Невыдуманные истории стройбата. История 5-я

ДВА ГОДА, ПЕРЕВЕРНУВШИЕ ЖИЗНЬ.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ 4-й)

С – самым
Л – лучшим
У – уроком
Ж – жизни
Б – была
А – армия
(Армейская мудрость)

(Все имена персонажей являются вымышленными и любое совпадение имён с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.)

Реформы.
 
Мы стояли в шоке от происходящего под дулами автоматов около часа, в ожидании пока на «галеру» стали пребывать офицеры со всем высшим командованием. Мы понимали, что в общем котле бунта так надо, и сейчас главное было именно то, что удалось сбить всю ярость того бешенства с которым здесь всё крушилось, ломалось, избивалось и уничтожалось. И те буйные, чёрные головы теперь стояли, склонившись и только перешёптывались, с опаской поглядывая в сторону автоматчиков. Приехавшие командиры разделили роты на узбеков и не узбеков. Нас стали по одному быстро допрашивать о произошедшем, чтобы выявить зачинщиков, провокаторов и главных боевиков. Никто из «неузбеков» в этой ситуации не посчитал стукачеством рассказать о случившемся и тех зверях, которые это всё сотворили. Поэтому зачинщики были тут же арестованы. Их было около десятка. Им связали руки, и повели строем в крытый, бортовой грузовик. О дальнейшей их судьбе мы могли только догадываться.
Две недели после этих событий были весьма спокойными и обыденными. Стройбатовский батальон сократился за эти дни до двух рот, общей численностью в 350 военных строителей. Новое пополнение ожидалось только по весне. В один из дней, на утреннем разводе наши отцы-командиры, ряды которых после этих событий так же поредели, представили нам перед строем девять новых офицеров, четверых командиров роты, их заместителей и нового командира части. Последний по фамилии Воронов, в чине капитана (в стройбате, на такой должности, в таком чине, дело было повседневным), имел очень нелепый и я бы даже сказал уродливый вид. Он был не по зимнему, и не по случаю обмундирован. В серо-светлой парадной шинели, с летней фуражкой-аэродромом на голове таких размеров, что казалось там можно разместить целое застолье или чаепитие на двух персон! Небольшого роста, худощавый, с длинным носом как у Гоголя, нелепыми растопыренными, белёсыми усами, какими то блеклыми, глубоко посаженными глазами от чего он ещё больше внешне соответствовал своей фамилии и невероятной длины ручищами! Именно невероятными! Длина его невообразимых рук была почти до колена, с не менее, огромными ладонями, которые висели во время обхода строя, как у гориллы, а задранная не по уставу на затылок фуражка, не смотря на дикую сутулость её хозяина, вот-вот  грозилась слететь на асфальт плаца. Он прошёл вдоль строя двух оставшихся рот, пристально сверля своим колючим взглядом новых подчинённых и с ехидной улыбочкой на тонких губах.
- Здравствуйте товарищи солдаты! – прокричал он, отдавая одновременно честь.
Строй как положено, с минутой наборы воздуха в лёгкие выдохнул громогласно:
- Здравие-желаем-товарищ-капитан!!!
- Отныне, я ваш новый командир части! - продолжил он довольно мерзким скрипляво - басовитым  голосом, - и не потерплю никаких восстаний, выступлений и неповиновений! Всем всё понятно?!!
-Так точно!!! отвечали мы зычным хором.
Затем нам представили новых командиров рот и их заместителей. Наш новый командир роты был настоящий батяня-комбат! Средних лет, рослый, плечистый, очень крепкого телосложения, с зычным, командирским басом, от одного звука которого сразу возникало уважение, и отметал всякие сомнения не исполнить приказанное. Это был коммунист, советский офицер с гордой русской фамилией Давыдов и русским именем Иван Николаевич, в звании старшего лейтенанта. По возрасту он должен уже быть майором, но у нас в части все офицеры были, как говориться - не без греха!
В душе мы сожалели, что наш боцман, теперь уже бывший командир и его ссылка на берег не принесла ему славы. Но ново представленный старший лейтенант вызвал у нас не меньшее чувство уважения с первых двух нот своего хорошо поставленного командирского баса.
Его зам, был всего на 3 года старше меня! Молодой летёха-выпускник, какой то смазливой внешности с детским румянцем от мороза на щеках, и пухлыми губками, с русской фамилией и именем - Игнатов Виктор. И только его  отчество – Габассович, выдавало в нём татарские корни. Горячности восточного мужчины с русским, гусарским, молодым задором - вот такой летёха предстал перед нами, сверкая до блеска начищенными, почти лакированными, хромовыми сапогами.
После завтрака, новый командир построил нашу роту в спальном помещении казармы и прохаживаясь туда-сюда вдоль рядов, покачивающе-пружинистой походкой толкнул такую речь:
- Ну что сынки?! С сегодняшнего дня и надеюсь до конца вашей службы я ваша мама и папа! Если есть проблемы – говорите мне, будем решать! Но у вас есть только одна власть – Советская! И вас призвали её защищать! Любые попытки сделать здесь революцию будут мною жестоко пресекаться! Все услышали?!
- Так точно!!! – громогласно ответила рота.
- А  теперь, - продолжил наш командир, - всех кто считает себя блатным в роте, шаг вперёд из строя!
Все переглянулись, столь необычному приказу, но через минуту заминки наши блатные узбеки, киргизы и русские вышли из строя, чтобы утвердить свой статус в лице сослуживцев.
- Так вот товарищи блатные! Теперь в нашей роте, есть только один блатной – это Я!!! Кто с этим не согласен – буду учить собственноручно и увесисто! – командир выставил вперёд богатырский кулак, с весёлой улыбкой окидывая взглядов на возможных претендентов. Претендентов не было…

Сержанты.

После расформирования части, не смотря на всё произошедшее, видимо из-за резко сложившегося дефицита сержантского состава, в нашей роте, верховодить оставили двух сержантов – старшину киргиза – Тургунбаева и старшего сержанта узбека, русского происхождения - Саидова. Русского потому, что Родиной его был сибирский города Новосибирск, мать была у него русская, а отец узбек. Метис был для мужчины весьма яркой внешности, с девичьими ямочками на щеках. Чего не скажешь о старшине. Тот был суровый восточный воин, всей внешностью своего напоминавшего японского самурая короткого роста, с плотной фигурой. Они каким-то чудом ушли от общего расформирования и не были замечены, в какой-то серьёзной расправе над личным составом, хотя выступали на стороне восставших. Объединяло этих двух товарищей, лютая ненависть ко всем кто был не средне-азиатской национальности. Но большим, откровенным садизмом отличался метис. Он любил придумывать какие-то иезуитские пытки своим подчинённым. Как-то ночью они вместе со старшиной разбудили всю роту в три  часа ночи, в самый крепкий сон, криком: - Рота подъём!!! В одну шеренгу построится!
Мы полусонные, недовольные выполняли приказ. После построения старшина, вместе с сержантом одетые  в одних штанах на подтяжках и шлёпках на босу ногу, с злобным видом не предвещающего ничего хорошего пошли вдоль строя. Саидов крутил на пальце кожаный ремешок с ключами и ехидной улыбкой вглядываясь в лица подчинённого состава. Рота пошатывалась от недосыпа. Метис предложил старшине потренировать нас на команду «Рота подъём!» за которую мы в 45 секунд должны были раздеваться до кальсон и оказываться в койке либо наоборот, выскакивая из койки успевать полностью, одеться по форме и встать в строй. После 5 попыток, на очередном построении они снова пошли, всматриваясь в каждого и под предлогом: - Вы что сцуки по форме не одеваетесь?!! Спать видно не хотите?!! – и начали с разворота ногой, или прямым ударом кулака мочить каждого в район солнечного сплетения. Своих, смуглявых они щадили, а вот бледнолицым доставалось по полной. Когда от удара солдат загибался в спазматических удушьях, звучала команда – Встать в строй! Смирно!!! – и тут же снова следовал удар в сплетение. Экзекуция длилась для каждого по-разному. Большая часть узбеков была не тронута. Били только своих чмошников*, но славян и кавказцев не пропускали ни одного. При этом всё происходящее выдавали как воспитательную работу с рядовым составом, в целях соблюдения дисциплины и уважения к сержантскому состав, на тот случай если кто-то вздумает, потом стучать. Тем, кто пытался возмущаться по поводу неуставщины*легко раздавались «наряды вне очереди»*,что сразу отбивало желание открывать рот.
Утром еле живые, мы с дичайшим трудом вскакивали под ненавистную команду «Рота подъём!!!» - которая в один миг рушила сладкие грёзы снов о доме…
И мы натянув штаны и пихнув замотанную портянкой ногу в кирзачи*неслись строем голых торсов на зимнюю улицу под чистое, звёздное небо казахской степи выполняя пробежку под 3 км и обратно. А после умывались ледяной водой из под кранов, которая ещё не успела перемёрзнуть. Наспех глотая холодный завтрак вареной перловки и запивая слегка тёплым чаем, вкушали единственный деликатес – свежеиспечённый, белый хлеб с маслом, посыпанный сверху сахарным песком, но его было так мало…
После утренней поверки нас гнали пешком километров пять по степи на строительные объекты, которые готовились к запуску первой (и последней) советской ракеты-носителя «Энергия». На одном из объектов у нас случился такой случай…

Ацетон.

