под плащ.

Всё так, как и было написано в послании. Теперь оставалось прийти в гостинице и забрать своё сердце. Только и всего.!!!

 

Сомнений не было, его никто не видел. Воскресное утро коснулось и это заведение. Гости отеля не торопились вылезать из своих дорогих кроваток и продолжали нежится в шёлковых простынях.   Уставший от ночной смены администратор вяло ответил кивком уверенно идущему Андрею, который направлялся прямо к лифту. Странно, но именно уверенность и наглость с какой шёл молодой человек не позволили служащему его остановить. Так вот он секрет успеха! Вот оно, главное правило жизни, быть уверенным и тогда никто тебя не сломит! Никто не сможет втоптать в грязь, все будут тебе поклоняться, или же идти у тебя на поводу!!! Пройдя мимо скучного фонтана, он наконец то достиг лифта.  ему хватило всего несколько шагов, чтобы понять, узнать главную тайну этого мира, в котором он прожил 23 года, но так и не понимал за ем же он живёт. Что правит этим миром, кто главный тут, кто главный в этой жизни!

Теперь он понял, он жил что бы…жить. Что бы смотреть и видеть этот мир таким, каким он хочет видеть только он и главный в этой жизни ОН! Он может править этим миром так как ему заблагорассудиться! Сейчас он зайдет и убьёт человека! Он сделает это для того, чтобы выжить, а почему? Потому что он ГЛАВНЫЙ!!! Это осознание, пришедшее к нему от входа в гостиницу до лифта, раскрепостила его, сделала наконец то живым, бесстрашным живым! Он был свободен или жаждал жизни... он готов был убивать.!!!

 Минуя два этажа, Андрей вышел на третьем и словно тысячу раз быв в этой гостиницы безошибочно подошёл к 3012 номеру. Ну вот, то, что нужно!   

 В коридоре было тихо. Мягкие однотонные ковры, сочетались с красными стенами, такого же цвета плафоны были развешаны на каждой стене штук по пять и…, о это было отвратительно!   Как пошло и дёшево смотрелось это убранство!  На какое-то мгновение ему даже стыло стыдно, что его будущее сердце принадлежит такому человеку, который та к безвкусно выбрал себе место для ночлежки! Ему не стоит жить. С таким вкусом не стоит жить точно! Он стоял возле двери. Остался один шаг. Па и всё! Положив руку в, потайной кормам Андрей аккуратно вытащил предмет, тщательно завернутый в полиэтилен.  не теряя ни минуты, он ловко почти бесшумно разорвал этот наряд и отшвырнув пакет в сторону залюбовался, магическим притяжением блестящего метала. Чёрный, рифлёной рукоятью, приспособленный для удобства и длинной насадкой глушителем пистолет «ТТ», не мог не поразить своей красотой.  своей тяжестью и холодом, отдающим в руку, он призывал его сделать ЭТО немедленно, сделать это прямо сейчас

Андрей улыбнулся. Улыбка его была спокойной, почти блаженной. За дверью было тихо, в мире вообще сейчас было тихо, не было слышно проезжавших мимо машин, не было ветра что с треском склонял деревья, не слышны были голоса. Мир ждал! Ждал его поступка, ждал его рывка! Потому что он...ОН был центром вселенной, и вселенная требовалось забрать свое.

На мгновение, так как он безумно нервничал перед встречей со своим новым сердце, ему показалось что он слышит ритмичное 

Тук-тук-тук-тук-тук

Это его сердце, то, новое стучит! Призывает его к себе, манит его, зовёт к себе! Он готов, он уже шёл. 

 

 

 

 

 

Дверь захлопнулась, оставляя Андрея внутри номера.  сердце его бешено стучало в груди и на мгновение ему показалось, что оно вот-вот остановиться. Да, было бы нелепо. Но оно не остановилось, а наоборот после бешеного ритма, вдруг начало стучать ровнее. Он старался изо всех сил успокоиться, ведь цель была уже рядом.

В номере было тихо, лишь за приоткрытом окном шумел город. Сирены от спеца машины, гудки не довольных автомобилистов и просто окрики случайных прохожих. 

 

--Пупсик это ты? --голос слышался откуда-то из глубины номера, и Андрей двинулся вперёд. 

Он миновал Коридорчик, узкий, но длинный, вышел прямо в небольшую гостиную. Оглядевшись тут, Андрей решил, что пора вытащить оружие и приложил руку в чёрной кожаной перчатке, надетой специально для безопасности, к правому боку, готовый в любой момент выдернуть его из кобуры. 

  В гостиной было мило, Маленький стеклянный стол, с корзиной полной фруктов, огромный телевизор, и диван в форме буквы Г, разделяющий гостиную и бар. Бесшумно он прогулялся до бара и поморщился при виде разношёрстных бутылок. Недавняя пьянка ещё имела свежий отпечаток в его памяти, встряхнув головой Андрей двинулся дальше. 

А дальше ничего не было. С права от него располагалась    огромная спальня, намного больше, чем гостиная. Комната была выполнена в розовых тонах, что совершенно как казалось Андрею не подходило для оформления спальни. 

У его ребёнка такой комнаты не будет. 

