Последний цирк

Больше всего на свете я когда-то любил цирк.

Мне посчастливилось родиться и провести первые годы своей жизни в маленьком, тихом и уютном провинциальном городке. Хотя нынешние мои парижские знакомые считают его селом. Трудно на них за это обижаться - утончённым парижским буржуа любой провинциальный город кажется селом.

Называть его я не стану, скажу лишь, что он держался на одном-единственном человеке, мсье Лавале, богатом землевладельце, которому принадлежали практически все окрестные поля и угодья, и от которого в той или иной степени зависели едва ли не все горожане. Одни занимали у мсье Лаваля деньги, другие, как, например, мои родители, на него батрачили… Наш пекарь, мсье Прюдо, закупал у мсье Лаваля муку, молоко и масло. Владельцы лошадей обеспечивали свои конюшни овсом, выращенным на полях мсье Лаваля. Мясник, мсье Леблан, закупал у него свежую говядину и свинину. Каждая хозяйка шла утром на базар, чтобы купить яиц и других продуктов - всё от мсье Лаваля. Аптекарь, мсье Буше, собирал лекарственные травы на лугах мсье Лаваля и готовил из них свои снадобья. Трактирщик, мсье Шардони, заполнял свои подвалы вином и пивом из урожаев мсье Лаваля. Также мсье Лавалю принадлежали: кузница, мельница, маслобойка, скобяная и галантерейная лавки, кофейня, парикмахерская, швейный салон и обувная мастерская. Мсье Лаваль построил на свои средства пожарную каланчу, отреставрировал обветшалую церквушку и открыл воскресную школу. Словом, что бы нам ни понадобилось - крупа, соль, дрова, гвозди, нитки, табак или вакса, - этим нас исправно снабжал мсье Лаваль.
Он никогда не избирался городским главой, однако, его авторитет и положение не позволяли городскому совету утверждать какие-либо постановления без согласия и одобрения мсье Лаваля.

Лишь спустя годы я узнал: подобные люди встречаются повсеместно - богачи, прибравшие к рукам всю власть в своей округе. В наши дни подобные мсье Лавали, увы, слишком частое и распространённое явление, превратившее светлую идею демократии в насмешку, в фарс. Но в детстве я думал, что мсье Лаваль один такой на свете, и это меня в нём восхищало. Я гордился бывшим простолюдином, который стал тем, кем стал, и сделал наш городок таким, каков он есть. Откуда мне было знать о человеческих драмах и трагедиях, какими неизбежно сопровождаются взлёты подобных предприимчивых дельцов, сколькими жертвами усеян и сколькими слезами омыт их стремительный рост, сколько пота и крови они выжимают из людей, по чьим головам взбираются наверх, кого разоряют и пускают по миру, сколько бед и горя кому-то приносят, сколько жизней и судеб ломают… Я позволю себе поправить мсье де Бальзака, написавшего, что за каждым большим состоянием кроется преступление. За каждым большим состоянием неизбежно кроется МНОЖЕСТВО преступлений. Где ребёнку знать о таком? Да я бы и не поверил, скажи мне кто-то, что мсье Лаваль всего лишь скороспелый и беспринципный сельский делец, пьющий соки из земляков и фактически обративший их в слуг. Такого говоруна я обозвал бы лжецом и плюнул ему в рожу! Это мы-то живём во владениях сельского нувориша, живём исключительно его милостью и полностью зависим от его расположения? Полноте, побойтесь бога! Разве сейчас средневековье, разве мсье Лаваль феодал?

Чтобы видеть скрытые пружины общественных процессов, нужно долго и упорно учиться, просвещаться. Смена общественных формаций меняет лишь форму человеческих взаимоотношений, но не их суть. Мсье Лаваль и другие, подобные ему местечковые тузы, это действительно феодалы нашего времени и мы, простые люди, так же зависим от них, как средневековый крепостной зависел от барона или графа. Мои родители вставали с зарёй и шли вкалывать на виноградниках мсье Лаваля. Их далёкие предки точно также вкалывали на титулованного сеньора, ничего не поменялось. Средневековый дворянин отчуждал у простолюдинов землю, мсье Лаваль не был дворянином и отчуждал у нас рабочую силу. В обоих случаях что-то отчуждалось – кем-то у нас, а вот нами у кого-то не отчуждалось НИЧЕГО, ибо каждый сверчок должен знать свой шесток. 1792 год отправил многих баронов и графов на гильотину, вот только свято место не бывает пусто, освободившуюся нишу заняли всякие лавали, а мы так и остались простолюдинами, чернью.

Стоит ли удивляться, что едва этого краеугольного камня не стало, всё тут же полетело под откос, покатилось кувырком и пошло прахом? Наследники мсье Лаваля, какая-то далёкая родня, никогда не бывали в наших местах. На нас им было плевать. Они уподобились собачьей своре, дерущейся за жирный шматок мяса. Каждый хотел урвать себе кусок посочнее. Ежедневно между ними и их юристами вспыхивали ссоры и склоки, когда дело доходило чуть ли не до драки.

А всё из-за того, что мсье Лаваль скоропостижно скончался и не успел оставить завещания. Его жена и дети умерли в тот чёрный для Европы год, когда из Индии впервые пришла холера и собрала знатный урожай. Двое моих старших братьев, которых я ни разу не видел, скончались тогда же. Почти каждая семья в нашем городишке потеряла кого-то в ту злосчастную годину…

Лишившись семьи, мсье Лаваль долго не помышлял о повторной женитьбе до тех самых событий, о которых я собираюсь поведать.

При чём же тут цирк, упомянутый в самом начале, спросите вы? Дело в том, что кончина мсье Лаваля напрямую связана с цирком шапито и его владелицей, а я оказался единственным случайным свидетелем драмы. Да, я утверждаю, что мсье Лаваль был жестоко убит! Его убийца ушёл от ответа и до сих пор на свободе. Сам я уже стар, нахожусь при смерти, убийца мне не навредит, если я раскрою его тайну. Считайте мой рассказ предсмертной исповедью, правдивым изложением событий, о которых я молчал столько лет.

Итак, цирк… Обычный бродячий цирк шапито частенько к нам заезжал, что было довольно необычно, учитывая, насколько небогат и немноголюден наш городок. Вряд ли циркачи собирали у нас солидную выручку… Если кто её и обеспечивал, так это мсье Лаваль, который был страстным поклонником цирковых представлений, радовался им, точно ребёнок, а ещё больше радовался шапитмейстеру, мадам Клементине Дюпре. Фактически мадам приезжала не столько к зрителям, сколько к богатому и щедрому меценату и любовнику, готовому выкладывать солидные деньги за каждый её визит.

Мадам Клементина была вдовой. Изначально цирк принадлежал её мужу, мсье Полю Дюпре, который вскоре после бракосочетания трагически погиб - взбесившаяся лошадь размозжила ему голову копытом. Ходили слухи, будто к ней в загон забежал крошечный ручной поросёнок мадам Клементины, отчего лошадь пришла в неистовство, её никак не могли удержать. После трагедии вдове Дюпре предложили умертвить питомца, повинного в смерти её мужа, однако, мадам сохранила поросёнку жизнь и вместо него умертвила злополучную лошадь. Многие тогда сочли этот поступок эксцентричным, несправедливым, и задались вопросом: а любила ли мадам Клементина своего мужа, или же была благодарна питомцу за то, что сделал её единственной владелицей цирка?