Байконур называли в СССР стройкой №1. И было от чего. Многие тысячи тонн различных стройматериалов свозились сюда эшелонами со всех концов страны. Все дефициты тех времён здесь были в астрономических количествах! Линолеум, различные виды кафеля, краски, клея, разных растворителей, гвоздей, шурупов, кирпичей, цемента и прочего хранилось на местных воинских складах. В один из трудовых, будних дней нам отдали приказ отдирать резиновую плитку от стальных, квадратных листов специального пола коммуникаций одного из спецобъектов. То ли какой-то нерадивый военный инженер спроектировал как то криво эти полы, то ли не хватило этих резинок на всю площадь и решили перестелить пол другим материалом, но факт, что нас бросили устранять чей-то откровенный косяк! Косяка было достаточно много. Те, кто его до нас делал, клеили его основательно, можно сказать на века. Поэтому работа наша по обдирке и зачистке двигалась очень медленно, что никак не вписывалась в планы наших вышестоящих командиров. А поскольку ещё в наше время было такое понятие как социалистическое соревнование и наши командиры ставили нам задачи, чтобы мы были первыми среди других рот нашего батальона, а это и увольнительные в город, и кому то повышение в звании! В итоге - младший сержант Саидов очень хотел получить третью лычку на свой погон, а нынешнее боевое задание никак не способствовала этой теме. Поэтому его вдруг осенил гениальный план! Он приказал нам взять вёдра и принести их полные ацетона! Ацетона во дворе стройки стояла целая цистерна кубов на 60! Дальше мы просто ливанули ацетон на пол и стали ждать, наблюдая, как резиновое покрытие стало превращаться в труху. Помещение, в котором мы работали, было закрытым и не имело вентиляции. Такие площади ацетонового испарения не заставили себя долго ждать. Кто-то из сослуживцев нелепо споткнулся и растянулся нас пустым ведром на полу, вызвав гром общего смеха. Но начавшись, смех вдруг не стал прекращаться, а наоборот, нас смешить стало всё! Смеющиеся рядом товарищи глядя на других, как те уже корчатся в истерике от всё накатывающих на каждого волн смеха! У нас начал  уже болеть пресс и некоторые стали откровенно задыхаться от нехватки воздуха, а он всё давил и давил каждого из нас новыми приступами! Мы не успевали вдохнуть полной грудью и наши лёгкие просто не справлялись с таким диким давлением живота! Все уже корчились и катались в прямом смысле слова - от смеха! И тут до меня дошло! Я крикнул: - Все на улицу! Срочно все на улицу!!!
Сержанта не было с нами и поэтому все дружно, толпой в 50 трясущихся и захлёбывающихся от смеха военных строителей бросились бегом на улицу. Там мы, наверное, минут десять ещё по инерции хохотали, пока, наконец, стали приходить в себя. У всех болели животы от такой прокачки пресса, а потом и головы! Сладковато-токсичные испарения ацетона, дали такой вид отравления, вызвавший у нас нервно-истерический смех, как смехотворный газ! Вот уж поистине, где был смех и грех! Голова у многих болела до утра. Кого-то даже стошнило. Мы только потом поняли, насколько на всем повезло, что никому в голову не пришло закурить в том коридоре!!! Иначе от нас бы даже как говориться и фантиков не осталось! Но кто не рискует, тот не ходит в увольнения! Задание было выполнено досрочно! И даже в лучшем виде, так как произошло автоматическое обезжиривание полов, что способствовало потом лучшему наклеиванию на них линолеума. Саидов стал сержантом, а мы получили два увольнения в город! А что такое для солдата увольнение в город? Это праздник!!!

Зима.

Приход зимы в нашу часть стал для нас ещё одним бедствием. Нам сибирякам и в голову не могло прийти, что сибирская 40-ка градусная зима, просто ничто, по сравнению с зимой в степях Казахстана! Сильный, пронзающий всё насквозь ветер, в разы усиливал любой мороз, который плавил нашу кожу на открытых частях тела, лице. Обмороженные лица и руки имели ужасный вид оплавленной восковой свечи. Кожа струпьями шелушилась и отваливалась. Когда порывы пурги в – 44 по Цельсию, жестоко обдували нас, ватные телогрейки и бушлаты были как демисезонные куртки! Из-за наших предыдущих горе-командиров, часть оказалось не подготовленной к зиме! Тепловые сети от котельной перемёрзли. Даже в штабах, цивильные туалеты были засраны, так как трубы канализации также перемёрзли и дабы сортиры не были переполнены до краёв, их попросту опечатали. По штабу ползли шлейфом не передаваемые ароматы!
Из-за того, что стали подключать тепловые пушки и тэны, навернулась электроподстанция. Часть погрузилась во мрак долгой, зимней ночи. Несколько суток шло восстановление электрической части. Но на фоне этого бардака, для нас были и свои плюсы. Подъём и отбой перенесли на час позже и раньше, чтобы личный состав мог хотя бы отоспаться в связи со сложившимися тяжёлыми условиями. Отрубались мы все сразу, так как служить в отсутствии света и тепла никто не изъявлял желания, даже наши садисты-сержанты. Все дружно храпели, наслаждаясь 10-ти часовым сном. Зато наши повара вошли в жёсткий режим боевых условий, и приходилось спать по 4-6 часов по очереди, чтобы постоянно топить полевые кухни, которые нам подогнали на этот случай. Но кухонь не хватало, поэтому кормили в несколько этапов по мере готовки. Про баню забыли на две недели. Спали в бушлатах не раздеваясь, плодили бельевых вшей! В казармах было – 16 С! Дело усложнилось ещё с приходом казахских, зимних буранов! В одно буднее утро мы проснулись в полном мраке. В тот день дежурным офицером был наш молодой летёха. Габассович после короткого построения при свете фонарика, отдал команду – Рота на улице стройся!
Мы двинулись к выходу из казармы, но дверь наружу не открывалась. Все столпились с криками - Чего вы там возитесь?! - но впередистоящие ничего не могли объяснить, кроме того, что дверь не поддавалось даже под усиленным нажимом. Летёха самолично растолкав образовавшуюся толпу на выходе и убедившись, что что-то, снаружи держит нашу дверь, принял грамотное решение.
- Дверь не ломать! - приказал он, - будем выбираться через окна! Замороженные окна казармы открывались внутрь и когда мы открыли пару из них, поняли, в чём была причина нашего ступора! За ночь бурана, вьюгой нанесло снега под 2 с лишним метра!!! Вот такой он Казахстан! А мы всё Сибирь-Сибирь!
Вся рота начала вручную рыть тоннели. Два дня ушло  у нас на рытьё проходов. Воинская часть, из множества прорытых снежных коридоров, стала выглядеть как аттракцион лабиринтов. Светлая часть суток была по-зимнему короткой. Мы жили при свете фонарей и свечей. С возвращением электричества, жизнь в части начала более-менее налаживаться.

Испытание.

