Расщелина Глава 5

НАЖИВКА

Анна не сразу, но обратила внимание на странное поведение постоянных посетителей вечернего заведения. Они единодушно, словно сговорившись, обсуждали одну и ту же тему. Толковали о большом пожаре, случившемся сегодня после полудня на окраине городка. Все были поглощены сплетнями и домыслами, что рождал, сам по себе, редкий и необычный случай, который как гриб из-под земли вырасти не мог; видимо многие знали и погорельца, и его больную, прикованную к постели супругу. Эти люди не были ей знакомы, а вот их сына Анна пару раз видела среди сверстников и даже знала его имя. Ничего, симпатичный и добрый парень, немногим старше ее возрастом. О нем тоже не раз заходил разговор, но не в чем худом, способном вызвать кривотолки, он замечен не был. Таким, общепринятым было мнение. Однако случай рождал интерес и оставить его без внимания никак не могли. А потому, в ход шла любая новость или даже склока.

Преуспевая в делах заведения, Анна, с проворством молодой хозяйки, ухитрялась угождать, и невольно вникать во все, что вещала захмелевшая пивная братия. Из разговоров она быстро поняла, что Василий Рагозин, которого не раз видела в компании своего дяди, и есть тот самый погорелец. Вот и вчера она застала его почти в дверях своего дома, когда утром уходила на рынок: «Выходит, гости шумного застолья в ее доме — знакомцы, и если Павел сын Василия, то на пожаре он потерял свою мать, — Анне стало очень жаль парня. — Что теперь происходит в его душе, и как он будет дальше с этим жить? Шумиха от случившегося пожара распространилась на всю округу. Урядники да жандармские приставы понаехали — дознаются. Только ведь парень теперь один с таким отцом остался», — печально думалось Анне.

А под вечер, сменяя грусть, радостная весть хороводом обошла заведение; из дальних северных, промысловых мест, воротился тяжело груженый обоз. Наглухо укутанные повозки со скрипом вкатили на купеческий двор. Все тут же ожило и закружилось. Широкими объятиями встретил Крутояров своего давнего друга, Ивана Ольховского, которого с великим нетерпением ожидал вот уже несколько дней к ряду. Вынесли шампанское, водку и звоном бокалов под неумолкаемый говор радостных мужиков, отметили возвращение долгожданного обоза. Уставших с дороги обозников Гордей пригласил в трактир и велел угощать всех желающих за счет заведения, пообещав после встречи своего друга, непременно сказать тост в честь прибытия. Счастливые таежники, до страсти изголодавшись и намаявшись с дороги довольно улыбались в отросшие за долгую зиму бороды, которые пышностью своей ничуть не уступали боярским. Благо и у Анны к приему гостей было все готово. Трактир наполнился говором, суетой и весельем; успевай подноси, да уноси… Кто валился с ног от усталости, а кто млел от счастья возвращения в родные края, встречи с близкими, нескрываемого чувства радости и гордости за, верно, исполненный наказ.

После пламенной теплой речи, Крутояров был откровенно горд и пьян вместе с обозниками, и гостями заведения. Сегодня был его день, его праздник и он приглашал всех, кого мог вместить трактир с известным именем: «У Гордея!»

Довольные угощениями и обещанной барином премией, люди громкими возгласами выражали свои восхищения и благодарность в адрес доброго и справедливого хозяина, который поистине заботился о своих работниках, чем вдохновлял и воодушевлял их на хороший совместный труд. Позже, Крутояров оставил шумную компанию и направился к накрытому в доме столу, где особо чествовал своего давнего друга; Ивана Даниловича, который, как он чувствовал по его веселому настроению, прибыл к нему не с пустыми руками.

Анна суетилась всюду; и в доме, и в трактире было шумно. Благо помогала Дарья, дочка хозяина; на удивление, она не гнушалась посильной работы и, будучи ровесницей и подружкой Анны, от души старалась ей помочь. На кухне, повара и служивые, которых в трактир сам Крутояров определил; трудно молодой девушке в одиночку такое прибыльное заведение в порядке содержать.

