Линия

     Драматургу-любителю Иннокентию Пузатову никогда не нравилось, что его поучают. До сих пор ему это не нравится. Кеша не против был учиться сам. Он и  учился. У жизни, из книг, у мастеров. Чехов, Антон Павлович, например. Мастер, каких мало. Кеша у Чехова всегда был готов учиться . Но не у тех, которые только и умеют, что поучать.

      Поучать других любят, в основном, те, которые думают, что правы во всём, не предъявляя доказательств своей правоты. А то, что они предъявляют - это никакие не доказательства.  Смех один или понты.

     Да и чего его, Кешу, например,  поучать, ведь он, Кеша, стал рано седеть и лысеть. Седел и лысел, лет с тридцати, а сейчас, под шестьдесят лет, Кеша Пузатов почти полностью седой и немного лысоват спереди. То есть с заметными залысинами, в которые быстренько и заметно переходит его лоб, а вот пуза-то, что должно было бы соответствовать его фамилии, у Кеши Пузатова то и нет.

     Живот у Кеши, как и у любого человека, есть. А вот пуза, то есть грандиозного, напоминающего огромный арбуз или большушую тыкву, архитектурного сооружения из залежей жира, у Кеши нет.  Не потому ли, что Кеша, в отсутствие пуза, выглядит, несолидно, многие, маститые в драматургии, люди, почитав его очередную пьесу, говорят ему, Кеше:

     - Опять ничего хорошего у тебя, Кеша, не получилось. Может быть, по тому, что и реплики твоих персонажей блёклые, то есть бесцветные, а схема построения твоих пьес, - примитивная.

     - Что значит, - примитивная схема? - начинает "задеваться", заводиться Кеша Пузатов. - А какая схема непримитивная?

     - Раньше, Кеша, драматурги-классики, писали пьесы пышные, как новогодние ёлки. Их добротные пьесы, Кеша, заметно и приятно пахнут хвоей, - всё больше кто-нибудь начинает поучать Кешу, - а у тебя, Кеша, не пьесы-ёлки, а в лучшем случае ёлочные гирлянды, в которых лампочки, то есть сцены, выстроены в одну линию, примитивно, друг за дружкой. А старинные добротные пьесы потому выглядели пышно, что состояли из действий, действия из чего-то ещё, из актов, что-ли, а это, что-либо, разбивалось уже на явления. А у тебя, какую твою пьесу ни возьми, только из сцен, как гирлянда из лампочек, она, пьеса,  состоит. Примитивно и скучно. То есть линейно! Ты, хотя бы, в некоторых своих пьесах сцены эпизодами называл, что ли?
 
     - Эпизоды и кадры, - это, в основном, в кино и на телевидении, а мы о театре говорим. И пьесы, состоящие, пусть и линейно, из сцен, понятны режиссёрам-постановщикам и актёрам, - неизвестно зачем начинает оправдываться драматург-любитель Кеша Пузатов.

     - А тебе-то это зачем, - быть понятным постановщикам и актёрам? Твои песы ведь не ставит никто и не поставит НИКОГДА.

     Слово НИКОГДА особенно задевало, затрагивало, цепляло Кешу. Во-первых, его пьесы всё-таки ставили народные театралы-любители, то есть бесплатно, никак не оплачивая трудовые затраты его времени и его творческого потенциала. Во-вторых, даже простые линии гирлянд, то есть лампочки имеют теперь разные программы, то ест мигают несколькими разными способами. В любой, даже самой примитивной ёлочной программе, есть такая штучка, - программный переключатель. Щёлкни тумблером или нажми на кнопку на этом переключателе, и мигание гирлянды станет другим, не тем, что было до переключения.

     В- третьих, всё-таки знаком был Кеша Пузатов, хорошо ли, плохо ли, с творчеством драматургов-класссиков и некоторых современных сочинителей пьес, и знал, что пьеса, которую можно поставить на сцене, состоит не из ремарок, для постановщиков и других читателей, реплик и монологов персонажей, а из описаний впечатлений, которые должны возникать у зрительниц и зрителей по ходу развития сюжета пьесы. Кеша даже научился, с опытом, делать заметным зрителям и зрительницам драматургический конфликт. А Кеше, поучающие его люди, всё-таки предъявляли и предъявляют до сих пор, когда Кеше уже под шестьдесят, следующее: 

     - Ну, что за глупости ты говоришь, а перед тем, как высказать, ты их, глупости, ещё и думаешь! Как можно Кеша описывать впечатления зрителей, когда ты не можешь даже предположить, какие у них, у зрителей, возникнут впечатления от твоей, с позволения сказать,  "драматургической" писанины?

