17 08. Лошадь Мордовская

       В Джабале нас продержали дней пять. Колонна, которую мы должны были сопроводить в Руху, застряла на перевале. Или ещё где-то там в горах. Снег же выпал, дороги завалило. Как говорят в Советской Армии: - «Там, это тебе не тут». В смысле, в горах, это тебе не тут.
       В конце концов нужная нам колонна пришла в Джабаль. Мы сидели там голодные-холодные, сухпай давно кончился. Его на трое суток выдавали, а мы же ещё с детворой афганской поделились. Вот и сидели на площадке, огороженной колючей проволокой, без жратвы и отопления. Никогда ещё мы не ждали колонну с таким нетерпением. Но, ничего, дождались. Колонна пришла, её переформировали, двинули вместе с нами в направлении на Руху.
       Из Джабаля мы выехали утром, едва развиднело. Тряслись по колдобинам, колотились крупным ознобом от ноябрьского промозглого дубака, но ехали без происшествий. Ни колёса от «Уралов» не отвинчивались, ни какая другая причина не приключалась. С Божьей помощью, то есть с помощью «Слава КПСС», дотряслись до Гульбахора. Там нас тормознули прямо на улице Дуканов. Какой-то командир, которого я никогда не видел, по радиосвязи дал команду остановиться и пропустить через узкий мостик идущую навстречу колонну. Мы остановились, а хренля нам, молодым да неженатым.
Техника в колонне заглушила движки, а бойцы остались сидеть на своих местах. Мелкая афганская детвора по странному стечению обстоятельств не сбежалась чтобы чем-нибудь у нас разжиться. Может быть чувствовали, что мы сами голодные-холодные. А может быть, дуканщики прогоняли детвору, чтобы эти оболтусы не мешали честному буржуазному наегориванью доверчивых советских воинов-интернационалистов. Лично у меня имелось устойчивое предубеждение насчёт морального облика дукандоров. С моей точки зрения они все поголовно были кровопийцы трудового народа. В Советском Союзе для таких «елиментов» имелась уголовная статья «за спекуляцию». Потому что на все товары в моей стране распространялось понятие «госцена». То есть цена, установленная государством. Эта цена была написана краской на донышках тарелок и чашек, она была выдавлена на ручках вилок, ложек и даже отлита не чугунных гирях.
       Представьте себе ситуацию, пришел гражданин в советский магазин, попросил продать гирю за 5 рублей 90 копеек. А продавец ему говорит, что, мол, нет! За гирю требуется заплатить 5 рублей 91 копейку. Представляете, что было бы? Международный скандал прямо не отходя от кассы! Как же так, представителя трудового населения пытаются «обуть» на нечестную цену. За такие дела сразу по пятаку, затем в кутузку и статья «за спекуляцию» в плечи! Понимаете, какую классовую ненависть я испытывал к этим стяжателям упырям-дукандорам? Лимонад «SiSi», "СиСи" - (остряки ударение ставили на первый слог), в металлической пивной банке емкостью 0,33 л. в полковом магазине стоил 37 копеек (в чеках Внешпосылторга). А отвратительные дукандоры за бутылку «Фанты» 0,33 л просили целый рубль (один чек Внешпосылторга). Это ж в 3 раза выше госцены! Это не просто спекуляция, это обдиралово на 300 процентов! Одно слово «НЭ-НА-ВИ-ЖЮ» хотелось сказать в адрес дукандоров и грязно выругаться. Полагаю, что я изрядно разъяснил политическую платформу, из-за которой не пошел шастать по дуканам, но остался торчать на стылой технике.
       БТР наш остановился в так, что справа от нас один из «жуликов» торговал апельсинами, слева от нас оказалась мясная лавка. В ней кровожадный мясник бесцеремонно нарезал козлятины и наделал лужи крови прямо на земле. Это был просто кошмар какой-то.
  Кровь убиенных теплокровных навеяла мне определённые грустные мысли, связанные с прохождением срочной службы. Я отвернулся от мясной лавки, перевёл взгляд на неказистый двухэтажный домик, слепленный из строительного мусора. На втором этаже этого курятника была обустроена парикмахерская.
        Парикмахер работал напротив окна второго этажа, стёкол в том окне не было потому что в ноябре они нахрен никому не нужны в Афганистане. Фактически я смотрел с высоты БТРа прямо в незакрытый оконный проём. Мне было отлично всё видно, а на кровищу в мясной лавке переводить взгляд не было никакого интересу. От безысходности я сидел и пялился в окно салона красоты. Туда на приём притопал какой-то бородатый дядька. То, что он был бородатый, это никакое не удивление. Они тут все бородатые. И все в чалмах. Этот тоже был в чалме. Он уселся в кресло перед парикмахером (то есть на ту баретку), снял чалму, из-под неё засверкала натуральная блестящая лысина.
       От неожиданности я всхохотнул. Чего принёс стричь этот мужик? Лучше бы задрал штанину и предложил постричь коленку. Меня «пробило» и я заржал во всё воронье горло. Парикмахер и клиент оглянулись на меня. Я похлопал ладошкой сверху по своей лысой каске. Мол, шарик ты бильярдный, куда ты пришел?