Следуя правилам принятого этикета, Гордей всему уделял должное внимание, не считаясь даже с нетерпением уединиться с Иваном, и наконец-то основательно поговорить. Встречались они редко, большей частью общаясь по переписке, а вот сейчас им обоим предстояло начать совместную работу по организации интересной и многое сулившей экспедиции. Уже через пару месяцев, как только подсушит майским теплом тропы после весенней распутицы, все необходимое к выходу обоза должно было быть готово. И тогда, они оба уйдут в тайгу на долгое лето, а возможно и осень. Что особо радовало хозяина, так это то, что, работая в должности профессора у себя на кафедре в Екатеринбурге, Иван умудрился побывать за зиму в Москве. Он заручился должной, и нужной поддержкой, и одобрением со стороны Российского Географического общества, его ведущих специалистов по геологии минералов, крайне заинтересованных в результатах поисков, и организации первичных разработок полезных ископаемых северного Урала.

Все детали маршрута экспедиции и предполагаемых районов поиска минералов, сопутствующих более тщательному изучению возможных мест залегания желтого металла, предстояло обсудить в ближайшие дни. Материальное обеспечение предстоящих исследований Крутояров брал на себя, полностью опираясь на исследовательский интерес и научные данные, какими располагал его друг. О цели и задачах экспедиции знали только двое. Хотя Гордей и доверял своим людям, но лишние разговоры о планах и формировании обоза, желательно было хранить в тайне. Цель его должна будет выглядеть обычно; доставка оборудования и продовольствия старателям — одиночкам. Спирт для Копачей в тайге — дороже золота. Намечалось, от части, за спиртоносов сойти; там этот товар и в обмен на пушнину пойдет, да и рыбные запасы к зиме поправит. Хоть всюду и стояли обустроенные, промысловые избы, но на этот раз планировалось идти дальше, на север, где не хожены тропы и нет своих проводников. Эти сложные вопросы крайне необходимо будет решать по ходу следования, но побеспокоиться предстояло уже сейчас.

Ближе к полуночи, когда захмелевшие завсегдатаи и гости уютного заведения начинали понемногу расходиться и однообразные, назойливые просьбы донимали управительницу трактира не столь сильно, Анна, с чувством скрытой тревоги, задумалась над вчерашней, странной встречей трех друзей в ее доме. Один из них был не из местных, и объявился у Сидора с совершенно неясной целью; на первый взгляд он показался человеком самолюбивым и немного даже дерзким, чем вызывал некоторые опасения. Само собой напрашивался вопрос; зачем он явился и в чем его интерес к Сидору? Какова, в их дружеских, давних отношениях, роль Василия, совершенно чужого им человека?

И вот сегодня этот тип был здесь, в заведении, среди таежников Крутоярова, что он здесь ищет? Внешне совсем не походило, что странный гость был хоть с кем-то более или менее знаком. И лишь один из обозников, как ей показалось, признал в нем своего дружка; уж больно долго длилось их общение. Все-то он шнырял от стола к стойке, ввязывался неожиданно в разговоры и щедро пытался угодить. Изрядно подпившие, разгулявшиеся на радостях возвращения мужики, то и дело смеялись над шутками и уместным остроумием новичка, ничуть не сомневаясь в его искренности и простоте, откровенно принимая за своего: «Знакомства заводит, — подумала Анна, — ведь они его знать не знают. Зачем ему это?»