Как то утром, проснувшись, я почувствовал, что у меня заболел зуб. На утренней поверке, я сообщил сержанту Садыкову о своей проблеме, с просьбой отпустить меня в медсанчасть. На, что Садыков публично обвинил меня симулянтом и не желающим работать. После, как бы сочувственно, попросил показать, где у меня болит. Как только я закрыл рот, он со всего маху двинул мне кулаком в больной зуб.
- Что Рерих?! – щурив язвительно глазки и скривив рот, под гогот своих соплеменников, спросил меня Саидов, - Болит у тебя ещё зуб?!
Я, понимая, чем для меня это продолжится, отрапортовал – Никак нет!
- Ну вот видищ..?! слегка с акцентом, продолжая мерзко улыбаться сержант – Марщ на стройку! Кругом! Щагом марщ!!!
Довольный своим поступком, он что-то ещё язвил по поводу меня на узбекском, своим «землякам». Те тыкали в мою сторону пальцем и дружно ржали мне вслед.
Зуб после удара разболелся ещё сильнее. Я промучился всю ночь. На следующее утро, я с лёгкой отёчностью левой щеки и острой болью, я снова обратился к сержанту с той же просьбой. Рецепт лечения был тот же. Улучшив момент, я прорвался в свободные полчаса времени перед ужином, в медсанчасть. Молодой летёха, медврач, осмотрев меня, внимательно сказал, что утром меня повезёт в больницу, а пока дал пару таблеток анальгина.
После таблетки боль ушла и я отрубился сразу с командой – «Рота отбой!»
Ночь прошла в глубоком сне, а утром вся рота, кто сочувственно, кто издевательски ржали над моим уродливым видом, и было от чего! Левая сторона моего лица опухла до невероятных размеров, что глаз даже смотрел через узкою щёлочку! Губы были неестественно оттянуты в уродливой гримасе. Я почувствовал сильный жар и по состоянию полного тумана в голове понял, что ко всему прочему у меня ещё и высокая температура. Саидов был взбешён, когда узнал, что я в обход его, побывал в медсанчасти, и меня сейчас повезут в городскую поликлинику. Но от расправы пока воздержался, точнее его удержал старшина Тургунбаев. Он с прищуром и без того маленького, узкого глаза, злобно приказал своим низко-хриплым голосом, не терпящим возражений, младшему почину Саидову: - Оставь его! В больничке ещё побои увидят! После разберёшься!
Я понимал, что это была лишь отсрочка от расправы, но в тот момент, я мечтал только о тёплой койке и покое на любых условиях!
После завтрака, меня и ещё троих сослуживцев погрузили в «санитарку-буханку»* и в сопровождении летёхи - медика, мы поехали вдоль заснеженной степи, по расчищенной и накатанной дороге, в поликлинику города  Никольского.
Когда я оказался в кресле стоматолога, врач глядя на мою раздутую гримасу спросил: - Как же Вы молодой человек, себя да такого состояния довели?!
Я ему ответил, насколько можно было ответить в таком состоянии, как будто полный рот конфет, просто пробубнил: - Не поверите! Я себя не довёл! Меня довели…
Осмотрев мой, больше грецкого ореха оттёк десны, стоматолог сказал: - Ваш зуб загноился и гной скопился в десне. Боли Вы сейчас поэтому не чувствуете. Я не буду ставить обезболивающий укол. Удалю сейчас Вам пропавший зуб, а затем голубчик, буду резать Вашу десну, чтобы убрать скопившийся гной. Больно уже не должно быть!
Меня уже сильно потряхивало лихорадочное состояние и я просто плыл от всего происходящего со мной! Поэтому всё было настолько фиолетово, что я наверное, просто кивнул головой, дав понять моему эскулапу, что делайте со мной, что хотите!
Он профессионально вытащил мучащий меня зуб. Я ничего даже не почувствовал! А затем, взяв скальпель, стал методично распиливать мне десну. Боли действительно не было, я только слышал, как скрипит нож о мои ткани. Когда всё было почищено, он выписал мне рекомендацию, где было сказано, соблюдать первое время покой, полоскать рот шалфеем. Я к его удивлению рассмеялся, объяснив, что выполнение его рекомендаций в условиях моей части маловероятно.
Выйдя из кабинета в коридор, я должен был ждать остальных сослуживцев, чтобы снова следовать в часть. Меня стало трясти ещё сильнее и бросать в сильный жар. Я был в ужасе от мысли, что со мной будет по прибытию в роту в таком состоянии. Моим сержантам было глубоко извиняюсь – насрать, в каком физическом состоянии я пребываю,… и я решил действовать!

О счастье.

Пользуясь временным отсутствием командного состава, я подошёл к регистратуре и попросил у молодой, симпатичной, медицинской сестры градусник. Когда я его вернул обратно, медсестрёнка в ужасе вскрикнула: - Да у Вас же температура под 40-ок!!!
В тот момент меня действительно знобило как электрическим током, и бросало волнами то в холод, то в жар! Я ответил клацающей, только что оперированной челюстью, от охватившего меня озноба: - Се…се..сесстрёнка! Спасите меня! Мне… мне.. очень плохо..!
Медсестра взяла меня за руку  повела быстрым шагом в кабинет терапевта. Осмотревший меня внимательно врач, строго спросил: - Как Вы у нас здесь оказались?!
Я ему объяснил, цель визита в поликлинику, отбивая зубами морзянку.
- А где Ваши командиры?! Они в курсе, что с Вами?! – продолжил ещё более строгим тоном врач.
- Они в курсе насчёт моих зубных проблем, но чч.ч.то ссс..сс..ссейчас с..со мной, думаю, ч…ч..что нет. Мы-мы д..д.должны встретиться в коридоре.
- В общем, так солдат! – констатировал врач,- у Вас по всем признакам, двухсторонняя пневмония лёгких! Высокая температура! И я не в праве Вас отпустить обратно служить! Сейчас мы Вас срочно госпитализируем в шахтёрскую больницу! А командованию Вашему передадим Ваши данные.
Впервые в жизни, я был искренне, безумно рад известию, что меня собрались положить в больницу!!! То состояние, в котором я в тот момент пребывал мой истощённый организм, требовало срочно тёплой постели и покоя!!! Я в ужасе подумал, что бы было, если б я не подошёл в тот момент к медсестре! Я предполагал, что в какой неистовой ярости будут рвать и метать мои сержанты, узнав о временной потери ненавистного им бойца. Но в тот момент, я ценил каждую минуту того умиротворения, которое мне обещали в самом ближайшем будущем и плевать было на всё! Пускай весь мой стройбатовский мир отдохнёт от меня, а я, так уж и быть от него…
Когда моё измученное тело коснулось чистой постели, пахнущей хлоркой, а меня накрыли тёплым одеялом, после внушительной порции разных таблеток и уколов, в тот момент я понял простую человеческую истину, как важно ценить миг жизни, простого человеческого счастья именно здесь и сейчас! И как мало нужно для этого самого счастья! Блаженно в истоме, я вытянулся и не смотря на не проходящий ещё колотун, тут же выключился!
Утром следующего дня я проснулся под тихим, звуковым фоном работающего местного радио. Я впервые услышал его. Новости на нём шли на четырёх местных языках – русском, казахском, немецком и корейском. После наивкуснейшего для меня в тот момент, больничного завтрака и медицинских процедур в виде капельниц, уколов и таблеток, мы разговорились с соседями по палате. Они посочувствовали мне и очень удивились моему рассказу, как я сюда попал. От них я узнал, что с Екатерининских времён на территории Казахстана проживало много немцев и корейцев, целые деревни-поселения. В палате пульмонологического отделения, со мной было ещё пятеро гражданских разного возраста и национальности – три казаха, русский и два немца. Все они были шахтёрами. Мужики отнеслись ко мне, с каким то отеческим вниманием. Каждый пытался меня чем то угостить. Я с большим наслаждением отведал настоящего казахского бешбармака и корейской ким чхи. А немцы с русским угощали меня различными видами сала. Моим товарищам по палате было меня или до такой степени жалко, что я такой измождённо-тощий или просто хотели показать местное гостеприимство, узнав, что я сибиряк! Но кормили меня все дружно, каждый день! Помимо больничной, казённой еды, мне щедро отдавая свою пайку из приносимых их родственниками передач. В те мгновенья жизни эта шахтёрская больница неожиданно стала для меня маленьким раем. Меня жалели и окружали неподдельным вниманием и заботой не только больные в палате, но и медперсонал. Я много спал и ел. Видимо поэтому дела мои пошли на поправку. Не имея ни денег, ни имущества, кроме солдатской гимнастёрки, тёплого белья, пары сапог и шинели с шапкой, в те дни я имел всё, что нужно было для жизни! Внимание, покой, обильное питание, крепкий сон и собеседников! Как всё же мало оказывается нужно для человеческого счастья!
У медсестры я попросил ручку, почтовый конверт и тетрадный лист, чтобы написать домой весточку о моих делах. Я даже не понимал тогда, к каким серьёзным изменениям в моей последующей службе, приведёт это письмо домой…

Возвращение.

