Аксолотль Cтивена Хокинга

«Физика, спаси меня от метафизики!»
 Исаак Ньютон

Когда-то я много пил и совсем не размышлял об аксолотлях. Возможно, это бы произошло раньше, если бы однажды какой-нибудь шутник случайно подбросил мне аксолотля в мой утренний кофе, и он бы закрутился спиралью, утопая в расширяющейся гуще, на прощание сбив молочную пенку хвостом. Но случилось иначе.


Однажды мне не спалось, и я всё время думал о нулевом пространстве. Мне почему-то виделась некая шапка-невидимка, помогающая людям, животным и может быть даже растениям и камням покидать свои обжитые поля, приняв некую временную форму, чтобы оказаться в другом боковом пространстве, используя это ноль-пространство.

Вода в ноль-пространства может обладать свойствами воздуха, а ребёнок может видеть себя стариком или умершим. Он может выбрать ту смерть, которая ему больше нравится, или выбрать возможность быть погребённым, если он увидел в этом магическом зеркале, что его кремация, его прах, развеянный по всем рекам мира, приносит его близким людям страшную тоску по нему.

Так я понял, что в ноль-пространстве существо может быть представлено в своей лучшей или идеальной копии, или, напротив, развёртывание его сущностей во времени может быть сведено к единице.

Об этом утром я заговорил с одним лаборантом на биологическом факультете – он и сказал мне, что эта идея уже давно подтверждена аксолотлями. Эти личинки одного из видов амбистом никогда не взрослеют, а могут размножаться, пребывая в своём детстве или в пубертате. «Наверное, всё-таки в детстве, --мысленно поправил его я, -- потому что пубертат – это уже новая фаза, которая должна завершиться взрослением».

После этого разговора я сразу же пошёл в аквариум, расположенный неподалёку от кампуса, и нашёл аксолотлей. Это были мексиканские личинки с какой-то амбивалентной улыбкой, в которых я тем не менее не находил ни детского обаяния, ни снисходительной мудрости.
 
Но прав был Хулио, эти мексиканские твари действительно завораживали. Я заметил, что в строении их лапок совсем не было костей, и они хаотично перебирали ими, прозрачными и студенистыми.

Сразу определить их цвет было невозможно, я всё время видел их в призме стекла, оно и расщепляло фрагментами их окраску, при этом волны то радужные, то красные, то зелёные, смешивались с тысячами миллиардов фотонов, молекул воды, казалось, несущихся в меня с невероятной первородной силой.

Я постарался успокоиться, мысленно, как и мой предшественник, выделил одну особь, чтобы получше её описать. Цвет её был ближе к низкой частоте, где-то в конце красного спектра, с обоих боков головы росли пушистые веточки: цвет жабр темнел и переходил на самую высокую частоту.


И, да… я не замечал в его поведении никакой неподвижности. В то время, как глаза аксолотля приникали к стеклу, вода из-под него продолжала течь, я всё время сбивался, призывал Ньютона оставить меня на этот час в покое. И, кажется, это получилось на несколько секунд…

…но потом аксолотль как будто действительно замер, и даже вода под ним на какие-то доли секунды замерла, наши взгляды совпали, и тут я увидел нас обоих в удалении от Проксимы Центавра на расстоянии каких-то там 37 миллионов километров, движущихся с невероятной скоростью существами, где в нас самих то расширяется, то сжимается душа под действием каких-то немыслимых гравитаций, разрастается дальняя эволюционная память как аденоидная ткань и плохо сворачивается по прошествии нескольких десятков лет или простых минут.

В течение целого месяца я ходил и смотрел на мою особь аксолотля и какую-то долю исторической секунды аксолотль смотрел на меня.

Я не превращался в аксолотля.

И аксолотль не превращался в меня.

Только мне было всё больше и больше жаль, что оба мы уже никогда не будем существовать как самая малая бессмертная точка в несуществующей сфере неподвижных звёзд. Возможно, мы сами и были огромными, необъятными подвижными, слишком живыми звёздами, и сверху на нас смотрели постоянно неподвижное солнце, луна, другие звёзды.