Призрак

12.10.2009

Каково быть призраком? И ходить не замеченным в толпе… Смеяться прямо людям в лицо и улыбаться тем, на кого и не посмотрел бы робко. Быть собой. Говорить с людьми… Как жаль, что они не услышат. Ни в шелесте листьев над головой, ни в скрипе двери, ни в плаче ребенка. Призрак тихий. Он не причиняет боли. Он ходит среди нас и смотрит. Никто не стесняется переодеваться прямо на глазах у призрака. Это в порядке вещей. Здесь нет ничего такого. Здесь нет ничего.
Мы часто проходим сквозь него, чувствуя лишь колющий холодок, забирая частички бессмертной души.  Душа способна делиться на мельчайшие частички, пока ее обладателю не останутся жалкие крохи… Рваные сетки из невидимого материала. Или… Душа, размером с песчинку. Но все-таки душа. Призрак… Старый, почти исчезнувший и ждущий человека, который заберет его в себя.
Призраки не видят друг друга. У каждого своя параллель. Каждый обрел себя в свое время. Думая, что он один такой. Хотя нет, призраки не умеют думать… Или…  Не ужели еле живой наркоман под последней дозой может думать?..
Призраки подслушивают и слушают, подглядывают и смотрят… Гладят внутреннюю сторону ладони, чтобы зимой люди мерзли. И хотели согреться. С кем-нибудь.

Он увидел ее в парке. Собирала листья в букет. У нее были растрепанные волосы и теплое черное пальто, застегнутое на одну пуговицу. Посмотрев вокруг, нет ли еще какого-нибудь достойного листочка, она подобрала брошенную на желтоватую траву свою серую кожаную сумку. И пошла к дому… Ее пряди волос так приятно волновались на холодном ветру… Так искусственно, как, небрежно чиркнув кисточкой, нарисовал бы талантливый художник.
Она не пользовалась лифтом… Наверное, где-то прочла, что это не полезно. И что лучше подниматься по лестницам. На ходу она пыталась в недрах сумки отыскать ключи. Пришлось вытаскивать три журнала и две книги… Пластиковую бутылку из-под газировки и слипшуюся конфету… Пачку носовых платков и какие-то таблетки.
Открыла дверь одним поворотом ключа. И вошла. Прямо у двери лежала ваза, край которой недавно откололся. Она взяла вазу… Поставила на коробку в углу, набитую всяким хламом. В комнатах было почти пусто. В одной из них, где был паркетный пол с подогревом и ванильные обои, был большой матрац с двумя подушками и теплым пледом. Посреди комнаты были следы от пролитого чая. И крошки печенья. А еще на подоконнике были виниловые пластинки. Без названий и меток. Просто пластинки, успевшие покрыться пылью…
Она скинула пальто и села на пол. Достала из кармана узких джинсов телефон. И почти не глядя набрала единственный номер.
Она почти молчала. А кто-то ей что-то кричал. Громко. Прямо в ухо.
Она бросила трубку прочь от себя. Экран погас.
Не спеша прошла на кухню… Здесь было три стула, кран с умывальником и небольшой шкафчик, на котором можно было резать сыр.  Здесь был один нож и ложка. Без тарелок.
Она осторожно взяла нож, осмотрела и брезгливо бросила в умывальник. Подошла к окну, открыла его и вдохнула свежий воздух… Страшно смотреть сверху вниз…
Она не взяла с собой ничего, кроме ключей от машины. Она не закрыла за собой дверь…
На шоссе было совсем спокойно, на тротуарах ни души… он сидел рядом с ней на соседнем сидении и видел, как вглядывается она в лобовое стекло. Ему нравилось ее лицо с правильными аристократическими линиями. Но пугала ее усталая улыбка. Неужели она улыбалась ему? Ведь она его даже не видит. Она потянулась к бардачку. Одной рукой. Другой она все еще держалась за руль движения вперед. В бардачке было много таблеток, но не было воды, чтобы запивать. Она начала высыпать из упаковок цветные лекарства. Горстью заглатывая в себя…
Он сидел и смотрел на нее. Как она давится и пытается глотать таблетки. Как из глаз от боли начинают течь слезы, медленно стекая по накрашенным ресницам, оставляя черные рассыпчатые дорожки на щеках. Было очень тихо. Только легкий свист ветра за стеклом и еле ощущаемый рев двигателя.
Внезапно она начала истерично плакать, давясь слезами и не видя дороги. Через десять минут ее веки не в силах были находиться в напряженном состоянии и упорно закрывались. Голова наклонялась и ложилась на плечо…
Он хотел схватиться за руль и нажать на педали. Но он просто смотрел, выжидая время.
 Ее голова упала, и машина с гулом развернулась на сорок градусов, стремительно улетая…
Он пытался увидеть, когда появится она… Такая же как и он. Но ничего не заметил.
Каково быть призраком? Знать, что когда-нибудь становится все равно, что будет приятно просто смотреть, проживая снова и снова бессмысленные моменты.
Средних лет мужчина тщательно прожевывал жареный картофель. Быстрое питание. Вредно ли? Зато быстро. Он так вкусно ел, но чувство голода у призрака совсем не развивалось.
Листья его помасленного салата застревали у него между зубов, и свиные глазки мужчины прищуривались от удовольствия. Изо рта у него выпадали кусочки картошки, рассыпаясь по поверхности рубашки и останавливаясь на животе. Он не вытирал руки салфеткой, для этого были штаны. На улице уже темнело, такие вот мерзкие сумерки. Он схватил свой портфель и буквально выскочил из дверей опустевшего пункта питания. На дорогах было уже сыро, асфальт поблескивал в свете включенных фонарей. До дома ему было совсем недалеко. Призрак часто видел его входящим в гадкий подъезд старого дома. Мужчина всегда заходил именно в эту забегаловку. Быстро и вкусно. Ему так казалось. Он стучал каблуками туфель по асфальту. Монотонно и быстро. Где-то, в радиусе 10 метров, мелькнули тени. Пара теней. Острых как сумеречный ветер. Мужчина аж вздрогнул. Голоса. Остановился и прислушался, прокручивая варианты развития событий. Громче. Ближе. Дергается в сторону и с резким порывом пускается бежать. На асфальте пакет из-под кефира. Пустой, невидимый, мокрый. В слепом испуге ставит ногу на пакет и поскальзывается. С треском падает на спину, и голова картинно шлепается на серый асфальт.
Мимо проходят два что-то обсуждающих подростка, у которых уже сломался голос, ставший нежно-грудным. Выгуливали собаку. Она подбежала к упавшему и понюхала его ботинки и правую штанину.
Так он и лежал. Только спустя 40 минут какая-то бабуля обнаружила тело и вызвала неотложку, отложенную уже не менее, чем на час.
На следующий день родственникам сообщили, что их глава семьи впал в кому, и чудо, что не умер. Надеяться вообще не на что, но пока есть деньги, поэкспериментировать стоит, стоит много для вполне обеспеченных людей. В коме.