Три недели сладкой, больничной жизни пронеслись экспрессом. Наступил день когда нужно было возвращаться в свою «родную» воинскую часть. Был будничный вторник. Зимнее яркое солнце слепило, отражаясь от белоснежного снега, а я, самой неспешной походкой, тихо топал из стен приютившей и спасшей меня больницы к местному, одноэтажному зданию автовокзала. Я впервые ценил каждую минуту свободы и наслаждался тем коротким временем, которое было исконно только моё! Как, думал я, на гражданке мы не осознавали такого элементарного понятия как свобода, свобода личности, передвижения, просто жизни! А сейчас я должен, именно ДОЛЖЕН вернутся туда, где ещё более полутора года не буду принадлежать самому себе! Я ДОЛЖЕН вернутся туда, где заведомо меня ждёт расправа, и нет друзей, нет никого, кто бы мог изменить эту ситуацию и наказать моих истязателей!
Поскольку у меня в кармане был только военный билет и отсутствие денег, я взял льготный, бесплатный билет на автобус, и пешочком по степи, добрёл до стен своей казармы. В ней было почти пусто, за исключением дневального на тумбочке* и четырёх рядовых драящих полы в наряде. Причём в прямом смысле слова «драящих»! Трое из них, как в известной картине «Бурлаки на Волге» тащили тяжеленную, килограммов по 50-ят «Машку», на вершине которой сидел четвёртый солдат для придания ещё большой тяжести и направления курса. «Машка» была изобретением нашего командира роты. Это был сколоченный высокий ящик, доверху забитый внутри кирпичами, а снаружи обитый войлоком, нарезанный с солдатских валенок. Смысл сея инструмента был в натирании деревянных полов казармы воском, чтобы они были похожи на паркет! Наш Давыдов по-принципу чем бы солдат не занимался, лишь бы был при деле! Вот и придумал «Машку»! 
Время шло к обеду и в час дня прибывшая со стройки рота, спешно мыла руки и строилась на улице, для хождения с песней и маршем до столовой.
Я как положено строевым шагом с прикладыванием чести, подошёл доложить о своём прибытии сержанту Саидову. Нужно было видеть в этот момент его лицо. Оно с начало искривилось в язвительно-издевательской улыбке, со словами: - Аааа…подлий Рерих вернулся! Откосил три недельки служьбы в больничке?! – и туту же его лицо передернулось, как переключился телевизор на другой канал с фильмом ужаса, изобразив зверскую, полную ненависти гримасу, продолжив со злобой в голосе: - Ты сцука у меня теперь на стройке снова гнить будещ..!!! В подтверждении своих далеко недружелюбных намерений, Саидов натянул на руки кожаные перчатки, для того, чтобы не сбить свои костяшки на кулаках, начал наотмашь избивать меня по лицу, как говорится «по морде» обливаясь слюной, какой-то личной ненависти и неприязни. Я не понимал, чем я его бесил, но то, что он был лично ко мне не равнодушен, это, увы – факт! Как только я пытался уклониться или защититься, звучала команда: - Смиррнооо!!! Ты сцука разучился выполнять команды старщих по званию?!! Я тебе щас всё напомню!!! Ты б…дь.. высерищ все пирожки, которыми тебя там накормили!! Прямо щас!!! - продолжал он методично размягчать мои челюсти. На мои дальнейшие попытки оказать сопротивление, я получил три наряда в не очереди и полное понимание, что ближайшая моя жизнь всецело зависит от настроения товарища, старшего сержанта.
Сослуживцы и земляки, наблюдали за этой сценой, молча стиснув зубы, в глубине души сочувствуя и ненавидя этого садиста в погонах, сжимали молча кулаки. А узбеки улюлюкали, лопоча на своём, что-то оскорбительное с гнилыми улыбками, явно поддерживая действия своего нацика.
Тут я немного отступлю от последовательности повествования, и забегая вперёд, немного расскажу, что из себя представлял Саидов.
Всю гнусность этой на тот момент «личности», раскрыл Его Величество случай. Напомню, что Саидов был не чистый узбек, а только по отцу и местом его рождения был не солнечный Ташкент, а сибирский город – Новосибирск. И все друзья его на-гражданке были русскими. А здесь, оказавшись среди соплеменников по отцу, видя, что славяне здесь не верховодят, он быстро оценил все преимущества своего не-русского происхождения и положения. Зная в совершенстве узбекский и имея хорошее, техническое  образование быстро занял главенствующее положение. Так вот, как то письмо, отправленное им на Родину, оказалось распечатанным и выпало из конверта. Нашему на то время почтальону, ничего не оставалось делать, как прочитать выпавшее письмо, чтобы определить автора и адресат. Какого же было его удивление, когда в строках он узнал Саидова, который писал своему русскому товарищу из Новосиба, сколько у него здесь друзей сибиряков и какие ишаки сослуживцы-узбеки, которых они типа здесь дружно прессуют! Такой лжи и лицемерия никто здесь и помыслить не мог, что этот метис окажется таким оборотнем в погонах! Знали бы на его Родине, его друзья, что на самом деле он делал и кем был!
После обеда, я с ноющими тупой болью скулами, и всё время напоминающим чувством лёгкого голода, снова копошился в грязи стройки, таская тяжёлые носилки с цементом и песком, промерзая на зимнем, степном ветру, вспоминая с грустью, райскую жизнь и пищу в больнице.       

Перемены.

При всех невзгодах стройбатовской жизни, меня вдруг заметил командир роты - Давыдов. На очередном построении, на его вопрос к личному составу – Кто умеет рисовать и делать стенгазеты?! - я сделал шаг вперёд… и… служба моя круто изменилась!
С того дня я больше не работал на стройке, а находился в небольшой офицерской канцелярии - комнатки в казарме, около 12 квадратных метров, с койкой, столом, тумбочкой и тремя табуретками. Всё, было здесь настроено на суточное пребывание товарищей офицеров. Так вот, с того дня это стало моим рабочим кабинетом. Ночевал я в казарме, а после утреннего развода,* направлялся с ротой не за 3 км на объект № ХХ, а в уютную, офицерскую канцелярию. Мне выдавали плакатный лист бумаги и цветные карандаши. Фломастеры тогда ещё были дефицитом. Задача, раз в неделю выпускать стенгазету о жизни нашей роты. А так же делать ежедневно «Боевой листок», о трудовых достижениях на стройке. Работа была, как говорится - не пыльная! В тепле и тишине. Это очень разозлило сержанта Саидова. Он попытался и здесь показать свою сержантскую власть, но не того командира нарвался!
Наш ротный батяня, на вечерней поверке перед всей ротой, ещё раз напомнил, кто здесь главный, навешав своим богатырским кулаком сверху по чёрной макушке визжащего под ударами сержанта. Неожиданно тут из Саидова полезло «говно»! Его степень эксцентричности в роли властителя роты настолько зашкаливала, что когда его наш батяня, по-мужски ставил на место,  он сказал, что доложит командиру части о неуставном поведении ротного! Представляете?! Эта гнида, который сам нам вдалбливал каждый день неуставщину и понятие, что тот, кто будет жаловаться – тот стукач и конченый солдат!
Иван Николаевич усмехнулся и своим громоподобным, командирским голосом сказал: - Я же уже сказал один раз всем вам сынки! Что здесь в роте, только один блатной – это Я!!! – и с белоснежной, обаятельной улыбкой суточной, небритой щетины на лице, очередным навесистым ударом по черепухе зачепушившегося сержанта, пресёк все дальнейшие попытки последнего, возникать и сопротивляться. В тот момент я думаю, каждый не узбекский солдат в строю ликовал в душе, что есть всё-таки справедливость на земле! И только я понимал, какой у меня теперь «кровник» появился в роте…
Надо тут упомянуть и старшину Тургунбаева, он единственный кто попытался защитить товарища от прессинга комроты*, тоже что-то прохрипев про неуставное поведение офицера.  Но тот дал и ему понять, что пересмотрит своё снисходительное отношение, на его способы управления личным составом и отстранит с занимаемой должности старшины роты. Тургунбаева отличало от Саидова лишь одно, ему нужна была беспрекословная власть любым способом.                И перестать быть старшиной роты, для него было бы диким унижением и потерей авторитета. Он не глумился постоянно над подчинённым составом, а делал лишь «профилактическую работу» в  виде ночных тренировок с жёстким избиением, но без синяков. Или жёстко наказывал неугодных, но без изощрённого садизма который был присуще Саидову. 
Я был писарем по вечерам в различных сержантских отчётах у старшины. Мой переход во власть Давыдова, создало ему проблемы. Я всё это прекрасно понимал и старался изо всех сил быть полезным командиру, понимая всю значимость его покровительства и тройственность моего положения.

Мама.

Утро началось обыденно, подъём, пробежка с голым торсом по морозцу, утренние процедуры, завтрак и построение на утреннюю поверку на плацу. Но после, рота не пошла на стройку, а в качестве дисциплинарного воздействия за существенные отставания в социалистическом соревновании с другими ротами части, командиром было принято решение устроить нам «взбучку», в виде военно-строевой подготовке на плацу с песнями. Я, не смотря на то, что писарь, тоже попал вместе со всеми под это наказание. Время было уже к обеду, когда изнурённо, в сотый наверно раз, мы строевым шагом с песней «Идёт солдат по городу..» нарезали очередной круг по плацу. Вдруг на глазах у всех к Давыдову строевым шагом с отданием чести подошёл дежурный по КПП*.
- Товарищ капитан! – обратился он – Разрешите обратиться! На КПП подъехала мать рядового Рериха, просит разрешить ей повидаться с сыном! – рапортовал дежурный. Вся рота обернулась ко мне, а я от услышанного не мог поверить своим ушам просто обомлел, как молнией пронзённый! Там, в каких-то ста пятидесяти метрах, за стенами КПП стоит самый дорогой и родной мне человек! Так вот не предупреждая, неожиданно, среди всей этой серости казахской зимы и беспросветности ещё ой какой далёкой службы, вдруг самая родная мне душа приехала ко мне, чтобы меня поддержать и увидеть! Как?! Что?! Почему она здесь?! Приехала за тысячи километров ко мне, на третьем месяце моей службы?! Сердце просто сжалось, а все эти мысли, и вопросы роем неслись в моей голове. Я готов был бежать под бодрые призывы моих сослуживцев: - Рерих! Чего ты стоишь?! Отпрашивайся у ротного!
Я очнулся и обратился к ротному с полными глазами надежды скорой встречи: Товарищ капитан! Разрешите обратиться! – Обращайтесь рядовой!- ответил Давыдов.
- Товарищ капитан! Разрешите выйти из строя и повидаться с мамой?! – бодро отрапортовал я.
- С мамой повидаться пока не разрешаю! Сейчас вместе с ротой проследуете на обед! После обеда вместе с ротой продолжите строевые занятия! Затем закончите ежедневную стенгазету, в оставшееся время разрешаю встретиться с мамой! – отчеканил своим командирским басом, не терпящих возражений командир.
Но возражения были! Меня от услышанного решения просто разрывала от возмущения! Даже сослуживцы зароптали от такого жёсткого решения ротного! Переглядываясь между собой и не понимая, почему наш батяня так обходится со мной?!
Я чуть не плача, еле сдерживая слёзы, снова обратился к капитану – Товарищ капитан! Но как же так?! Мать должна всё это время ждать меня на КПП?! Разрешите увидеть её сейчас?! – Оставить! Выполнять приказ! – жёстко парировал Давыдов. Нечего было матери приезжать сюда на 3-ем месяце службы сына! Только расхолаживать мне дисциплину! Подождёт!
Мне было больно в душе от такого неожиданно бессердечного решения командира. Но я вынужден был подчинился приказу. Мои сослуживцы меня поддерживали и были недовольны решением капитана. Пол роты обсуждали в строю приказ командира. От чего он периодически кричал нам: - Отставить разговорчики в строю!
Время стало растягиваться как резина, казалось, что оно просто остановилось и никак не хочет двигаться до момента встречи с родным мне человеком! Это была дикая, моральная пытка! Я маршировал по плацу как робот думая о том, что там испытывает моя мама в долгом, томительном ожидании когда же ей позволят, наконец, увидеть сына?! Ей даже обед не предложили!
Время шло за шесть часов вечера. За окном стояла темень. А Давыдов явно умышленно находил придирки к моей стенгазете и всё время заставлял меня переделывать то в одном месте, то другом, до предела затягивая и без того, резина тянущееся время!
Я, стиснув зубы, чтобы не сорваться на командира за его жестокость, снова к нему обратился – Товарищ капитан! Я выполнил все Ваши приказы! Разрешите увидеть мне мою мать?!
- Разрешаю! – вдруг с показной, белоснежной улыбкой красивых зубов, ответил мне командир. Сейчас рядовой я тебе выпишу увольнительную в город. Можешь на служебном автобусе, который через 30 минут отходит от штаба, уехать со своей матушкой. Но к утреннему построению, не знаю как, ты должен быть  как штык, на месте! Вопросы?! – с натянутой, искусственной  улыбкой вопросительно взглянул на меня Давыдов.
При всём уважении, во мне бушевала дикая злоба на поведение командира, для которого казалось, нет ничего святого! Я знал, что он мог предоставить по такому случаю сутки увольнения, а он дал всего 12 часов на свидание с матерью, из которых 3 часа уйдёт на дорогу, а как минимум шесть на сон! В тот момент, я люто ненавидел его! Но возразив, я знал, что могу лишиться и малого!
- Нет вопросов! – рапортовал я, - Разрешите идти?! – Шагом марш рядовой! – продолжая натянуто улыбаться, скомандовал командир.   
               