Среди вчерашних друзей дяди Сидора был и Василий Рагозин. Неужели все трое чем-то связаны, а еще трагичнее, причастны к сегодняшнему происшествию, ведь она хоть и случайно, но отчетливо слышала, как Шершень, кажется, так называл его дядя, подбивал Сидора на некое тайное дело. Потом случился пожар, о котором в заведении так много говорили: «Случайность или может быть умышленный поджог? — задавала она себе вопрос. — Хотя совсем не факт, и все это только ее домыслы; за руку злоумышленников никто не ловил. Ведь если предположить, что Павла не было дома; он кажется, где-то учится, то-ли в гимназии, то-ли в ремесленном, то в доме оставалась лишь больная женщина. Что же могло произойти? Если поджог, то кому нужна была ее смерть и почему с ней обошлись так жестоко? Что думает об этом Павел?» — Анне от чего-то захотелось поделиться с ним своими мыслями, ведь ему сейчас невероятно одиноко.

Появившаяся неотложная работа прервала ее размышления. Последние ночные гости, большей частью обозники, уставшие с дороги и уже совершенно не способные держаться на ногах, начинали расходиться, а кого-то просто необходимо было устроить на ночлег, благо место в усадьбе имелось, и управляющий, не возражал.

Высветила кумачом багряная зорька, день сулил быть теплым и ясным. Управившись с тяжелой работой, после бурной и суетной ночи, Анна спешила домой, быстро шагая мимо спящих угрюмых изб, по узким и безлюдным проулкам, стремясь поскорее добраться до постели и предаться долгожданному покою. Однако назойливые думы все возвращали ее к вчерашнему, нашумевшему случаю. Ей, как никогда, хотелось знать правду и, от чего-то, никак не шел из головы тот незнакомый ей юноша, которого судьба так безжалостно наказала, лишив материнского участия и любви. Такой отец, каким она знала Василия, наверняка не способен будет удержать семью от распада, хотя может быть она и не права. Совсем не нравилось, что в ее доме странным образом появился чужой человек, потом случился подозрительный пожар, и дядя Сидор, до этого живший себе спокойно под ее строгим приглядом, вдруг попросил уйти, чтобы не слушать или не слышать их тайные разговоры. Для чего явился этот странный гость вечером в трактир? Что-то несомненно объединяло эту троицу? Многого Анна пока не знала, однако тревожное чувство стойко завладело ею.

«И потом, что было известно о дяде? — размышляла она, ускоряя шаги. — Да почти ничего. Она знала лишь то, что он неожиданно явился из далекой Самары. Отец при жизни мало рассказывал о своем брате, а мать так и не нашла времени перемолвиться с дочерью о близком родственнике. Сама же она, в то время, совсем не питала к этому интерес. А вот теперь решила присмотреться к покладистому Сидору и странным гостям ее дома».

Темнело в неуютном лесу почти так же быстро, как и трезвел обеспокоенный случившимся Василий. Пронизывающим холодом, вперемешку со стойким ознобом похмелья, окутала незадачливого беглеца сырость промозглого вечера. Лихорадило и трясло при любом неверном движении. Впереди ночь; тьма кромешная, ни зги не видно, ни спичек тебе, ни костра. Не готовил себя к такому обороту Василий, да и отвык уж по лесам бродить, как в молодые годы. Не самое лучшее время, в бега пускаться. Не его это потреба — испуг загнал. Сейчас торопливые ноги несли его к людям, обратно; туда, где тепло, уют и свет: «Только вот куда идти? — задавался он вопросом. — Оставалось только одно; к Сидору, больше некуда. Голова шумела; ей было, от чего. Шершень, конечно, спросит за крутой фортель; ведь он по-тихому велел сидеть, как никак общее дело наметили. А тут такой оборот, будь он не ладен. Выходит, теперь на него все повесят; и пожар и Варьку упертую, а это много… Нет уж! — соображал устало Василий. — Я, так вот, запросто, в руки не дамся. Уходить надо на Погорелый хутор, туда не сунутся».