Мсье Лаваль великодушно подарил цирку целый луг на своих владениях. Его ничем не засевали и не пасли на нём скотину. Лишь батраки мсье Лаваля регулярно косили на нём траву. Из-за этого «цирковой лужок», как его у нас прозвали, круглый год оставался плоским, точно доска, и как будто омертвелым - над ним не роились насекомые и птицы не слетались выклёвывать из земли червей.

Зато, когда на лужке ставили цирковой шатёр, он преображался, оживал и расцветал. Праздничная атмосфера радости и веселья, казалось, передавалась самой природе - представления ни разу не омрачались ненастьем. Погода всегда была ясной и солнечной: ни тучки, ни дождинки, ни ветерка.

Это давало повод нашим старухам злословить о мадам Клементине. На цирковые представления они не ходили, называли их бесовщиной, плевались вслед циркачам, крестились, делали знаки от сглаза и считали мадам Дюпре цыганкой, ведьмой, которая привораживает погоду, а заодно и мсье Лаваля. По их убеждению, добром это не могло кончиться. Старухи постоянно каркали, сулили нам всяческие беды и отчаянно спорили с падре Фуко, пеняя ему за то, что тот не торопится изгонять бесовское отродье именем божьим. Бедняга пастор крутился как уж на сковородке – и с паствой не хотел портить отношений, и с мсье Лавалем… Да и вряд ли в наше просвещённое столетие сыскался бы хоть один клирик, готовый всерьёз назвать женщину ведьмой. Падре Фуко, как мог, увещевал суеверных старух, но тех было не унять.

А самое удивительное в том, что старухи в итоге оказались по-своему правы!
Подъезжавший цирк было слышно издалека. Духовой оркестр и барабанщики наяривали изо всех сил. Заслышав их, мы, мальчишки, бросали все дела и выбегали на дорогу, которая была у нас главной улицей, делившей городок надвое. Даже из своего приезда циркачи устраивали зрелище, пышный бурлеск. Впереди выступал пузатый дирижёр, махавший чем-то наподобие маршальского жезла. За ним маршировали девицы, выряженные гусарами. Акробаты кувыркались. Жонглёры подбрасывали и ловили шары и деревянные булавы. Атлеты поигрывали мускулами и подбрасывали вверх гири. Клоуны, с наспех наложенным гримом, кривлялись и корчили рожи. Дрессировщики щёлкали бичами, шагая рядом с клетками, в которых скалили пасти тигры, львы, медведи и обезьяны. Отдельной группой шествовали цирковые уроды - карлики, женщина-змея, горбун, бородатая женщина… А замыкал процессию слон, на котором, подобно восточной царице, восседала сама мадам Клементина, затянутая в разноцветные парчу, шёлк и бархат, сияющая украшениями как рождественская ёлка.
И хотя мадам Клементина, исполнявшая обязанности конферансье, всегда объявляла имена и псевдонимы артистов, я уже никого не помню, за исключением одного создания, которое артистом не было. Речь о маленьком поросёнке, неизменно сидевшем на руках у мадам. Совсем ручное, ласковое и послушное существо с милой весёлой мордочкой звали Кру-кру. На представлениях мадам частенько «разговаривала» с ним, что-нибудь спрашивала или просила погадать кому-то из зрителей. Кру-кру, на радость публике, разражался в нужных местах пронзительным визгом, будто понимал каждое слово хозяйки.

Почему-то никого не удивляла очевидная загадка: мадам гастролирует, время летит, проходят годы, а Кру-кру остаётся поросёнком, не вырастает в здоровенного хряка или в жирную хавронью. Лично я полагал, что мадам нуждалась в поросёнке как в некоем символе. Не известно же, скольких поросят она уже сменила. Это у неё наверняка не первый Кру-кру. Едва один поросёночек подрастает, мадам избавляется от него (например, продаёт мяснику) и заводит другого, который становится следующим Кру-кру. Насколько я помню, никто у мадам Клементины об этом не спрашивал.

Обычно в день приезда цирк не давал представлений. Циркачам требовалось расставить повозки и фургоны, распрячь и накормить лошадей, установить шатёр, подготовить арену, распаковать цирковой инвентарь, да и самим отдохнуть с дороги. Мадам на ходу отдавала указания, затем пересаживалась со слона в услужливо поданную коляску и ехала в усадьбу мсье Лаваля. Там же владелица цирка столовалась и ночевала всё время пребывания у нас.

Но только не в этот раз. К слону подбежал запыхавшийся Жан Легран, служивший у мсье Лаваля мальчиком на побегушках, и что-то вполголоса сказал мадам Клементине, отчего та мгновенно изменилась в лице. Слон, существо непосредственное, ухватил хоботом соломенную шляпу Жана и отправил себе в пасть. Жан испуганно отшатнулся, не удержался на ногах и приземлился на пятую точку. Ух и потешались мы над ним после этого! Забавная сценка отвлекла наше внимание от самой мадам, мы не сразу обратили внимание, что коляску так и не подали, а слон продолжает нести шапитмейстера к «цирковому участку», чего никогда прежде не было. Но уже к вечеру все городские кумушки судачили о том, какая кошка пробежала между циркачкой и её кавалером.

На следующий день цирковые зазывалы - те самые девицы в гусарских нарядах - с самого утра принялись завлекать народ на представление, в чём совершенно не было нужды, мы бы и так пошли. С развлечениями в маленьких городках не ахти.
К нам на двор забежали мои приятели - Франсуа, Мишель и Гийом. Мы дружили семьями, их родители батрачили на виноградниках вместе с моими. Вчетвером мы были той ещё компанией сорванцов. Не раз нас ловили за какими-нибудь проделками, таскали за уши и награждали розгами. В самом городке и в его окрестностях не было места, где бы мы ни побывали и куда бы ни сунули любопытные носы (за исключением садов при особняке мсье Лаваля, где можно было нарваться на сторожа и получить заряд соли пониже спины). Мы знали все тропы и лазейки, где можно срезать и где прошмыгнуть, чтобы кратчайшим путём попасть из точки а в точку b.
- Пьер, Пьер! - наперебой звали меня друзья. - Бежим скорее в цирк, не то не успеем занять местечко поближе к арене.

Да, бродячий цирк мадам Дюпре славился своей демократичностью. В нём не было балконов и лож для привилегированной публики. Разумеется, первый ряд предназначался для мсье Лаваля и членов городского совета, но остальные горожане рассаживались кто где успел.

Даже если бы небесные светила потухли и грянула кромешная тьма, местоположение цирка можно было бы определить по звуку и запаху. Музыканты разогревались перед выступлением, извлекали из труб и скрипок пронзительные диссонирующие звуки, которым позавидовали бы истерзанные души грешников в аду. Собранные в одном месте дикие животные, которых мой не мой, всё без толку, источали характерную мускусную вонь, которую ни с чем не спутаешь. А ещё цирк оставлял после себя невероятное количество навоза…

В тот раз нам повезло, мы застолбили места во втором ряду. Прямо перед нами уселся приехавший мсье Лаваль, поэтому, когда представление началось, я услышал и увидел кое-что, что, возможно, укрылось от других зрителей. Обычно на всех представлениях, объявив следующий номер, мадам Клементина усаживалась рядом со своим кавалером. Голубки, не стесняясь, держались за руки, обменивались шутками, смеялись и прижимались друг к другу. Бывало и так, что мадам вовсе не утруждала себя выходом на арену и объявляла номера прямо с места. Голос у неё был зычным, наши мужики шутили, что в армии мадам запросто дослужилась бы до унтер-офицера. Если публика громко галдела и долго не могла угомониться, мадам клала два пальца в рот и издавала такой свист, что в зрительских рядах мгновенно воцарялась тишина. Этим она совершенно покорила меня и остальных мальчишек. Мы безуспешно пытались повторить этот свист, но ни у кого не получалось так же звонко и громко, как у мадам.