Зачем призрак смотрит на жизни? Зачем ищет не существующих для него ощущений. Почему ищет истории из жизни других…
Хотелось толпы. Хотелось исчезнуть, расплескав свою душу и души других. Люди… Больше. Больше.
Они выделялись из множества демонстрантов. Они стояли молча, в обнимку, внимая выкрикам товарищей справа, слева, сзади… Они жаждали справедливости, единомышленников, находя только друг друга. Но здесь, сейчас им казалось, что вот она – жизнь. Здесь такие же, как они. Яркие борцы против насилия, убийства животных. На их щеках были заботливо нарисованы кресты, а на футболках страдальческие мордочки крыс. Повсюду были плакаты. Демонстранты двигались в сторону унылого научного центра развития фармацевтической промышленности, который, как они предполагали, для своих опытов использовал животных.
Как-то совсем неожиданно где-то что-то взорвалось. Оглушающе, пугающе ревела взрывная волна, рассыпаясь по нервным клеткам взволнованных демонстрантов, побежавших в разные стороны. А они… они, сконфуженные и непонимающие происходящего, пытались осознать свое место в центрифуге создавшейся паники. Он тянул ее в наиболее перспективную сторону движения, а у нее так не  вовремя развязался шнурок, и она споткнулась. Он пытался оттащить, поднять ее. Сделать хоть что-нибудь. Но его толкнули, заставив его ноги безжалостно подкоситься. Он упал прямо на нее, закрывая от потока каблуков.
Все это продолжалось около 10 минут. Площадь перед научным центром опустела. Только полицейские машины стояли мертвым полукругом. И они… прямо посреди грязной площади.
Хотелось стать третьим в их любовной идиллии. Хотелось обнять их двоих, ушедших дальше всех на пути к освободительному движению против смерти невинных.
Только призрак не может никого обнять… согреть… рассмешить или хотя бы заставить еле заметно улыбнуться. Или призраку все равно? Да, наверное… ему уже ничего не нужно. Ничего. У призрака нет родителей, нет возраста и пристрастий. Есть только чувства, едва уловимые, под слоем объективного холодного равнодушия. Родители… как неразрывна связь отцов, детей. Судьба сама решает, сама дарит тебе лучших друзей или самых ненавистных врагов.

Он смотрел на край моста. На границу, на которую сейчас шагнул. Мост над небольшой рекой. Каменный и старый, будто бы скрипевший под легкостью юного тела, зная о его замыслах. Мост не раз провожал, не раз всплывал в мыслях отчаявшегося человека. И вот теперь он. Такой молодой, в серой рубашке и темно-синем пуловере, уютных джинсах отца. Темные волосы почти до плеч и изящные пальцы рук. Он музыкально смотрел в избранную неизбежность, нажимая на си диез минор он тяжело дышал и не хотел…
И прыгнул. Он очень красиво летел, будто подпрыгнув на надувном батуте, но вниз.  По-юношески изящно и наивно. Секунды полета перед холодным душем. Перед последним душем.
Гул моторчика и удивленное лицо рыболова-любителя. Ах! Не получилось… крепкая лодка внезапно обнаружилась и выплыла ровно к тому месту, которое он выбрал себе последним в жизни…
Какая нелепость..! Больно… ломит в ногах и слезы вытекают из глаз. Нелепое подрагивание нижней губы, и причитания, возгласы какого-то небритого рыболова.
И легкая улыбка того, кто наблюдал за ними.
Проносились дни умирающего неба. Как густой смог вселялась грусть в сердца людей. Страшно подумать… что рядом сидит призрак. А ты не думай, не думай. Как он. Смотри, заглядывай, прислушивайся…

Он лежал в коме около месяца. Он был в параллелях жизней тела и души. Его лицо смягчилось, несколько морщин разгладились. Может быть, он обрел гармонию? И не будет больше питаться в дешевом кафе? Он не остался бы таким, как прежде… Но он не хотел… не хотел уходить… и тогда его решили отключить.
Дочь, держа в руках котенка, плакала.
-Его больше не будет?..
-Никогда…
А он уже стоял рядом и обнимал холодными бесцветными руками жену за плечи. По ней пробежала дрожь.
-Это нервное… Прощай, Джордж!