Встреча.               

Когда я перешагнул порог КПП, матушка встала со стула и тут же на глазах дежурного и меня, рухнула в обморок!! Я подбежал к матери и начал её трясти: - Мама-мама!! Что с тобой родная..?! Ты не здорова?! – я не знал, что делать, матушка была в обмороке!  Дежурный достал из аптечки нашатырный спирт, и сунул смоченную ватку к её лицу. Слава Всевышнему! – мама тут же очнулась, замахав руками на неприятный запах аммиака.
- Мамуля, родная! Здравствуй дорогая моя! Что с тобой?!! Может в сан-часть к доктору?! – продолжал переживать я.
 – Здравствуй родной мой! До чего тебя здесь довели?!! Это-ж ужас какой! За три месяца не сын, а былиночка!- запричитала мать, - Всё ожидала.., но что тебя такого увижу,…прости сердце не выдержало!
- Мамочка родная! Давай скорей пойдём на служебный автобус к штабу, он через 7 минут отъезжает в город! Меня только до 9  утра отпустили! Мать была возмущена, но тоже понимала, что всё не в нашей власти. Мы обнялись и поспешили к штабу, где уже был полный «Львив»* народу. Здесь были гражданские лица, которые работали на наш УНР – управления начальника работ или попросту строительном тресте. Штатные офицеры и прапорщики, которых ждали их семьи в городе. Один из офицеров благородно уступил матушке место. В автобусе я не стал вести разговоров, так как было вокруг много ушей, а просто держал всю дорогу, родную ладонь в своей руке.
Конечная автобуса была буквально в двух кварталах от места, где остановилась моя мама. Поэтому, пока мы следовали до «дому», она успела мне поведать историю, как она здесь оказалась.
Оказывается моё письмо из шахтёрской больницы дошло до неё за 10 дней! И она, прочитав его, не раздумывая долго, попросила на работе отпуск без содержания, купила билеты на поезд и приехала искать меня.
В г. Джезказгане она была уже второй день и за это время, успела пожить в гостинице «Джезказган», куда её пустили всего на сутки, сказав, что все места уже забронированы. В отчаянии матушка вышла из номера, где на неё обратила внимание русская уборщица, постарше её лет на 10. Она была свидетелем того, как мама пыталась добиться свободного номера или хотя бы продления времени проживания. Но администратор-казашка, то ли в солидарность «антисоветских» митингов, которые тогда ещё не прекратились в Казахстане, то ли действительно по-правде, что все номера были забронированы, так как это была на тот момент единственная гостиница города, сказала, что ничем помочь больше не может. Матушка в самых расстроенных чувствах сдавал номер, не зная, куда идти дальше, когда её горе заметила Таисия Ивановна, как представилась она, с последующим предложением остановиться у неё в 3-комнатнйо квартире, где она проживала совсем одна. Причём денег она за комнату категорически отказалась брать. Люди должны помогать друг-другу! – сказала она. Мама приняла её радушное и щедрое предложение и утром следующего дня наняла казаха-таксиста, который ей помог в моём розыске. Дело в том, что они сначала поехали в больницу г. Никольска, где маме сообщили, что меня уже неделю как выписали! Шофёр чисто по наитию, привёз в степь маму к звёздным воротам нашей воинской части. Узнав, что меня отпустят не скоро, она отпустила водителя.
Мы стояли на пороге временно предоставленного жилья. Радушная хозяйка – Таисия Ивановна, типичная, белокурая, русская женщина с очень добрыми глазами, предложила мне проследовать в душ – а мы тут с мамой пока на стол ужин соберём! – напутствовала она, протягивая мне чистое полотенце, - да давай твоё теплое бельё простирнём, оно к утру  хоть и не успеет высохнуть ну утюжком, потом быстро досушим! А ты пока вот мужа моего одежду одень! – с этими словами она протянула мне комплект пижамы.
Я быстро помылся, так как понимал насколько дорого сейчас время – время, когда я нахожусь с самым мне дорогим человеком! Как я его не ценил раньше?! – задавал я себе вопрос…
На кухне в 5 кв. метров мы сели за хорошо накрытый стол. Меня ждал наваристый борщ, куча деликатесов в виде шпрот и сала. Женщины только сочувственно вздыхали, глядя на мои худые кости и как я наворачиваю ужин. Я наслаждался этими мгновеньями простого домашнего счастья и понимал, что ценность мгновений жизни стала теперь для меня измеряться совсем в другом измерении! Я стал ценить свою жизнь! Каждую минуту простого человеческого счастья! Вот съел кусочек молодого сала с чесночком, да заел наваристым борщом со сметанкой, да накрыл всё это сверху нежнейшей отварной грудинкой, захрумкав мягкими хрящичками с жирком, да в вдогонку кусочком ароматнейшего мякиша с корочкой чёрного хлеба – мм…..м….м…!!! А ведь завтра, так уже не будет! Вот он, миг гастрономического счастья!
Пока мы кушали, мама успела мне поведать все новости, за три месяца, что меня не было дома. Ведь дома жизнь тоже шла своим чередом!
Мы проговорили до 12 ночи, где я во время разговора просто вырубился в крепкий сон на больших, пуховых подушках, любезно предоставленных хозяйкой квартиры.
Резкий звонок звенящего будильника разрушил всё моё временное блаженство от сладких грёз блаженного сна! Сна о доме! Так не хотелось открывать глаза и вылазить из комфортной постели! При мысли, что мне необходимо возвращаться в свой армейский ад, становилось не по себе! Но хотелось-не хотелось, а служить идти дальше, было необходимо!
Быстро, вкусно позавтракав бутербродом с красной икрой (мамы они такие!) и голландским сыром, мы, поблагодарив хозяйку за её радушное гостеприимство, поспешили на служебный автобус нашей воинской части. Благо он отходил буквально в 100 метрах от дома, где мы находились. Мама снарядила меня целой сумкой продуктов и сладостей. Последних мне, как и моим сослуживцам, очень не хватало! Мы забыли здесь вкус простых карамельных конфет! И «дунькина радость» было просто вершиной счастья! Чая и конфет было с собой на несколько вечеров с компанией земляков. Матушка поехала со мной, так как договорилась на встречу с моими высокопоставленными командирами из штаба. На КПП я обнял ее, чётко понимая, что теперь уже точно увижу родную мою, очень не скоро – в лучшем случае через год! Может, отпуск заработаю – наивно полагал тогда я.
Мамин неожиданный приезд имел две стороны медали. С одной стороны я потерял уважение и расположение своего нового командира, так как он считал такое недопустимым для солдата-срочника,* который всего три месяца как натирал мозоли в кирзаках и должен был, привожу дословно слова командира:- «перестать срать домашними пирожками»! А тут – вот!
С другой стороны – неожиданная встреча, предала мне заряд положительного настроения от встречи с родным, любимым человеком! Предоставила новую знакомую – хозяйку квартиры, которая любезно мне предложила заходить к ней, когда буду в городе, на обеды. Хотя я и мысленно себе не представлял тогда, когда я смогу снова приехать в город и воспользоваться столь любезным предложением! Но главная ценность его была даже в другом, что у меня теперь был свой «островок», где я мог хранить и оставлять ценные для меня вещи и деньги. В армии, ценность своих вещей, чего то исконно своего не казённого, возросла до космических размеров! В казарме всё было общее! Оставленные в прикроватной тумбочке такие простые солдатские вещи как зубная щётка, бритва, расчёска, крем для сапог с щёткой, нитка с иголкой, тетрадка с ручкой –вот и весь солдатский скарб, просто в один миг исчезал в неизвестном для тебя направлении, как правило, рано по утру! Поэтому появления такой «камеры хранения» пускай и удалённой, было для меня очень хорошей, обнадёживающей новостью! Более того, матушка переговорила с нашими полковниками о моих болячках и незаконности моего призыва, что последние решили от греха подальше перестраховаться и вызвали меня на следующий день в вышестоящий штаб, под многозначительной вывеской «УНР в/ч № 18**». Я очень переживал за мать, как она обратно доберётся, но кто-то из солдат передал мне, что видел как она на обеде села в служебный автобус.