В плане внешности мадам Клементина была рослой и стройной брюнеткой слегка за тридцать, с крепкой и ладной фигурой. В одежде она предпочитала восточный или, так называемый, турецкий стиль, хотя в действительности это была мешанина из турецких, персидских, индийских и греческих предметов женского туалета. Ослепительной красавицей её нельзя было назвать, тем не менее она была довольно миловидной и привлекательной особой. Попутешествовав с тех пор по разным странам, я неоднократно встречал подобных жгучих брюнеток в Южной Италии, Далмации или Греции. Волосы мадам никогда не заплетала, те свободно ниспадали слегка вьющимися прядями из-под турецкой чалмы, украшенной бисером и перьями.
Оглядываясь назад, я никак не могу понять, чем же такую женщину (ловкую наездницу и прекрасную охотницу, стрелявшую без промаха, если верить егерю мсье Лаваля) привлёк наш досточтимый мсье? Причина в его огромном состоянии или мадам Клементина нашла в нём что-то ещё, помимо богатства? Изысканными вкусами мсье не блистал, одевался как зажиточный фермер, а не как городской буржуа. От собственных батраков его отличало лишь то, что его одежда всегда была чистой, от неё не разило потом, её не украшали прорехи и заплаты. Росту мсье Лаваль был огромного, словно какой-нибудь гренадёр. Подозреваю, он бы с лёгкостью мог побороться на равных с любым цирковым силачём. Говорят, что в молодости мсье Лаваль запросто ломал подковы и мог ударом кулака свалить наземь быка. Возможно, мадам Клементине нравились мужчины, на которых, при её-то росте, не приходилось смотреть сверху вниз. Сильная, волевая женщина, рядом с мсье Лавалем могла позволить себе побыть слабой и беззащитной. Иначе говоря, женственной. Мсье Лаваль не видел в ней циркачку, он видел в ней прежде всего женщину. И это не могло не импонировать мадам, иначе она бы к нам не частила. И хотя каждой встрече голубков предшествовала продолжительная разлука, обоих это почему-то устраивало.

Когда мадам Клементина подошла и как обычно заняла место рядом с мсье Лавалем, я оказался прямо позади них. Не то, чтобы я специально подслушивал, вовсе нет, моё внимание было приковано к арене, однако, даже не желая того, трудно чего-то не заметить, если это происходит у тебя перед носом.

С настороженной улыбкой, явно не зная, чего ожидать, мадам попыталась взять мсье Лаваля за руку.

- Вы как-то странно холодны в этот раз, мой дорогой друг, - шепнула она ему в надежде, что никто не услышит, только вот я услышал, потому что у детей, вообще-то, великолепный слух.

Мсье Лаваль настойчиво отнял свою руку и так же тихо шепнул в ответ:
- Уверяю вас, вы заблуждаетесь, дорогая Клементина. Мы с вами по-прежнему добрые друзья. И должны оставаться таковыми впредь.

Слово «друзья» мсье Лаваль произнёс с нажимом, отчего лицо мадам потемнело.
- Друзья? Что это значит? Простите, но я не понимаю, мсье.

- Вы получите ответ на все вопросы, дорогая Клементина, только не сейчас, а позже, в воскресенье, сразу после церковной службы.

Больше за всё время представления мсье и мадам не перемолвились ни единым словечком. Владелица цирка больше не смеялась и не улыбалась, она сидела мрачнее тучи, глубокая морщина прорезала её лоб. Номера она объявляла как-то отстранённо, без обычного огонька и задора. Было видно, как в её душе сталкиваются и бушуют самые противоречивые чувства.

Программы бродячих цирков не балуют зрителей особым разнообразием. Но, как я уже сказал, провинциальная глубинка не избалована развлечениями, поэтому все радостно, с неподдельным интересом смотрели то, что уже неоднократно видели. Животные прыгали через обруч и с тумбы на тумбу, клоуны веселили всех до упаду нелепыми ужимками, музыканты иногда фальшивили. Зрителей завораживали жонглёры, акробаты и шпагоглотатели, восхищал фокусник, достающий платки из рукава и кролика из пустой шляпы, пугал до чёртиков дрессировщик, совавший голову в пасть льву и тигру, восторгали могучие силачи и приводили в состояние лёгкой брезгливости люди-уроды. Мы замирали, боясь дышать, когда канатоходец отстёгивал страховочный трос и шёл без него с завязанными глазами, или, когда эквилибристы парили и кувыркались под самым пологом шатра, безошибочно рассчитывая все движения и ловко подхватывая друг друга на лету. Пожалуй, фокусник, мрачный субъект в чёрном цилиндре и длинной чёрной мантии с алой подкладкой и стоячим воротником, был единственным, кто старался удивить нас чем-то новым, придумывая и демонстрируя какие-то совершенно запредельные фокусы.

Когда представление закончилось, мсье Лаваль встал с места и поднял руку, призывая всех к вниманию. Жан Легран и другие подручные вскочили, требуя тишины. Бледная мадам Клементина не сводила с мсье тревожного и настороженного взгляда, не понимая, почему тот вдруг охладел к ней.

- Дорогие друзья, земляки! - начал мсье Лаваль вальяжным голосом сытого и важного господина, обращавшегося не как равный к равным, а как властелин к зависимой и подневольной челяди. - Позвольте сообщить вам приятную новость. В воскресенье в моём поместье состоится праздник, на который все вы приглашены. Будет щедрое угощение. А причину, по которой я устраиваю подобное мероприятие, я раскрою на самом празднике. Засим позвольте откланяться.

Приподняв край шляпы и даже не взглянув на мадам Клементину, мсье Лаваль твёрдой походкой покинул цирк.

Жан Легран вышел в центр арены:
- Само собой, приглашение распространяется на непревзойдённую мадам Дюпре и её славную труппу. Мсье Лаваль настаивает, чтобы цирк остался у нас до воскресенья. Все расходы, как обычно, мсье берёт на себя…

Эти слова, сказанные не лично, а переданные через слугу, выглядели оскорблением, унизительной издёвкой. Подозреваю, что именно в тот момент мадам Клементина всё поняла - кавалер дал ей отставку, порвал с ней отношения. Неотёсанный деревенщина, не знакомый с элементарным этикетом - а именно таким и был мсье Лаваль, - сделал это прилюдно, в самой неделикатной и отвратительной манере. Словно забраковал на базаре корзину червивых яблок.