Заморосил мелкий, гнетущий дождь. Принялся смывать с лица и рук Василия тяжелое бремя недоброго дня. В потоках небесной, чистой воды медленно тонул его сегодняшний грех, мутными струями стекая к ногам; мерзкое и подлое бегство от семьи, людей и совести: «Ничего, отсижусь и вернусь, только вот без ружья в лесу никак не обойтись. Надо прежде к Сидору, он выручит; выпить, успокоиться, переждать. Заодно и с Шершнем перетолковать; ему я ничем не обязан, а поможет выпутаться, то и расклад другой. Если нет — ждать ему от меня нечего…» Замаячили огни окраины. Василий устремился к свету, в лесу больно тоскливо стало, да и продрог до жути.

Шершень надолго в трактире не остался, привлек на себя достаточное внимание, решил хватит; как появился неожиданно, так незаметно и ушел. Совсем не случайно, еще по старым Самарским делам, наладил былое знакомство. Он слабо верил и никогда, в прошлом, не полагался только на удачу, она всякая бывает. Но сейчас, Авдей мог пригодиться, и упустить возможность войти с ним в тесный контакт, он не мог. Отчасти на него и был расчет. Просил лишь об одном; при случае замолвить за него доброе словцо; мужикам ли, обозникам или самому барину… Что есть, мол на примете один добрый человек, мыкает без дела, с работой просил помочь. Из пришлых, а на ноги встать хочется. По таежным делам бывалый, как и всяк мужик и, что серьезно к жизни относится. Авдей кивнул глазами, а Шершень уже знал; этот сделает, а нет — жалеть будет.

Войдя в дом приятеля, Шершень был не мало удивлен, вновь увидеть за столом все того же Василия.

— Ты чего здесь? Договорились же на завтра, я отдохнуть хочу.

Василий хмурым взглядом обвел недовольного знакомца.

— Я не к тебе зашел, а вон, к Сидору и не спрашиваю; чего ты здесь забыл? Если жить определился, то это зря; тебе завтра же Анька прогонные выпишет, а заодно и дядьку попросит, я девку знаю. Ее это дом, и ты здесь никому не указ.

— Проходи, садись, — подсуетился Сидор, — ну чего вы опять за старое, шкуру делить, поладили уж вроде, что предъявлять-то? По нужде Василий зашел; слышал в трактире небось про пожар, или не в толк тебе, что это его дом погорел. Идти ему некуда, вот и заглянул, посоветоваться, стало быть, что да как…

— Ну и что теперь? Шуму вон на весь город. Уговор был тихо сидеть и ждать. Поди хвосты за тобой, или сам поджог? — Василий стерпел, нервно глядя на приятеля, — Тогда собирайся и проваливай, а то все дело загубишь, — Зло сверкнул черными, недобрыми глазами Шершень.

Василий хмыкнул, обращаясь к Сидору:

— Ружье с патронами дай, и я уйду; дома у меня нет, а в тайге без ствола никак. Чего тут бодяжить, ежели друзья таким боком воротят?.. «Рано, однако, ссориться, — встревожился Василий, — всячески стараясь не показывать свою растерянность напористому Шершню. — Но пока, пусть он будет ему лучше приятелем, чем врагом, от которого спину прикрывать понадобится, а доводить до этого вовсе не хотелось. Он конечно же понимал, что попал с этим злосчастным пожаром под подозрение жандармов и теперь его, по известным причинам, станут разыскивать. Но что он может? Сдаться властям и рассказать правду о том, как не поджигал собственный дом и никого не убивал. Надо быть идиотом, чтобы не поверить в преднамеренность поджога. Сын первый же сдаст его, рассказав о том, как он донимал мать. Павел знает и наверняка о многом догадывается, ведь не раз выслушивал его нападки, и вовсе не глуп. Нет, в этом случае его ждет каторга… Бежать и скрываться — значит самому сознаться в содеянном. А если пойдут по его незамысловатому следу, то итог один; та же тюрьма ждет его с распростертыми объятьями. Что лучше? И тот и другой выбор — дерьмо… Остается третий, наиболее соблазняющий ход, хоть со слабым и сомнительным смыслом, но завидной и богатой перспективой. Ну, разумеется, если карта ляжет, а вот тут многое будет зависеть от него».