     - А Чехов? - вдруг произносит, наверное, вступая в спор со своим немилосердными оценщиками, Иннокентий Пузатов.

     - Что Чехов? Ты зачем сюда Антона Павловича приплёл? Мы Антона Павловича, все,  очень уважаем, но считаем, что даже его, Антона Павловича, пьесы состоят из ремарок, монологов героев и реплик персонажей, а не из описания впечатлений.

     - А чего же тогда говорят и даже пишут, что Антон Павлович Чехов, - "атмосферный" драматург, а что такое атмосфера в пьесе, как не описание впечатлений, которые могут воспроизвести, для зрителей, прямо на сцене, даже не самые выдающиеся актёры. Я уж не говорю о выдающихся актёрах и актрисах. Те выходят на сцену уже пропитанные чеховской атмосферой.

     - Ага!  Ты сам-то, Кеша, понял то, что сейчас налепил здесь? Ты ещё скажи, что из выдающихся актёров чеховская атмосфера так и прёт! - улыбается какой-нибудь критик-оценщик неудачливой драматургии Кеши Пузатова. - Ты, Кеша, не доказывай нам, что все актёры, особенно выдающиеся, только для того и существуют в профессии, чтобы источать на сцене атмосферы разных авторов. Мы ведь, Кеша, как зрители, любим комиков, например, которые не источают какие-то атмосферы, а просто нас веселят, смешат, приятно удивляют.

     - Это у вас тригоринский подход, а есть ещё подходы самого Антона Павловича Чехова и его персонажа Треплева.

     - Чего? - глаза критика драматургического творчества Кеши Пузатова становятся большими и очень круглыми.

     - Вы разве не помните рассуждения Тригорина из "Чайки" о тяжёлых ядрах, то есть сюжетах, которые крутятся в его голове, мешают жить ему, пока он не отсечёт от глыбы слов всё лишнее? Рядовой читатель любит, чтобы в том, что он читает, всё было бы понятным и увлекательным сразу, с первых строчек. На таких читателей и работает Тригорин, как автор лаконичных повестей, ну и пьес, конечно, если Тригорин и их писать будет.

    - По-твоему, Кеша, Треплев застрелился не из-за несчастной любви, например, к  Нине Заречной, а из-за того, что не смог конкурировать с такими сочинителями, как Тригорин?

     - А что? Почему бы и нет? Вполне возможно, что Треплев...

     - Это молодое трепло, - перебил Кешу его критик-оценщик.

     - Он, Треплев, с такой фамилией выведен на сцену, Антоном Павловичем, не потому, что он трепло, а потому что его жизнь треплет, а он так и не научился описывать её, жизнь, как Тригорин, - лаконично. Треплеву очень хотелось передавать на бумаге и в своих пьесах разные "атмосферы" жизни, как можно более подробно, и он так и не понял, как отсекать в своих атмосферных описаниях лишнее . А сам Антон Павлович был гением, потому что, в отличие от Треплева, он знал, что лишнее, и мог от него избавляться.

     - Уйди, Кеша, чтобы я не слышал твой бред! Нет, лучше я сам уйду, - восклицает оценщик драматургии Кеши Пузатова и убегает.

     Да, Кеша Пузатов нахватался, в жизни и у классиков,  чего-то такого, что мешает его пьесам быть приобретёнными, за деньги, конечно, солидными профессиональными театрами. Но сочинять свои миниатюры, пьесы, скетчи, Кеша не бросит.

     Ему это дело нравится, хотя его критикам они, его пьесы, напоминают о линейности, о скучных ёлочных гирляндах. Но это, Кеша надеется, не так, - его пьесы вполне атмосферные и даже "забористые". Так хочется думать самому Кеше. Так думают некоторые любительские, непрофессиональные коллективы, которые с радостью, и бесплатно, берут некоторые его инсценировки и пьесы в работу.

     Кеше Пузатову приятно видеть свои пьесы поставленными на сцене, даже если за это он не получил никаких денег. И, может быть, пьесы Кеши Пузатова и не останутся в истории драматургии. Но где-то, в какой-то памяти, они останутся? Или нет? Кеша задумался об этом, постоял, почесал затылок своей драматургической "репы", и пошёл писать свою новую пьесу, - водевиль о неудачливом современном драматурге.