 Пара тумбочек по бокам шикарной двуспальной кровати и.... мужчина.

Мужчина резко дёрнулся при виде незнакомого человека, но Андрей, казалось, был готов к этой встречи. Мужчина был на прицеле.

--Тихо. --прошептал Андрей, не снимая его с мушки. 

— Вот чёрт-- мужик был почти нагишом, не считая трусов. 

--Лежи спокойно и не вздумай шевелиться. --предупредил Андрей и сделал два шага к кровати.

--Стой, стой мужик… чего ты хочешь? 

--Я хочу твое сердце.

Ответ был так прост что ввел в некий ступор перепуганного мужчину. Человек лежавший перед Андреем был достаточно крупного телосложения, а надутый как барабан живот перекатывался с боку на бок, забавно подпрыгивая, едва тот пытался подняться.  он был напуган и это почувствовал Андрей.  Глаза мужчины, бегали из стороны в сторону, он пытался найти выход из этой ситуации, на лице застыла гримаса отчаянья и конечно же страх. Непонятное чувство наполняло сейчас молодого человека. Это не было похоже на радость или величие, но тень превосходства конечно присутствовала. Именно сейчас, стоя перед человеком, перед тем, кто был слабее его, он понимал, что вся жизнь этого господина полностью в его слегка дрожащих руках. Но вместе с тем Андрей чувствовал и некое беспокойство. Во-первых, его завораживала глаза, лежащего перед ним. Страх и бессилие так отчаянно пылали в его взгляде, так красивы они были именно в этот момент, что невероятная мысль неожиданно проникла в его сознание. И теперь принялась там царственно править. Он откинул её пока. Вторым поводом для его беспокойства стала другая, соседствующая мысль с первой. Он почему-то почувствовал что-то сродни сомнению. Нет это не было игрой его подсознания, просящего его одуматься, нет. Это была почти что жалость.

--Ты не должен медлить---вспомнил он слова незнакомца, это самое страшное что может с тобой произойти.

Он оказался прав. Если он, Андрей промедлит ещё хоть минуту, то, наверное, уже не сможет убить этого толстяка. 

К чёрту все сомнения. Нужно идти только вперёд. Нужно просто забрать свое сердце… и глаза... да, ему нужны ещё глаза.

 

--Послушай, я богат, я дам тебе столько денег, сколько тебе и не снилось... может быть ты хочешь что-то ещё? --голос перепугано заложника заметно дрожал, и его неловкое положение, само положение в кровати делали его хорошей мишенью. Спрятаться он уже никуда не мог. 

--Мне не нужны деньги... ты мне давал их уже...

--Тогда чего ты хочешь?

--Жить...

--Ну так живи…стой--лысый прищурился, как будто припоминая что-то, а затем он как будто обрадовался.

--Стой... ты...  ты тот самый которого я тогда обрызгал… на улице? Стой... Подожди, так ты из-за этого что ли... да это же пустяки, я дам тебе кучу денег...

--Я же сказа мне не нужны деньги...

Возникла нелепая пауза. Для лысого это конечно было шансом на выживание, и Андрей почему-то медлил. 

Если ты сейчас не выстрелишь, то совсем скоро тут будет очень много народу. Пока ещё у тебя есть время на то, чтобы спустить курок, есть время то бы успеть съесть его сердце. Ещё минута промедления, и ты останешься без желаемого обеда. Ты просто его убьешь так и е успев сесть сердце. 

--Молись...--тихо прошептал Андрей и нажал на курок.

Хлопок разорвал тишину. Он был довольно тихим, но всё же заставил птиц, за приоткрытым окном шумно взлететь с опавших веток.

Тело лысого, того самого, который недавно одарил Андрея деньгами безвольно обмякло на кровати. Во лбу зияла небольшая, аккуратная дырочка, сквозь которую бежала маленькая струйка крови.

Все. Все тихо и аккуратно. Ну а теперь за дело.

Странно, но Андрей почему-то не почувствовал теперь ни жалости, ни страха. Он сделал то, что должен был сделать. Теперь его ждал трофей.

Отложив   пистолет на кровать, но так и не сняв перчатки Андрей вытащил длинный хирургический скальпель.  Нужно было разрезать грудину.  Никогда не присутствовав при операциях или вскрытиях, не разу в жизни не видов как режут скот, он не знал даже с какой стороны к нему подойти. А нужно было торопиться. Та девушка, которую ждал лысый, могла прийти в любой момент, ведь таинственный незнакомец обещал её задержать минут на 20, а это значит времени вовсе нет. 

С мыслей о том, что ему возможно придётся уйти от, сюда не съев сердца и.... глаза этого человека, Андрей с жаром накинулся на убитого. 

Острый скальпель вонзился в белую, немого волосатую грудь покойника. Сначала было безумно тяжело двигать рукой вниз, ребра или что-там есть ещё не давали сделать разрез больше. Но к этому его подготовил незнакомец. Он предупредил о том, что резать глубоко и сильно совершенно не зачем, достаточно лишь сделать небольшой разрез по груди и запустить туда руку, чтобы вырвать долгожданное сердце.