Обычно представление начиналось вечером и продолжалось допоздна. Когда зрители выходили, снаружи было темно, впрочем, с темнотой отлично справлялись бумажные китайские фонари, развешанные вокруг шатра. Люди не расходились, потому что за представлением следовал традиционный фейерверк. В ожидании последнего народ прогуливался под фонарями, дети бегали за сладостями к лотку мсье Жюно, нашего кондитера, женщины толпились возле гадалок, прорицателей и хиромантов, с упоением выслушивая всякую чушь о своей судьбе, а их мужья предпочитали общество мсье Шардони, чтобы пропустить по кружечке пивка или чего покрепче. Шардони и Жюно не упускали случая заработать лишнюю монету, выставляя передвижные лотки и тележки возле цирка. Кроме того, к услугам зрителей были и кое-какие аттракционы…

И вот грянули долгожданные фейерверки. Народ оживился, принялся вопить «ура!» и подбрасывать в воздух головные уборы. Как это часто бывает, мне в самый неподходящий момент нестерпимо захотелось справить нужду после выпитого лимонада. Лимонад мне дозволялось пить только во время гастролей цирка, вот я и старался наверстать упущенное.

Я отошёл в укромное местечко, подальше от света фонарей. Судя по запаху, на этом же месте многие опорожнялись до меня. Быстренько сделав своё дело, я пошёл обратно и тут заметил Кру-кру, метавшегося в траве с выпученными глазёнками. Должно быть хлопки, взрывы и вспышки фейерверков напугали поросёнка, он дрожал и трясся всем тельцем, словно его подсоединили к лейденской банке.

Схватив испуганное создание на руки, я начал поглаживать его по спинке и приговаривать, что это всего лишь фейерверки и что бояться нечего. Чтобы Кру-кру не покусали окрестные бродячие собаки, я решил найти мадам Клементину и лично вручить ей питомца. Поросёнок доверчиво прижался ко мне, не вырывался и не визжал как резаный, хотя обычно поросята, насколько я знал, ведут себя именно так.

Владелицу цирка я отыскал возле деревянного закрытого фургона, служившего ей личным домом на колёсах. Мадам Клементина стояла ко мне спиной, поникшие плечи вздрагивали, до меня доносились сдавленные всхлипы. Застигнув плачущую женщину в столь неловкий момент, я и сам почувствовал себя неловко. Быть свидетелем женских слёз я не люблю до сих пор.

Однако поросёнка надо было вернуть.

- Вот вы где, мадам! - громко и с преувеличенной радостью воскликнул я, чтобы своим внезапным появлением не напугать женщину. - Кажется ваш любимец потерялся. Фейерверки ему определённо разонравились, в этот раз они его почему-то напугали…

Прежде, чем повернуться ко мне, мадам украдкой вытерла слёзы - так обычно делают взрослые, когда хотят, чтобы дети не видели, как они плачут. Будто дети дураки и ничего не понимают. Мне было двенадцать и я всё понимал.

- Ох, Кру-кру, маленький негодник! - с наигранной весёлостью воскликнула мадам, принимая любимца из моих рук. - Куда же ты убежал? Скорее поблагодари юного мсье, где твои манеры!

Она взяла тоненькое копытце Кру-кру и помахала им мне. Я подыграл и помахал в ответ, а затем, поскольку я всё-таки француз, счёл необходимым спросить:
- Мадам, у вас всё в порядке? Вы выглядите расстроенной…

Звякнув браслетами, Клементина Дюпре взъерошила мне волосы.
- Со мной всё в порядке, малыш, не беспокойся.

- Я не малыш, - обиженно буркнул я. - За неделю до Воздвижения Святого Креста мне стукнет тринадцать.

- О, простите, мсье! - Мадам Клементина отступила на шаг и сделала изящный реверанс, что в её турецком наряде выглядело комично. - Здесь темно и я не сразу разглядела, что вы уже взрослый.

На мгновение в ней мелькнула обычная Клементина Дюпре, весёлая и игривая. Она подтрунивала надо мной, причём делала это совершенно беззлобно и не обидно.
Я собрал волю в кулак и задал вопрос, мучивший меня и всех наших мальчишек:
- Скажите, мадам, как у вас получается так громко и звонко свистеть? Мы с ребятами пробовали тысячу раз и у нас ничего не вышло.

Мадам Клементина рассмеялась, на этот раз искренне, открыла дверку фургона, посадила туда Кру-кру, чтобы освободить руки, и подошла ко мне.

- Откройте рот, мсье. Засуньте пальцы, вот так. А теперь согните и подожмите язык, вот сюда. Теперь наберите в грудь побольше воздуха и…

Я свистнул и чуть было не оглох - так громко у меня получилось.
Послышались шаги - к нам бежали Франсуа, Мишель и Гийом.

- Пьер, Пьер, вот ты где! Тебя все обыскались. Твой папаша обещал всыпать тебе ремня, если ты не явишься сию же минуту.

- Мадам, вы такая обалденная! - восторженно выпалил я, прежде, чем сообразил, что делаю, и неуклюже добавил, как умеют только неопытные в галантном поведении мальчишки: - И очень красивая. Пожалуйста, не грустите больше, вам это совсем не идёт…

Клементина Дюпре наклонилась и ласково потрепала меня по зардевшейся щеке.
- А вы очень милый мальчик, мсье. Однако возвращайтесь к друзьям. Не хотелось бы, чтобы вам всыпали ремня. И спасибо за Кру-кру…

Я кивнул и вприпрыжку помчался к приятелям, потому что отец действительно мог меня излупить, даже в праздничный день, а мать в таких случаях просто стояла рядом, вздыхала и приговаривала: «Ну вот видишь, сынок, чего ты добился? Будет тебе впредь наука». Перечить или мешать отцу производить экзекуцию она никогда не смела…

Больше я не видел мадам Клементину до того дня, когда наш городок содрогнулся от жестокого убийства мсье Лаваля. Мне было чем заняться - я показывал друзьям, как циркачка научила меня свистеть. Их зависти не было предела.

О ней самой и о её взаимоотношениях с мсье Лавалем я почти не задумывался. Двенадцатилетние дети знают о существовании высоких чувств, но не знают, что это такое. Вот и я не знал, какова в действительности любовь, и что чувствуешь, когда твою любовь отвергают. Мой опыт и опыт моих ровесников ограничивался знанием о том, что взрослые целуются и прижимаются друг к другу, после чего у них появляются дети. Старшие ребята или взрослые могли бы нас просветить на этот счёт, однако, первые не снисходили до общения с «мелюзгой», а со вторыми мы сами не рискнули бы завести подобный разговор из опасения получить нагоняй за «постыдные темы».

Приготовления к празднику заняли несколько дней. Мсье Лаваль освободил всех батрачек от работы и отправил помогать кухарке и слугам - шутка ли, сколько всего нужно было наготовить!

В самый разгар суеты грянул первый сюрприз. По главной улице прогрохотала карета, из окна которой выглядывала неизвестная молодая особа. Экипаж свернул к усадьбе мсье Лаваля. Городские кумушки тотчас принялись гадать, кто бы это мог быть и что у мадемуазель за дело к мсье Лавалю. Поскольку все знали, что у мсье где-то имеется родня, кумушки поначалу решили, что мсье, вероятно, навестила дальняя родственница, приглашённая на праздник. Тут же вспомнили, что в прошлом месяце мсье Лаваль ездил по каким-то делам в Нормандию. А начальник почты, мсье Пелье, шепнул по секрету, что последнее время мсье Лаваль вёл активную переписку с некими адресатами в Нормандии и Париже. Сообщать подробности мсье Пелье наотрез отказался, опасаясь гнева мсье Лаваля.