Ночь дала возможность, как прозорливо хотелось Сидору, высказаться всем… Находясь под давлением собственного безвыходного положения, когда без поддержки и помощи друзей не обойтись, Василий успокоился и решил раскрыть свои козыри первым:

— Я знаю, где есть золото и уверен, что если мы его возьмем, то следок и дальше потянется. — Опустошил он натруженный мозг, наверняка полагаясь на то, что Шершень захватит наживку…

Так оно и вышло:

— О как! — встрепенулся Шершень, меняя кислую гримасу на интерес, от которого даже глаза иным огнем высветили. — Давай, Сидор, накрой-ка здесь посолидней; послушаем, Василий говорить хочет. — Хозяин, и без того, суетно бегавший у стола, словно трактирная услужливая душа, без проволоки принялся подливать, да подкладывать, наконец-то уверовав в то, что деловой разговор вот-вот завяжется.

Василий рассказал все, что знал о двух золотых самородках, про которые слышал от своей тещи, став случайным свидетелем разговор дочери с матерью, когда жили они всей семьей на старом, Погорелом хуторе, в тайге. Одна жена тогда только и знала; каким таким странным образом матушка ее, заплутавшая в дикой тайге, тремя месяцами позже, цела и невредима из лесу вышла. Затаились, да затворились они от него, после того случая; ничего не выведать, старайся, не старайся — пустое… А тут нужда; застал их за откровением, затаился и слушал. Узнал, что Мария с золотом из тайги воротилась, а тайну клада, что сама устроила, в себе хранила. Словно чувствовала тогда близость конца, вот и решала с дочерью поделиться. Мне известно где схрон, потому, как и умерла теща в аккурат на том месте; странно умерла, а вот похоронить ее именно там просила, на холме — это я уж позже от Захария, узнал. Признался Василий, что по этой самой причине и терзал он Варвару; дознаться пытался, а та все в себе хранила, да только вот вчера, на пожаре, возьми да сгори, так и не сказав ему главного. Побожился Василий, что греха на нем нет; жена за невысказанное, мол и поплатилась. А пожар; и сам в толк не возьмет, от чего занялся? Не поджигал он собственный дом, к чему? И в мыслях не держал подобного.

В продолжении всего повествования Шершень, затаив дыхание, слушал, не прерывая и не допытывая. Лишь когда Василий замолчал, спросил:

— Так ты, выходит, толком и не знаешь; где оно, золото твоей тещи, или все же?..

— В подробностях, конечно, не знаю, но где искать, соображение имею.

— И чего же раньше не искал, если соображение имеешь?

— Искал, да не вышло тогда, холм тот далеко, не находишься. А места гиблые, да зверья полно. Словом, не одолел я тогда схрон, а позже и хутор погорел, в город выбираться пришлось. А отсель, за так, тех мест не достать. Вот и пытал Варьку, чтобы уж коли идти, то наверняка.

— И где же теперь нам этот твой схрон искать? — сыпал вопросами Шершень.

— Сын у меня есть, Павлом зовут. Он знает — это уж точно. Близки они были, во всем друг другу доверяли. Только вот разговор с ним, после случившегося, вряд ли получится. Упертый, весь в мать… Вот если по-тихому проследить за ним, это в самый раз будет. Если застать с самородками, то и об остальном золоте он тоже все расскажет, где-то же в тайге Мария его нашла, и жена моя тоже наверняка про-то знала. Позже из него все и вытряхнем, вместе дожмем мальца.

— И как же твой малец в тайгу сунется, без опыта, без навыков, или ты ему их привил? Может за ухо потянем, так доведет?

— Он те места получше меня знает, не раз с матерью на хутор ходил. А сейчас, когда брюшину подведет, жизнь заставит, полезет и в тайгу, в этом я не сомневаюсь, кормить его более некому. Так что, думаю, нам есть чем заняться. И дело это, Шершень, будет посытнее твоего сомнительного обоза…