Землячёк.

Мамины гостинцы мне удалось, незаметно укрыть в штабе у земляка. Поэтому, после отбоя я под видом выхода «до ветру», выскользнул из казармы и незаметно как шпион, тихо двигаясь вдоль стен казармы, пролез через специально сделанную дырку в колючей проволоке ограждения периметра. Штаб был не закрыт – земляк – Игорёк, ждал меня в своём служебном кабинете, который в ту ночь стал для нас уютным прибежищем временной свободы! Дабы не вызвать подозрений и не званых гостей снаружи, окно в кабинет как в войну – светомаскировка, было занавешено плотным, синим, полушерстяным, армейским одеялом. Снаружи полная темень, и отсутствие жизни в штабе! А внутри кабинета светло, и не смотря на полное отсутствие отопления, так как работал маленький бытовой калорифер, было жарко,. Я впервые тогда увидел этот чудо-прибор который так облегчал нам жизнь! Игорь уже накрыл стол из моих гостинцев. Порезанное тонко сало, в тепле кабинета источала сумасшедший, аппетитный запах лаврушки и чесночка! Слоёный пирог с яблоком и «дуняшкина радость» к чаю, обещали долгую беседу со вкусом маминого пирога.
Плюс я позвал «за стол» ещё двух сослуживцев, которые должны были, так же как и я, с соблюдением всех конспирологических условий, по-одному, с разными промежутками времени, по условному стуку в окно, перебраться из казармы в наше «подполье». Время поджимало и, не смотря на поздний час полу полуночи, мы все хотели жрать! Как выяснилось - солдат в армии, всегда хочет жрать и спать независимо от времени суток! С первой позицией у нас в эту ночь всё было замечательно!
Игорёк был младше меня на два года, но пришёл служить раньше на полгода. И как черпак,* впервые дни нашего прибытия, как то подошёл к роте во время её построения и крикнул в толпу: - Кто из Красноярска и из Сибири, бегом ко мне! На призыв черпака-ефрейтора нас выбежало тогда человек десять. Он поинтересовался кто-откуда и нашими гражданскими  специальностями. Обещал помочь с продвижением по-службе по-землячески. Я ему сразу приглянулся, так как в штабе требовались машинисты-секретари, те кто умел печатать на печатной машинке. На гражданке я имел обширную практику в этой области труда, которая в будущем имела перспективу развития в виде компьютерной клавиатуры, но это было тогда ещё далекое будущее. Так вот, приметив меня, он сказал, чтоб я ждал момента, когда меня пригласят на блатную работу штабного. Но время шло, а вызова всё как то не следовало и мои непосредственные командиры уже использовали другие мои таланты. И тут матушкин визит в часть сделал для меня полный переворот «солдатской карьеры»! Мамины гостинцы, свели меня на нужную беседу, а её визит к высшему офицерскому составу, принудил их быстрее принимать решение по моему новому назначению.
Когда наше «подполье» было всё в сборе, мы, вкусив ароматнейшего сальца с чёрным хлебом, начали заново знакомится и рассказывать о себе. Один из приглашённых моих сослуживцев родом был из соседнего города. Игорёк с деревни, что в сотне километрах от Красноярска, и ещё один полуармянин (мама русская) был родом из Новосибирска. Всех в ту ночь объединяло общее слово – СИБИРЯКИ и желание хоть на мгновенье вернуться в привычную нам обстановку сладостей гражданской жизни, без команд и зуботычин!
Игорёк достал наш фирменный, солдатский кипятильник, из бритвенных лезвий марки «Нева», но очень сопливо сделанный.
- И что..?! – удивлённо спросил я, всё возрастающего на глазах в авторитете земляка, - ты хочешь сказать, что это сейчас не коротнёт и будет кипятить нам чай?!
- Ещё как будет! Вулкан, а не кипятильник! – с иронией отвечал Игорь.
И действительно, минут за 20-ть, сей аппарат мощно взбурлил нам 3-х литровую баночку! За чашкой крепкого грузинского чифира с мамином пирогом, Игорь поведал мне, что его боссами-офицерами принято решение взять меня в штаб на работу телетайпистом.
- А телетайпист это что такое..? – спросили мои новые кореша - это землячки, классная работа в секретной части! – ответил наш землячок. У Алексея хорошая перспектива лабать* по клавишам и жить в штабе! Плюс ходить под нашим начальством! Это покровительство от ротных командиров!
- Ну давайте за меня что-ли?! – весело я предложил сомкнуть железные кружки чифира в приветственном тосте. Несмотря на крепкий чай разливающийся сладким теплом по телу, в сон нас всех тянуло. До подъёма оставалось каких-то четыре часа. Хозяин штабного кабинета предложил нам расположиться на стульях. А мне, как почётному гостю, был предложен отдельный письменный стол и шинель. В новой солдатской жизни я понял, спать можно было где угодно, как угодно и на чём угодно! Лишь бы давали спать! Под тихий рокот двигателя маленького, но весьма производительного калорифера, мы резко все вырубились в нагнетаемом им теплом воздухе. И хоть было чуть душновато и компот из разных запахов от сала, до нестиранных портянок был весьма впечатляющим, все спали как убитые.

Про сон.

Подъём был не по-команде и не-по будильнику! Проснулись от звуков грохота кирзовых сапог, выбегающих на утреннюю пробежку солдат из казармы напротив.
-Подъём духи! – резко крикнул Игорёк, - пять минут всем на сборы и тикайте к своим пока не хватились!
-Ну вот! Здравствуй армия! – недовольно пробурчал спросонья я. Ты хоть после нас кабинет проветри! – с улыбкой я кинул землячку.
– Да уж обязательно! А то тут штабные через час приедут, унюхают «вражеские» запахи! – ответил так же с улыбкой он.
Хотели мы того или нет, но нужно было срочно внедрятся обратно в казарму мимо бегущего строя роты. Мы понимали, что если наши сержанты увидят нас бегущих со стороны или ещё хуже наше временное отсутствие в казарме - нам несдобровать! Но в то утро ангелы-хранители нас берегли! Мы незаметно пристроились, когда рота забегала с зарядки обратно в казарму. И только на утренней поверке еле держались на ногах от дико давящего нас желания спать!
Надо отметить, что хронический недосып стал нормой в начале службы. Поэтому любая возможность поспать усердно изыскивалась каждый день, вплоть до сна стоя в строю!
Лично мною был поставлен рекорд, по сну стоя, до момента того, когда мозг переходит на пятый уровень глубоко сна и ноги без контроля сверху, отключаются, после чего ты ватным мешком под общий гогот роты и недовольство командиров выпадаешь из строя ватным мешком! Так вот один ушлый товарищ, который был мне совсем не товарищ, засёк момент от засыпания до позорного падения – он составил аж целых 25 минут! 25 минут это вечность в глубоком сне, замечу ещё раз – стоя на ногах!!! Зафиксированных подобных фактов за мою службу больше не было! Сон в армии стал поистине отдельным вида спорта или искусства.
После своего назначения телетайпистом в секретную часть, я стал штабным работником со сверхурочной работой. Сначала меня «отпрашивали» от общих ротных построений, мои новые покровители, штабные офицеры, путём прямого приказа, иногда через переданную записку. Но через две недели это стало нормой для Саидова, Тургунбаева и Давыдова, и большим расстройством для моих прямых командиров. Все они имели, какие-то планы на меня, а тут не поспоришь! Хотя ротный оставил за мной обязаловку писать за него конспекты к субботним политзанятиям с личным составом. Представляете? Я писал политинформацию для своего же личного состава роты, будучи простым солдатом, а не закончившим высшее военное училище офицером! Но главный факт в том, что на фоне всех этих, различных обязанностей, на сон у меня оставалось довольно нечасто, по шесть часов в сутки! Поэтому я тихим сапом перестал возвращаться для сна в роту, а потихоньку обосновался в кабинетах неотапливаемого штаба. Разницы с ротой в этой области, не было никакой, кроме наличия в последней, железной койки. Но независимость стоила моих мучений! Спал на трёх приставленных друг к другу стульях, на спине в полуоборот, так как вся ширина тела не умещалась на узких седалищах стульев и при каждом движении они наровились разъехаться в разные стороны – сон на стульях был сродни акробатическим пируэтам! Спал на голом письменном столе в зимнем обмундировании: тёплом зимнем белье, гимнастёрке, в шинели, шапке-ушанке и кирзаках, ежась от пронизывающего холода (штаб не отапливался!)! При отоплении маленьким калорифером, поворачивая под его тёплую струю то один промерзающий бок, то другой. Но спал! Крутился как гриль на костре, чтобы хоть как то согреваться и погружаться в сладкие объятия крепкого сна. Всё было сносно, пока мои новые командиры не приняли соцобязательств* сверх плана Родине! И тут я снова стал штабным рабом на галере! Мне поручали распечатывать на пишущей машинке целые тома огромных докладов наверх! В дневное время я занимался передачей секретной информации по телетайпу, а вечером уезжая с работы в город, товарищи офицеры отдавали мне приказ – чтоб к утру было готово! Приказ  первые дни выполнял, но от его выполнения работы только ещё больше добавлялась! И мой организм откровенно стал бастовать! Я вырубался в сон прямо на глазах у своего начальства! И когда в очередной раз меня застукали спящим на клавиатуре телетайпа, который гнал под тяжестью моей упавшей на него головы, телетайпную ленту непонятного содержания, мне сначала назначили три наряда в не очереди! А потом когда взломали дверь в кабинет, в котором я закрылся, чтобы отдохнуть и так заснул, что не реагировал на крики и стук, а проснулся лишь под треск ломаемого косяка двери, мою сонно-бессовестную морду, безжалостно отправили жить в роту и снова заниматься строительством Байконура!