Наконец женщины, помогавшие в особняке, разнесли весть, что к мсье Лавалю приехала некая девица Лимож, причём, судя по количеству вещей, приехала не в гости, а насовсем. Кто эта девица Лимож и кем приходилась мсье Лавалю, никто категорически не понимал.

Учитывая циркачей, ошивавшихся в городке, нет сомнений, что кто-то из них донёс эти пересуды до мадам Клементины, которая безвылазно сидела в домике на колёсах и не показывалась на глаза.

В воскресенье в усадьбе собрались празднично одетые горожане, дивясь неслыханной щедрости мсье Лаваля. Огромный трёхэтажный особняк был выстроен в классическом стиле. С фасада выступал полукруглый портик с коринфскими колоннами. К нему, с подъездной дорожки, вели две изогнутые лестницы. Саму подъездную дорожку обрамляли платаны и тисы. Прямо напротив портика журчал фонтан в виде античной статуи, изображавшей, очевидно, какую-то нимфу. Чуть поодаль располагались конюшни и каретный сарай. Сзади и с боков особняк утопал в тени пышного сада. На противоположную сторону из особняка вёл ещё один выход. Там, под яблонями, грушами и абрикосами были расставлены импровизированные столы - обыкновенные широкие доски на козлах, покрытые скатертями. Столы ломились от сладостей, пирогов и лёгких закусок. Взрослым подавали вино и пиво из погребов мсье Лаваля, детям - лимонад и пирожные. Слуги мсье Лаваля совершенно сбились с ног, да и помогавшие им женщины выглядели не лучше. Цирковые музыканты, нанятые за отдельную плату, услаждали гостей развесёлыми мелодиями и в промежутках не упускали случая пропустить по стаканчику.

Никто не скрывал своего нетерпения, всем хотелось поскорее узнать, по какому же поводу торжество.

Наконец его виновник показался под руку с девицей Лимож, нарядно разодетый, каким мы его сроду не видели. Его спутница явно робела и прятала лицо за широким веером.

Приняв из рук Жана Леграна бокал, мсье Лаваль постучал по нему, призывая собравшихся к тишине. Музыканты смолкли, публика обратила на хозяина нетерпеливые взоры. Мы, мальчишки, пролезли вперёд, распихивая тех, кого удавалось распихать, и протискиваясь между теми, кого не удалось. Там же, в первых рядах, я увидел мадам Клементину, в этот раз сменившую турецкий гардероб на французский – платье кремового оттенка.

- Друзья мои, земляки! - обратился к нам мсье Лаваль. - Наверняка вы гадаете, какая муха меня укусила и с чего я вдруг всё это устроил.

По толпе прокатились смешки.

- Позвольте объяснить. В те дни, когда я был значительно моложе, когда моя голова не знала седых волос, а на троне Франции восседал диктатор, я близко сдружился с одним нормандским господином, мсье Лиможем. Вместе мы не раз рисковали жизнью, способствуя возвращению Бурбонов и реставрации законной монархии, за что и были щедро вознаграждены после 1815 года. Затем наши пути разошлись, каждый из нас зажил своей жизнью… Лишь недавно я узнал, что мой друг скоропостижно скончался, завещав мне позаботиться о своей дочери.

С этими словами мсье Лаваль аккуратно взял мадемуазель Лимож за локоток. Нарядная, словно куколка, мадемуазель переложила веер из одной руки в другую, кокетливо демонстрируя колечко с огромным бриллиантом на нежном пальчике.

- Засим хочу объявить о своей помолвке с мадемуазель Лимож, - провозгласил мсье Лаваль, - которая дала согласие сочетаться со мной законным браком. С отцом Фуко мы уже всё обговорили. Бракосочетание состоится в день святого Фомы…

Получив наконец ответ на мучавший всех вопрос, собравшиеся оживились, пожирая глазами невесту. Зазвучали аплодисменты и славословия, гости подняли бокалы и трижды прокричали «ура!» в честь жениха.

Мадам Клементина неподвижно застыла, будто гипсовая статуя, даже цветом лица напоминая гипс. Её пальцы вцепились в ошейник Кру-кру, который безуспешно тянулся острой мордочкой к недосягаемым закускам и жалобно косился на хозяйку.
Музыканты снова грянули развесёлую мелодию. Невозможно было не заметить, сколь тщательно мсье Лаваль избегал смотреть на бывшую возлюбленную…

Понаблюдать за развитием драмы гостям мешало манящее угощение, а мной завладели друзья и потащили с собой. Раз мы в кои-то веки очутились в запретном саду мсье лаваля, грех было его не изучить.

Обычно детям несвойственна сосредоточенность на какой-то одной цели. Мысли, желания и капризы с головокружительной скоростью сменяют друг друга. Сейчас хочется одного, через минуту другого. Детям скучно быть серьёзными слишком долго, так что даже самая серьёзная задумка в итоге превращается в баловство и дурачество. Вот и мы плюнули на исследование сада и затеяли игру в прятки.
Ни нас, ни взрослых не удивляло и не возмущало, что по сути старик берёт в жёны молодку, годившуюся ему в дочери. Подобные браки и по сей день заключаются сплошь и рядом, а в те годы и подавно никто не воспринимал их как нечто нелепое, неправильное, неестественное (в том числе и сама невеста). Наоборот, я подозреваю, что многие завидовали мадемуазель Лимож - дескать, повезло глупышке, солидного мужа отхватила, надёжного, богатого…

Я спрятался от друзей в зарослях малины, подступавших вплотную к восточному флигелю особняка, и оттуда увидел, как мсье Лаваль один, без невесты, торопливо идёт по дорожке. Во флигеле недавно завершили ремонт, вот я и подумал сперва, что мсье пришёл оценить проделанную работу. Спрятался я как надо - мсье прошёл мимо меня и даже не заметил, а минуту спустя по дорожке застучали каблучки женских туфель и мимо меня пронеслась мадам Клементина. Во флигеле имелся отдельный вход, к которому вела дорожка из потемневших каменных плит, очень старых. В щелях между ними торчал подорожник и одуванчики.

«Тайное свидание!» - восторженно подумал я. Мсье тайком от невесты встречается с любовницей! Значит, никакого разрыва между ними не произошло, оба просто играли на публику. Такого я бы ни за что не пропустил, мне наконец-то выпал шанс узнать, чем занимаются влюблённые взрослые, когда остаются наедине. Прятки были моментально забыты, я подкрался ко входной двери и прислушался. Дверь была неплотно затворена, я приоткрыл её пошире и одним глазком заглянул в щёлку.
Оказалось, я ошибся. Мсье и мадам стояли в прихожей, сохраняя между собой дистанцию, исключавшую всякую близость. Сквозь окно прихожую заливал свет, мне всё хорошо было видно и слышно.

- Что же получается, мсье? - с упрёком вопрошала мадам Клементина. - У вас, оказывается, есть невеста, а вы даже не поставили меня в известность?

- Прошу вас, дорогая Клементина, - устало вздохнул мсье Лаваль, - давайте не будем устраивать сцен. Давно следовало оживить здешнее застывшее общество, вот я и решил устроить сюрприз.

- О, да! - с горечью воскликнула мадам. - Сюрприз определённо удался! Но как же я? Обо мне вы подумали? Я для вас ничего не значу?

- Полно, дорогая, полно. Что было, то было…

- Вот как? Я вам не продажная девка, которой можно попользоваться и бросить! Нашли себе молоденькую, а я, значит, стара? Мои прелести скисли, захотелось посвежее и порумяней?