        Оба бачи заржали вместе со мной из-за моего жеста. Вместе с бачами заржал Женя Филякин.
       Всё бы ничего. Поржали бы и разошлись, как говорится, каждый во своё восвояси. Но, разошлись мы не в смысле расставания, а в смысле того, что мы «расходились». Фигня в том, что если ржет Женя Филякин, то это веселей, чем когда горит помойка. А когда горит помойка, то мы все знаем, что тогда бывает. Тогда даже пушки молчат. Потому что пушкари от смеха роняют на землю слёзы вместе со снарядами. Им трудно стрелять, когда ржет Женя. Потому что ржет он как Мордовская Лошадь.
  - ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ!!!
        Женя извергал из себя какие-то бульканья, какие-то невероятные клокотания раскатистого мордовского баса.
       Бачи перестали смеяться, открыли рты, перевели взгляды на Женьку. Я перестал смеяться, оглянулся на Женьку. Все узбеки, гыр-гыр-тавшие по-своему на нашем БТРе, заткнулись и перевели взгляды на Женьку.
 - ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ! – Женька разгонялся в своей ржаке всё сильнее и сильнее.
 - ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ!!! – Он поднял вверх руку, в сердцах хлопнул ладонью по своему бедру.
        Как по сигналу, после этого шлепка заржали все, кто только что притих на нашем БТРе.
  - Ха-ха-ха! Хо-хо-хо! Хи-хи-хи! – На все лады в пятнадцать солдатских глоток заливался смехом наш БТР. А сверху всего этого многоголосия клокотало раскатистым Женькиным басом:
 - ГЫ-ГЫ-ГЫ-ГЫ!!!
        Мы умирали со смеху. Мы корчились, не могли вдохнуть от смеха. С нами вместе корчились и задыхались парикмахер с клиентом. Уже не над лысой башкой клиента, не над моим жестом. Уже ржали над Женькиной способностью весело и непринуждённо выражать своё хорошее настроение.
        С нами ржал и тот бача, который шел мимо нашего БТРа. Он нёс на своём горбу огромный двух тумбовый стол. Деревянную громадину стола обвязали толстыми верёвками крест-на-крест, наверное, восемь амбалов, закинули эту ношу баче на горб и пустили по дороге. Из-под тумбы стола торчала жиденькая бородёнка, она тряслась от смеха. Бача хихикал писклявым голосом. Он поравнялся с нашим БТРом, попытался кинуть косого взгляда на Женьку из-под своей ноши. Он не смотрел под ноги, а дороги в Афгане кривые. На какой-то колдобине носильщик споткнулся и шваркнулся грудаком на грунт.  Сверху со страшным грохотом на него приземлился стол.
       То, как мы ржали после падения носильщика, так не ржали даже угрюмые сибирские мужики, получивши известие о смерти Гитлера. Я думал, что в этом Гульбахоре мы надорвём от хохота животы и помрем все вместе на этой весёлой ноте.
       Как поехала колонна, я не помню. Как мы заехали во вход в Панджшерское ущелье, тоже не помню. Очухался от ржачки только после того, как увидел, что перед нами по дороге катится тентованный «Камаз». Тент был не закреплён. Он болтался на ходу под действием качки и ветра.
        Моё солдатское воображение тут же нарисовало картину, что за тем тентом, непременно должны ехать коробки с самым сладеньким «эксперементальным» сухпайком.
       Наверное, это от того, что уже несколько дней было пора жрать, а часть своего хавчика мы раздали афганским детям. А ещё мы несколько суток торчали на отвратительном, постоянном пронизывающем холоде. Холод, как известно, хорошо нагуливает аппетит. Видимо, от всего этого у меня родилась навязчивая идея о том, что как только колонна где-нибудь тормознёт, то я немедленно метнусь в кузов «Камаза», наведу там «шурави контрол». На предмет стырить несколько коробок со жрачкой.
       Я знал, что тырить военное имущество не красиво. Но, мне очень сильно хотелось есть.
Наша колонна шла вдоль бурной горной речки по раздолбанной дороге в глухом ущелье. В любом месте этого ущелья мог быть заложен фугас и устроена засада. Водила мог не удержать машину, как Кандер когда-то не удержал БТР. Меня в любой момент могло снести с брони в беснующуюся ледяную воду. А я ехал и думал не обо всём этом, но о том, как стырить пару коробок жратвы. Чтобы со своими дружбанами погрызть консервов. А человечество в это время летало в космос.
       По итогу, я ничего не стырил. Не из-за того, что колонна ни разу не остановилась. Нет-нет. Вовсе не из-за этого. Я ничего не стырил из-за высокого уровня морально-этической подготовки. Из-за глубокой духовной насыщенности чего-то там. Не помню уже чего именно.
       А Женька Филякин с этого дня получил прозвище Лошадь Мордовская. Сам он родом из мордовского села Парадеево, что в Ичалковском районе. Я не знаю, как ржут лошади в Ичалковском районе. Но, знаю, что прозвище к Женьке «приклеилось». Даже знаю за что и почему.