Посылка.

За окном казармы трещали казахстанские морозы. Было холодно, голодно и очень неуютно. Мы продолжали кормить вшей, грызть заледеневший суп и кашу в столовке, получать люлей от своих сержантов. Единственной радостью было, то, что трудовые дни нам из-за морозов сократили на два час, но не для того, чтобы мы в полутьме неосвещённой части валялись на койках, а ударными темпами расчищали проходы от бесконечно падающего снега, чтобы создать какой- то лабиринт проходов между казармами, столовой туалетом, штабом и клубом. В последнем, нам по выходным показывали кино. Я заметил, что в отличии от других блатных мест части где большинство служащих было не русской национальности, здесь были исключительно славяне. Всем видом они показывали, что они деды и срать хотели на всю службу в целом. Их никогда не видели на построениях, они ходили по клубу, не смотря на мороз в шлёпках на шерстяной, вязаный носок, без ремня и шапки. Как то посреди ночи, меня разбудил дневальный со словами: - Рерих вставай! Тебя в клуб зовут! Посылка тебе пришла!
Я спросонок, ничего не мог понять – Какая посылка? Кто меня зовёт? Почему посреди ночи?! – ответов дневальный мне не давал, а только твердил, что мне нужно явиться в клуб. Собираться было не надо, спали не раздеваясь в зимних бушлатах и шапках. Быстрым шагом я полусонный, протопал через плац в тёмное помещение клуба. В части в очередной раз был отрублен свет. Издержки работы многочисленных тен и другого рода обогревателей. В тёмном холле клуба я увидел в углу при свете свечи пару русских старослужащих.
- Ты Рерих?! – грубым голосом спросили они меня.
- Так точно! – отвечал я.
- Пошли с нами, расписаться надо за посылку! – махнули они рукой в сторону многочисленных помещений клуба.
В одном кабинете их сидело ещё трое. Среди них я узнал киномеханика части, который нам по выходным крутил кино. Двое было откровенных бугаёв в возрасте 27 лет. Явно по харям сидевших до этого «на химии».*
- Ну что Рерих? Тут тебе видимо из дома посылочка пришла. Нужно расписаться в получении для начала.
- Да не вопрос мужики!- улыбнувшись такому известию, сказал я – Где тут подпись поставить?!
Дав мне расписаться в ведомости, деды улыбкой вампиров посмотрели на посылку, а потом на меня, продолжили: - Ну что дух?! Теперь на твоих глазах будет произведена проверка содержимого! А вдруг тебе там что-то запрещённое прислали! – с этими словами деды бесцеремонно быстро вскрыли большой финкой крышку посылки. Сверху лежало письмо. Самый старший по возрасту старослужащий, судя по лицу с небритой щетиной и заросшей не по уставу шевелюрой волос на голове, с татуировкой на правой кисти руки в виде восхода солнца, с лаконичным словом «СВОБОДА», на моих глазах стал разбирать содержимое моей посылки!
Я увидел аккуратно сложенные в картонную коробочку, бабушкой испечённое печенье и пирожное безе, сложенные тёплые носки, различные дефицитные консервы – шпроты, печень трески, сайру в масле, тушёнку, пакет шоколадных конфет. Я понимал, что мои родные мама и бабушка сами себе во многом отказали, чтобы любимому внуку и сыну, было полегче на службе, так как большинство продуктов было в те времена большим дефицитом. Мысленно представил, как бабушка стояла у плиты, в своём стареньком фартучке, чтобы напечь любимых для меня сладостей и вот..
- Ну что дух?! Посмотрел?! - обратился ко мне татуированный дед, - Слюну проглотил?! – я утвердительно кивнул, - ну так теперь сыт значит! – заржал дед, поворачиваясь, к такой же заржавший на его шутку компании - А теперь кругом! Шагом марш в роту! И ты здесь никого не видел!
- Ды вы чё мужики…?! – взмолился я, - ну хоть печенек бабулиных накидайте! Там у меня в роте земляки голодные! Узбеки нам есть, толком ведь так и не дают! А вы свои – славяне! Вы чего мужики..?!! Своих гнобите?! Нам бы вашу поддержку – мы бы тут силой были!
Верзила дед с разворота дал мне пяткой в солнечное сплетение. Я отскочил от удара спиной в стену и тихо, задыхаясь от удара, сполз на пол. Двое других подскочили и склонившись надо мной с сжатыми кулаками спросили:
- Ну что душара?! Сам встанешь и пойдёшь или ещё помочь надо?!
- Не надо! Всё понял… - ответил я с отдышкой, хватая ртом воздух как рыба на суше, стал подыматься и пытаться восстановить дыхание.
- Письмо отдай ему! – обратился киномеханик к старому деду.
- О! А мы ещё письмо не читали! – вдруг оскалился в ужасной гримасе с улыбкой отморозок дед,- Милый наш Алёшенька..! - начал было он.
Но тут маленький ростом киномеханик, подскочил к бугаю и, выхватив у него письмо, протянул его мне – Бегом отсюда солдат!
Умываясь слезами от бессилия невозможности что-то сделать, глотая комки от гадливости осознания произошедшего, от обиды за своих родных которые с любовью, отказывая себе, всё это собирали в полной уверенности, что это получит их любимый мужчина, я шёл, запинаясь через плац в казарму, крепко сжимая письмо из дома. Несмотря на дикую усталость, заснуть я уже не смог. Утром земляки, увидев мою помято-заплаканную физиономию. Я поведал им о случившемся, они посочувствовали.
- Терпи Лёха! Будет и на нашей улице перевернувшийся грузовик с пряниками! – шутили они.

Назначение.

После случившегося я написал домой письмо, где дал понять родным, чтобы они сюда больше посылок сюрпризом не слали. Мы дружно решили, что все посылки из дома будут посылаться согласовано, на адрес городской квартиры Таисии Ивановны. А там уж, как то решу, как добро в часть переправить. Каторжная, строительная жизнь моя длилась не долго. Через две недели в часть пришло письмо аж из самого Министерства обороны СССР(!), где был пропечатан один приказ – отправить рядового, военного строителя Рериха, на перекомиссию в госпиталь города Приозёрска. Это моя матушка достучалась в двери высших эшелонов советской власти, чтобы сделать попытку вернуть домой, незаконно призванного сына. Два месяца командировки в госпиталь были для меня как шикарный отпуск – с приключениями, заслуживающих отдельного повествования. (История о прапорщике, который двух солдат и сержанта в госпиталь возил. Невыдуманные истории стройбата. История 1-я.)
Когда я вернулся в часть, на дворе, грязными лужами в лучах яркого, весеннего солнце сверкал плац. С крыш капала весенняя капель, а моя рота опять чистила подручными средствами жёлтую, липкую глину с кирзовых сапог перед входом в казарму. Меня опять ждал «тёплый» приём и мерзко-язвительные улыбки сержантов Саидова и Тургунбаева, но ротный, зная их наклонности, как-то в этот раз ласково взял меня под свою опеку, увёл от «торжественной встречи», посадив в канцелярии на табурет перед собой.
- Ну что сынок?! - с хитрым прищуром глядя мне прямо в глаза, начал как-то весело он. – Не получилось у мамки тебя от армии отмазать?! – Сказали, служи пока служиться?! Правильно ведь сказали! А мы тебе все условия для этого создадим! На стройке пахать то, небось, не хочется?!
- Никак нет товарищ старший лейтенант! – звонко отвечал я.
- Догадываюсь рядовой. У тебя ведь средне-техническое образование рядовой?!
- Так точно товарищ старший лейтенант! Техник-технолог систем числового-программного управления и промышленных роботов! Первый выпуск в стране! – гордо отвечал я.
- Ну так вот товарищ техник-технолог! – продолжал с нарочитой иронией надо мной наш командир, - пойдёшь работать теперь нормировщиком!
- Разрешите обратиться товарищ старший лейтенант?! -  с озадаченностью в голосе обратился я.
- Спрашивай рядовой!
- В чём моя задача будет состоять?! Кто такой нормировщик?!
- Э брат! -  не сбавляя весёлого настроения, отвечал командир с прищуром, - нормировщик это глыба! Это специальность всем специальностям здесь специальность! От тебя будут завесить наши плановые показатели, а соответственно заработки солдат, поощрительные увольнения в город! Ты будешь первым человеком в роте! Я тебе даже велю новый комплект чистого ВСО* выдать, чтобы тебя издалека сразу все отличали! Ты меня ещё благодарить будешь! – красочно разрисовывал мои ближайшие перспективы, Давыдов.
Предлагаемое мне счастливое будущее, выглядело для меня как то сомнительно. Выделятся из толпы, новым комплектом формы было чревато остаться без неё. Функционал бегать по весенней грязи, как казахский сайгак  каждый день, раза по три 5-ти километровку по стройкам, было занятием весьма сомнительным. А самое главное, что по возвращении, я должен был заниматься бюрократической работой и подсчётом ежедневных трудовых достижений взводов роты. С математикой я очень не дружил.