- О, ради бога, Клементина! - Мсье Лаваль стиснул кулаки. - Давайте просто забудем обо всём и сделаем вид, будто ничего не было.

- Легче сказать, мсье, - невесело усмехнулась мадам. - Хотя бы объясните, что со мной не так? Разве нам плохо было вдвоём? Что заставило вас отвергнуть меня? Я хочу понять. А как же все те слова, что вы мне говорили? Получается, вы лгали? На самом деле вы лжец и негодяй?

Мне непривычно было видеть, как мсье Лаваль, господин и повелитель нашего края, от волнения не находит себе места. Он то оглаживал полы сюртука, то поправлял волосы, то делал несколько шагов в одну и другую стороны, то снимал с рукава невидимую пылинку… Ему был неприятен этот разговор, а ещё неприятнее было поступать с мадам Клементиной так, как он поступил. Мсье Лавалю действительно нравилась циркачка.

- Поймите же, Клементина! - почти взмолился он. - Обстоятельства таковы, что нам никак, ну никак невозможно продолжать отношения. Не мог же я отказать в последней воле старому другу, с которым мы бок о бок не раз рисковали жизнью…

- К чёрту ваших друзей! - со злостью выкрикнула мадам. - И молодуху вашу тоже к чёрту! Вы же обещали, что мы будем вместе, вы дали слово! Такова-то цена вашего слова, сударь?

- Держите себя в руках, мадам, и следите за выражениями, - отшатнулся от неё мсье Лаваль. - Я ничем не заслужил…

- А я значит заслужила?

- Мы что-нибудь придумаем, дорогая Клементина…

- Не зовите меня «дорогой», подлец. Приберегите эти неуклюжие деревенские сантименты для юной невесты.

- Поверьте…

- Поверить? Вам? Ха-ха! Да я скорее поверю цирковой гадалке-шарлатанке, чем вам, мсье Обманщик!

- Клементина…

- Что мне прикажете делать теперь, мсье Лаваль, когда я ношу под сердцем вашего ребёнка? У вас впереди свадьба и счастливая жизнь с молодой женой, а мне куда податься?

Услышав эти слова, мсье Лаваль пошатнулся, на нём не было лица. Я настолько увлёкся происходящим, что почти не дышал. Когда ругались родители, я старался убежать из дома, чтобы не быть свидетелем неприятных сцен. Однако от созерцания этой ссоры я почему-то не мог оторваться. Оказывается, мадам Клементина и мсье Лаваль - простые люди, такие же, как все. В них нет ничего необычного. Наверно, для меня это стало откровением.

Весь вид мадам Клементины выражал презрение к обманщику-мужчине, которого она когда-то любила. А теперь любовь умерла, прямо у меня на глазах, я это видел. Она выпрямилась и расправила плечи, гордая, несгибаемая, уверенная в себе женщина, на время поддавшаяся слабости из-за того, что ей разбил сердце и публично унизил тот, кому она доверяла. Я вспомнил: когда мсье объявил о помолвке, многие гости украдкой поглядывали на циркачку с насмешкой. Хотя мне было всего двенадцать, я понимал, насколько глубоко была уязвлена мадам. Мне стало обидно, что мсье Лаваль её обманул. Я спрашивал себя, зачем он это сделал, ведь мадам такая обалденная? Чисто по-детски я думал: вот было бы хорошо, если бы она и её цирк остались здесь насовсем, тогда можно было бы ходить на представления и пить лимонад каждый день…

Сейчас, спустя годы, я уже ни в чём не уверен. Возможно эти двое просто играли друг с другом. Не раз обжегшись на ниве амурных отношений, я знаю, как это бывает. И прежде всего это касалось мадам Клементины. Да, ей могло катастрофически не везти с мужчинами, но с той же вероятностью она сама могла быть хищницей в юбке, или, как теперь говорят, «чёрной вдовой», чьи мужья погибают вскоре после бракосочетания ужасной смертью… Этого уже не узнать.

Кру-кру, сидевшему на руках мадам, будто передалось настроение хозяйки, он с недоверием и опаской глазел на мсье Лаваля. Мадам стиснула поросёнка обеими руками, её лицо пылало от гнева.

- Будьте вы прокляты, мсье! - злобно прошипела она. - Будьте прокляты вы, ваш подлый род и ваша зазноба! И раз уж вы не достались мне, то не достаньтесь же никому!

С этими словами мадам сделала нечто, чего я не забыл до сих пор, и что периодически вижу в кошмарных снах. Она вытянула руки с Кру-кру и громко произнесла какие-то слова, которых я не понял, и потому не могу здесь повторить. Это были слова, сказанные на каком-то незнакомом языке. За свою жизнь мне довелось побывать во многих странах, но подобного языка я не слыхал больше нигде.

После её слов что-то изменилось. Знаете, как бывает, когда бросаешь камень в пруд и от него по воде расходятся круги? Здесь произошло нечто подобное - что-то вошло в наш мир и воздух в прихожей отчётливо задрожал и затрепетал, расходясь во все стороны волнами, которые я ощутил даже за дверью.

Милый маленький поросёнок преобразился, в его глазках вспыхнул дьявольский огонь… Когда я об этом думаю, меня уже не удивляет взбесившаяся лошадь мсье Дюпре, размозжившая хозяину голову. От такого взбесишься! Узкая мордочка Кру-кру, а за ней и вся голова до самого загривка раскрылась, подобно цветочному бутону, только вместо лепестков были гибкие челюсти, извивающиеся, словно щупальца каракатицы, и усеянные множеством острых зубов. Что находилось в центре этого венчика, я не видел. Существо оттолкнулось копытцами от ладоней мадам Клементины, прыгнуло на мсье Лаваля и вцепилось ему в горло, обхватив, точно гигантской пятернёй. Я отчётливо услышал хруст, чавканье, звуки рвущейся плоти и отвратительное хлюпанье, какое бывает, когда сосёшь мякоть сочного плода. Мсье Лаваль попытался оторвать от себя чудовище. Будь он моложе, ему бы, возможно, удалось, хотя я не уверен. Однако силы покидали его быстрее, чем он успевал сопротивляться неведомому монстру. Пошатнувшись, мсье Лаваль рухнул навзничь и существо покончило с ним.

Не знаю, как я тогда сдержался и не закричал. Должно быть перепугался до такой степени, что крик застрял у меня в глотке, а кровь застыла в жилах. И это спасло мне жизнь. Я не сомневаюсь, если бы чудовище заметило меня, я бы разделил участь мсье Лаваля.

Кровь стучала у меня в висках, взор заволокло туманом. Словно в бреду я упал на четвереньки и бесшумно уполз прочь, обратно в заросли малины. Если бы я рванул через сад, то, выйдя из флигеля, мадам могла бы меня заметить и натравить адского питомца. Я представил, как за мной гонится это существо и у меня затряслись поджилки.