Кровь липкая, но невероятно ароматная, окрасила белые простыни. Освободив руки от перчаток, с глубоким выдохом Андрей просунул руку в надрез под грудью. Совсем так как его и учил незнакомец.

Господи, как же устроено человеческое тело. Бедные медики, ученные, как они могут знать всё о нашем строении, там внутри так тесно, так компактно уложены все наши органы! Пробираясь всё глубже и глубже натыкаясь на кость грудной части, а затем на какие-то жилы или вены, Андрей наконец настиг то, что так давно желал. 

Сердце.

Оно было горячее. Оно было большое, почти не помещалось в его ладони. Оно, казалось, ещё стучало. 

Набравшись сил, ухватившись за него как за соломинку, молодой человек резко дернул руку, и излишне запачкался кровью.

Тело покойника бурно отреагировало на потерю своего дорого органа. Из груди лысого вырвался стон. Что это было посмертным рефлексом или реакция на смертельную боль, Андрей не знал и не собирался тратить на это драгоценное время.

Рука, запачканная, липкая от крови держала, крепко обхватив пальцами долгожданный орган. 

Его нужно съесть сразу, как только жизнь покинула человека, оно не медленно должно быть вырвано из груди и съедено... иначе эффекта не будет.

Налюбовавшись им, рассмотрев его со всех сторон Андрей решительно поднёс мышцу к губам и впился в неё зубами.

 Сердце оказалось жёстким. Кровь, выталкиваемая из него под напорами его зубов, текла по подбородку Андрея, утираясь он смог т аки вырвать кусок и принялся его интенсивно жевать. Красная жидкость алая и солоноватая на вкус заполнила его рот, опустилась медленно по пищеводу в желудок и наконец то он смог испытать этот невероятный вкус.

Человеческое сердце было   фантастически вкусным, и сочным, но ещё вкуснее оказалась кровь. Её привкус казалось довёл его до некогда не испытываемого экстаза. Закатив глаза, он продолжал пережёвывать всё новые и новые откушенные куски. Теперь уже держа его в обеих руках он высасывал из него оставшуюся кровь, постанывая и причмокивая от невероятного блаженства. 

Наконец с сердцем было покончено.

Полностью весь перемазанный кровью, дожёвывая последней кусок он приподнялся чуть повыше, полностью накрыв своим лицом лицо умершего. Глаза лысого были открыты настежь. В них застыл страх, в них был отпечаток смерти, что просто сводило с ума Андрея. Схватив скальпель, и не раздумывая не секунд он аккуратно, с боку вонзил его в краешек глаза. Подхватив пузырь с белком двумя пальцами, молодой человек вытащил неповреждённым глаз. Это было невообразимо. Так если бы вы после сытного обеда захотели чего-то сладкого или молочного. Он хрустнул на зубок и заполнил рот неповторимым вкусом. Такого он ещё не ел ни разу в жизни. 

 Со вторым глазом ему повезло меньше. Он лопнул у него в руках, но это не помешало ему насладиться им, высосав его из глазницы, и облизав в последствии руки. 

Дело было закончено. Словно протрезвев, Андрей огляделся по сторонам и только тут заметил, как с ним произошла какая-то перемена.

  Прилив сил, окрылил его, голова закружилась, но это было чертовски приятное головокружение. Это было настоящее перерождение и раскинув руки словно летящая птица, молодой человек упал на кровать.  мертвое тело под ним безжизненной грудой подпрыгнуло на пружинистой кровати. Но ему до этого не было никакого дела. Главное он теперь будет жить! Он исцелился! Он переборол в себе все страхи и недуг! Он сможет жить дальше.  А главное он понял главную мысль создателя! Смерти нет, нет болезни! Можно всегда найти лекарство от того, чем болен! 

 Теперь можно было подлечить и другие органы! Но это уже потом! А сейчас к жене. К молодой и красивой жене! Домой! 

 

 

 

День 10

--Молодец...--голос в темной комнате был явно довольным. --ты порадовал меня как всегда... и такой способ... ммм, я правда тобой горжусь...

Фёдор улыбался. Довольная улыбка расплылась по его лицу. Что может быть лучше похвалы от бога?

--Теперь ты можешь отдохнуть... ты мне понадобишься не скоро... деньги уже переведены на твой счёт...

Фёдор едва поклонился и направился к выходу. На улице прохладная осень, и так тоскливо пора на душе, но гораздо приятнее тосковать, где ни будь в жарких странах. Фёдор пощупал свой карман и приятно поёжился, нащупав там шуршащую бумагу. Билет уже куплен, длинный отпуск впереди. Вот оно счастье.

--Постой...--голос остановил его у самой двери.

--Не сочти меня мямлей, просто интересно... что с тем несчастным...?

--Оу... с ним всё будет хорошо, он тоже почти на курорте... в психлечебнице. 

--А его сердце я подозреваю никогда не было под смертельной угрозой?

--Никогда.

--Доктор…? —весело усмехнулся ОН. 

--Доктор—подтвердил Фёдор.

--По-другому он бы не согласился?

--Ну от чего, у человека много слабых мест, просто нужно знать, на какие рычажки нужно нажимать!