Мудак.

На следующий день я получил новенький комплект ВСО и был препровождён в штаб части, где заседала наша бухгалтерия, состоящая из гражданских лиц приезжающих с города. Там меня посадили в кабинет, со старой бабой, весьма непривлекательного, какого то мужицкого вида. Она хриплым, прокуренным голосом принялась меня натаскивать в своём деле.
- Любой труд должен адекватно оплачиваться – это аксиома сынок! Однако, для того чтобы установить адекватную меру оплаты, нужно правильно соотносить трудовые характеристики с различными режимами вознаграждения за труд. Иными словами, необходима мера, которой нужно пользоваться при оценке труда, подлежащего оплате. Такое корректное соотношение может быть достигнуто только путем нормирования труда. Вот тебе сынок твоя теперь самая главная книжка – ЕниР-ов…
-Е-е-е-ниров…?! – прищурившись от столь несъедобного слова, сглотнув, переспросил я.
- Да сынок! Единых норм и расценок на строительные, монтажные и ремонтно-строительные работы. Вникай! Что непонятно - спрашивай! – с крайне многозначительным видом закончила она свою речь, бросив мне на стол пачку затасканных, потрёпанных временем книжек.
Я из вежливости, бережно взял в руки предложенную мне «библию». Но уже после двух страниц тексты у меня поплыли перед глазами и сладкая нега снова начала застилать мой молодой, пытливый мозг. Из резкого погружения в сон меня вывел лёгкий подзатыльник моей грузной наставницы.
- Ну ка не спать у меня! – грозным голосом сказала тётка.
Я, понимая, что снисхождения мне ловить мне здесь нечего, а ещё полтора года службы дотягивать как то надо, принялся бодро вникать в новую науку. Но поскольку я по природе был гуманитарий и далеко не технарь, хоть и с техническим образованием, то я из той замудрёной экономики  уловил главное – нужно было выводить показатели моих сослуживцев на сто процентов и выше!
И тут… вялотекущая стройка Байконура просто ожила! Через неделю я уже вовсю куролесил по всем стройкам, нормируя трудовые успехи своих однополчан с показателями под 120%! Ротный был счастлив от своего «верного» выбора!
Поначалу на меня было несколько попыток ожидаемого наезда со стороны узбекских товарищей, по-поводу - Э-э-э-э! Чё ты такой борзый да?! Снимай с себя своё ВСО!!! - с многозначительными хватанием за грудки или черенком лопаты перед носом. Но при дальнейшем выяснении обстоятельств, узнавая кто я, и кто за мной стоит, срабатывали слухи о моих штабных командирах, которым я теперь после новой рокировки, напрямую не служил, но всё равно нет-нет да на них работал. А в части полковников очень побаивались, точнее лёгких на расправу, их увесистых кулаков и потому отпускали с миром. Ну а когда с моей подачи, сначала мой взвод, а затем и моя рота резко вышла в передовики стройки, получая за это по выходным дням - выходные дни и увольнительные в город, авторитет мой резко пошёл вверх! И моя яркая, новая форма, видимая издалека, вызывал бурю приветствий у смуглолицых и дружеское похлопывание по плечу от бледнолицых.
Но, увы! Как говорится - сколько верёвочке не вейся!, - а моё становление и лафа длилась не долго. Через два месяца ударно-передовая стройка, которую я приносил своим командирам на бумаге, закончилась, так как на деле при проверке, выяснились совсем другая картина маслом…
Старая тётка-нормировщица визжала так, как будто её изнасиловали!
- Я тебе поверила!!! Я тебе доверила!!! А ты… с техническим образованием!!! Так всех обмануть!!! Какой позоррр….!!! Нормировщик… твою мать!  – рыдала она, нервно затягиваясь беломориной, перегоняя её зубами из одного уголка рта в другой. Она  понимала, чем ей это грозит как главному наставнику.
В то мгновенье мне вдруг стало всё как-то пофигично! Я не напрашивался в нормировщики! Я всеми фибрами души ненавидел порученную мне работу и был, по - сути рабом, который принудительно выполнял волю своих хозяев! И я рад, что был, для них всех в тот момент мудаком, который пускай всего на два месяца, но целых два месяца(!) делал своих сослуживцев счастливыми! Причём сам ничего, ничего с этого не имел кроме новенькой формы, за которую ещё и чуть не огрёбся. А ведь кто такой мудак?! Мудак – это человек, упорно идущий к своей неправильной цели! Вот и всё..:)

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

Примечания:

1.«чмошников»* - склонение от слова ЧМО - сокращённое словосочетание «человек морально отсталый» .
2.«неуставщины»*- наиболее распространенная форма неуставных взаимоотношений — представляющая собой нарушение уставных правил отношений между военнослужащими срочной службы, основанная на неформальном иерархическом делении солдат и сержантов по призыву и сроку службы.
3.«наряды вне очереди»*- Солдатов ставят в наряды в порядке очереди. Но тем, кто особенно провинился перед начальством, иногда приходится слышать: «Наряд вне очереди!». А ещё хуже — два или три наряда вне очереди. Это значит, что из-за нарушения воинского Устава военнослужащий заступит на новый наряд сразу после окончания старого. То есть вместо дня отдыха после суточного дежурства он получает ещё один рабочий день.
4.«кирзачи»* - жаргонное название кирзовых, солдатских сапог.
5.«санитарку-буханку»*- УАЗ-452 – полноприводной грузопассажирский автомобиль повышенной проходимости, который серийно выпускался Ульяновским автомобильным заводом с 1965-го по 1985-й год. В народном обиходе эту машину прозвали «головастиком» (бортовой грузовик); «буханкой».
6.«дневального на тумбочке»*- Дневальный по роте стоит на специальной тумбочке. Дневальный - это тот человек, который наравне с дежурным, отвечает за порядок и чистоту в помещениях, где располагается воинское подразделение. 
7.«утреннего развода»* - утренние разводы, которые порой затягивались и переходили в дневные, потому что ты начинал стоять на разводе в 9.00, а заканчивал в 12.00. Сколько потеряно времени, сколько времени потеряно! Развод - такая процедура, в процессе которой все военнослужащие понимают, кто они есть и зачем родились на свет, многие начинают думать, что зря они это сделали, особенно после общения с каким-нибудь полканом. Смысл развода в армии передаёт такой анекдот: В селе собирают собрание. Все жители собрались. Отец с сыном стоят на трибуне, отец говорит сыну: «Так, мы с сыном пошли на охоту, все остальные — разойтись!» То есть понятно, для чего им развод, а для чего он нам, зачем стояли, часто зимой, часто очень долго. На разводе просто определяли, кто куда идёт. Эти идут работать, те учиться, другие — наряд.
8.«комроты»* - командир роты.
9.«КПП»* - (сокращённое) контрольно-пропускной-пункт.
10.«Львив»* - Автобус марки ЛАЗ-695Н.
11.«солдата-срочника» * - это военнослужащие, которые проходят воинскую службу по призыву.
12.«черпак» * - в иерархии дедовщины, жаргонное название солдата прослужившего полгода. Переход из касты «духов».
13.«лабать»* - обычно подразумевается исполнять, играть на музыкальном инструменте. Здесь – набирать текст на телетайпе.
14.«соцобязательств»* - это когда брали на себя повышенные обязательства по выполнению различных планов, обычно, заведомо невыполнимые.
15.«на химии»* - В СССР слова "химия" означала не предмет в школе, а советскую стройку, на которую отправляли зэков, они строили и своего рода отбывали наказание. Изначально зэков отправляли на строительство различных предприятий, в частности химзаводов, условия труда там были очень вредными, отсюда и пошло понятие "на химии". За зэками, которые сидели "на химии", всегда был контроль, но настолько ослабленный, что они в принципе могли жить на широкую ногу, поэтому многие и хотели попасть туда. Это было лакомое место, сменить свежий воздух и строящийся город, на закрытую конуру.
16.«ВСО»* - военно-строительное обмундирование.