Спустя пару минут мадам Клементина покинула флигель, с опаской поглядывая по сторонам. Я был достаточно мал, а заросли достаточно густы, и она меня не заметила. Кру-кру как ни в чём не бывало сидел на руках у хозяйки, печальной, задумчивой и невозмутимой, точно сфинкс. Я в ужасе смотрел им вслед и мне казалось - или же это разыгралось моё воображение, - что тварь внутри поросёнка смотрит прямо на меня, как будто хочет запомнить, чтобы вернуться по мою душу позже. От страха я дрожал как осиновый лист. Ещё хуже мне стало, когда я вспомнил, как несколько дней назад держал это существо в руках и сюсюкал с ним, принимая за безобидного поросёнка. А вдруг оно бы меня в тот момент схватило? Да оно бы кого угодно могло растерзать прямо во время представления! Когда я подумал об этом, мне стало дурно, я едва не лишился чувств. Чтоб полегчало и чтоб не сойти с ума, я напомнил себе, что Кру-кру не превратился в монстра по собственному желанию. Мадам пробудила или призвала чудовище на каком-то неизвестном языке… Вот почему я настаиваю: гибель мсье Дюпре под копытами цирковой лошади никоим образом нельзя считать случайной.

После инцидента мы с мадам Клементиной, независимо друг от друга, поступили одинаково - тихонько улизнули с праздника. Мадам заодно увела своих циркачей. Фургоны были подготовлены заблаговременно, так что шапито просто снялся с места и укатил – без оркестра, без лишнего шума, не привлекая внимания.

Не сразу пропажу городского благодетеля заметили и осознали. Мадемуазель Лимож, не привыкшая быть в центре внимания, скрылась в своих покоях, вот все и решили, что голубки милуются вдали от посторонних глаз. На самом деле мсье Лаваль воспользовался отсутствием невесты, чтобы поговорить с бывшей любовницей без свидетелей.

Бокал вина помог мадемуазель преодолеть робость, она пошла за женихом и нигде не смогла его найти. Пустой особняк выглядел зловеще. Тогда-то дурное предчувствие и заставило мадемуазель Лимож забить тревогу. Она вышла к гостям и во всеуслышанье заявила, что мсье Лаваль таинственно исчез. Своё лицо она уже не прятала за веером, городские кумушки сочли невесту довольно милой…

К этому времени гости изрядно захмелели, как и слуги мсье Лаваля, так что мадемуазель Лимож пришлось изрядно постараться, чтобы к её словам отнеслись всерьёз. А когда до людей наконец дошло, что стряслось неладное, мало кто мог нормально соображать. Во хмелю народ разбрёлся по округе, без особого толку зовя мсье Лаваля, как будто тот мог их слышать.

Хозяйский сторожевой пёс беззаботно спал, разомлев на солнышке. Старый, почти ослепший и оглохший, потерявший нюх…

Лишь с наступлением темноты враз протрезвевший Жан Легран обнаружил бездыханного хозяина во флигеле. Городок охватила паника. Судя по следам, было видно, что мсье Лаваля загрыз какой-то зверь. На цирковых животных никто не подумал, потому что те были крупными хищниками, с большими клыками, а мсье Лаваля растерзали мелкими зубками. Мсье Буше вообще заявил, что хозяина поместья хватил удар, а потом над его бесчувственным телом потрудились крысы. Лев, тигр или медведь тут не при чём - как бы они незаметно пробрались во флигель мимо празднующих?
Тем более никто не заподозрил в убийстве крошку Кру-кру.

Думая, что зверь всё ещё где-то поблизости, народ вооружился кто чем, взял фонари и отправился прочёсывать окрестности. Городок опустел. К концу бесплодных поисков несуществующего зверя цирк был уже далеко.

Мой отец тоже участвовал в поисках, а мать вместе с городскими кумушками утешала мадемуазель Лимож. Если бы на меня хорошенько насели, клянусь, я бы раскололся и признался во всём, но родители всего лишь поинтересовались, почему я ушёл с праздника. Я соврал, будто наелся всякого и у меня прихватило живот. Мой бледный вид и озноб свидетельствовали в пользу моих слов, так что меня оставили в покое, чему я был несказанно рад. Мне никого не хотелось видеть и ни с кем не хотелось обсуждать кончину мсье Лаваля.

Я пытался убедить себя в том, что с рук мадам Клементины на меня смотрел всего лишь поросёнок, что Зло к тому моменту его уже покинуло. Я повторял одно и то же, как мантру, и сам себе не верил. Страх проникал ледяными щупальцами в самые глубины сознания. А вдруг это всё же было чудовище? Тогда оно знает, что я всё видел, оно может захотеть избавиться от меня, как от нежелательного свидетеля. Именно тогда я твёрдо решил молчать об увиденном всю оставшуюся жизнь - в этом я видел единственный шанс уцелеть. Если монстр поймёт, что я не опасен, что я держу рот на замке и умею хранить тайны, он меня не тронет. Эту веру я пронёс до смертного одра и теперь, когда вот-вот явится старуха с косой, наконец-то хочу выговориться.

В ту ночь, сидя дома один, я прятался под кроватью и молился до самого утра, чтобы меня миновала беда. Я уже знал, что когда-нибудь состарюсь и умру, но мне хотелось умереть естественным образом, а не в пасти неведомого чудовища. В молитвах я просил всевышнего избавить меня от бродячего цирка, его владелицы и её ужасного питомца. Я больше не считал мадам Клементину обалденной, теперь она внушала мне ужас.

На моё счастье провинциалы, да ещё в стрессовой ситуации, туги на сообразительность. Они готовы были до посинения прочёсывать окрестности, но никто не связал воедино гибель мсье Лаваля, моё внезапное недомогание и поспешный отъезд цирка. Хотя совпадения выглядели подозрительно.

Справедливости ради, провинциалы, пусть и не семи пядей во лбу, зато практичны, стараются смотреть наперёд и думать о насущном. Например, о том, каково теперь придётся городку без мсье Лаваля. Как я уже говорил, вокруг него вращалась вся наша жизнь, как Земля вращается вокруг Солнца.

Опасения были не напрасны. Со смертью мсье Лаваля городок постепенно захирел и вскоре окончательно превратился в захолустье, откуда все стремятся сбежать при первой возможности. Я знаю, о чём говорю, потому что я так и поступил. И не я один.

Став совершеннолетним, я перебрался в Марсель и записался в матросы, повидал мир, поднабрался ума и опыта. Затем осел в Париже, где открыл в себе талант сочинять мрачные и зловещие истории в духе мадам Рэдклиф, на чём начал неплохо зарабатывать.

Судьба мадемуазель Лимож, увы, сложилась намного хуже. Поскольку обвенчаться они с мсье Лавалем не успели, а завещания тот не написал, его родня не оставила бедняжке ни гроша. Знакомые парижские сыщики, с которыми у меня, по роду деятельности, завязалась дружба, шепнули по секрету, что девица Лимож вернулась в Нормандию, там наспех выскочила замуж за какого-то офицерика и вместе с ним переехала в Париж. Здесь офицерик принялся шляться по бабам, а когда жёнушка родила мёртвого ребёнка, негодяй и вовсе её бросил. Несчастная вынужденно ступила на кривую дорожку, откуда, как известно, возврата нет. Её стали замечать в злачных местах, в обществе закоренелых отбросов общества, и эта стезя в итоге привела бедняжку в салон мадам Тулон. Бывшая девица Лимож стала проституткой. Однажды её нашли в тёмном переулке, мёртвую, с разорванным горлом. Сыщики решили, что мадам упала в нетрезвом виде и уснула, а затем над ней потрудились бродячие собаки…

Когда я об этом услышал, лицо у меня посерело и лишь густой табачный дым в питейном заведении, где друзья излагали мне эту историю, помешал им заметить мой испуг. Получается, мадам Клементине недостаточно было проклясть ни в чём не повинную девушку, дьяволица ускорила её конец, расправившись со злосчастной соперницей так же, как с её женихом!

В зрелом возрасте человеку свойственен умеренный скептицизм. Не буду скрывать, меня иногда посещали мысли, будто увиденное во флигеле мне померещилось. Наш век принёс столько удивительных открытий и сюрпризов, что впору сомневаться в чём угодно, в устоявшихся и незыблемых вещах. А вдруг я всё не так понял? Вдруг Кру-кру был экзотической, неизвестной науке разновидностью поросёнка, или вовсе не поросёнком, а лишь похожим на него существом, как кит похож на рыбу, хотя ею не является? Согласитесь, чувствуешь себя гораздо спокойнее, когда из увиденного тобой события устраняется сверхъестественная компонента.

Я тщательно проштудировал работы мсье Ламарка, мсье Кювье, мсье Линнея, мсье Гумбольдта и многих других естествоиспытателей, но так и не нашёл ни одного ответа на мучавшие меня вопросы. Не было в мире ни одного животного, внешне похожего на поросёнка с раскрывающейся лепестками головой. Что автоматически возвращало меня к прежним страхам. Мадам Клементина не умерщвляла подросших поросят. Кру-кру с самого начала был одним и тем же существом. Дьявольским созданием, действовавшим по слову циркачки.

Тогда кем же была сама Клементина Дюпре, внезапно откуда-то возникшая и впоследствии бесследно пропавшая? Что за существо она приручила под видом поросёнка и как обрела над ним власть? Увы, ответов на эти вопросы я так и не получил, а теперь уже вряд ли получу. Не думайте, что я не пытался искать. Я наводил справки о бродячем цирке везде, где только мог, и всё безуспешно. Покинув наш городок, цирк словно растаял в воздухе или провалился под землю. Никто его больше не видел, никто о нём не слышал и в архивах никаких сведений не нашлось. Помимо важных открытий, наш век принёс немало бурных событий - войн, революций и диктатур. Людям было не до бродячего цирка…

Невозможно сказать, была ли мадам Клементина честна с мсье Лавалем или нет. Возможно, она его действительно любила, но также возможно, что она только притворялась, вынашивая какие-то свои планы. Раз уж я не нашёл никаких сведений о самой мадам Клементине, нечего было и мечтать о том, чтобы отыскать её гипотетического ребёнка. Циркачка могла распустить шапито и уехать с младенцем в другую страну, могла спровадить нежеланное дитя в приют, могла вытравить плод у знахарки или, что ещё хуже, скормить новорожденного чудовищному Кру-кру…

Одно я могу сказать точно. Свинину я перестал есть с двенадцати лет. Мне всё время кажется, что отбивная в моей тарелке того и гляди подскочит, раскроется венчиком и вопьётся зубами мне в горло. А ещё я навсегда разлюбил цирки. От запаха животных меня тошнит, как и от клоунских кривляний. Но главная причина не в этом. В моей душе гнездится страх, что едва прозвенит третий звонок, как на арену выйдет женщина в турецком наряде, а за ней будет семенить на поводке маленький поросёнок. При этом оба будут смотреть на меня и в их глазах будет читаться узнавание. Мол, мы всё о тебе знаем, тебе не скрыться, не думай, что когда-нибудь избавишься от нас!

От подобных мыслей у меня сразу же начинает кружиться голова и поднимается кровяное давление, хотя я бывалый моряк и в общем-то крепкий мужчина… Надеюсь, что в самое ближайшее время я наконец избавлюсь от навязчивых страхов, которые покинут моё бренное тело вместе с жизнью.

Так что, получается, цирк мадам Дюпре оказался последним цирком в моей жизни…
Не знаю, кто будет читать эти строки после моей кончины. Занятия творчеством оказались несовместимы с семейной жизнью. Для них требовалась определённая уединённость – мне, по крайней мере. Я много раз знакомился с разными дамами, но их, оказывется, больше интересовали макабрические истории, нежели их автор. Я так и не женился, детей у меня нет. Со мной живёт экономка и больше никого.

Но вот что произошло пару месяцев назад. Моя экономка, мадам Клавье, проработавшая у меня большую часть моей парижской жизни, внезапно взяла расчёт. Кто-то из её родни тяжело заболел и ей срочно понадобилось уехать, навсегда. И я, и она, мы оба жлели о расставании, потому что успели привыкнуть друг к другу, подобно тому, как ноги привыкают к разношенным туфлям. Новая экономка, мадам Дюжарден, нашлась на удивление быстро, её рекомендации меня устроили и я её нанял. В тот день я чувствовал себя не очень хорошо, меня слегка лихорадило, так что внимательно рассмотреть мадам Дюжарден я толком не смог. Меня расположило к ней то, что она была родом откуда-то из Окситании, следовательно, никого не знала в Париже. В доме я предпочитаю тишину, моя экономка должна быть тихой, одинокой и незаметной, как мышка. Вот же, мадам Клавье из-за родственников пришлось меня бросить. А если и у мадам Дюжарден окажется толпа родственников и знакомых, те наверняка начнут к ней наведываться, пользуясь тем, что я стар и большую часть времени провожу в постели. Тогда про покой и тишину можно будет забыть.

Дня через три моё самочувствие улучшилось, я повнимательнее присмотрелся к мадам Дюжарден и мгновенно покрылся холодным потом. Она была высока ростом, стройна и крепка. Не Клементина Дюпре, но очень на неё похожа, как могла бы быть похожа, например, её дочь. Я постарался припомнить документы мадам, где был указан её год рождения. Выходило, что она на двенадцать лет моложе меня. Возраст совпадал. Фамилия Дюжарден могла быть вымышленной или достаться от мужа, который наверняка уже в могиле. В роду циркачки, как я понял, мужья долго не живут…

За эти месяцы мадам Дюжарден ни разу не обмолвилась о своём прошлом. А ещё она ни разу не подала мне блюда из свинины, хотя при найме я забыл предупредить её о своих гастрономических пристрастиях. Также я ни разу не видел, чтобы мадам Дюжарден ела свинину сама.

Не буду скрывать, она пугает меня до чёртиков. Я боюсь - как тогда, в детстве, перед входом во флигель. Боюсь, но всё равно пишу эти строки. Нет сомнений, мадам Дюжарден устроилась ко мне неспроста. Не она ли поспособствовала устранению мадам Клавье, чтобы занять её место и наблюдать за мной каждый день? Отпрыск Клементины Дюпре хочет присутствовать при моей кончине, хочет убедиться в моём молчании?

Что ж, вот Зло и вернулось. Нашло-таки меня. Спасибо новой экономке, что позволяет мне умереть своей смертью, не извлекает из рукава монструозного Кру-кру. Не иначе я чем-то приглянулся Клементине Дюпре и её парнокопытному питомцу. Они позволили мне прожить долгую и в целом счастливую жизнь. Ведь я их не разочаровал и не предал, молчал все эти годы, никому не выдал ужасную тайну. Не исключено, что дочь унаследовала от матери связь с чудовищем. Хоть при мадам Дюжарден нет никакого поросёнка, эту связь нельзя однозначно отрицать, чудовище может прятаться где-то неподалёку.

Должно быть мать завещала дочери присутствовать при моей кончине и убедиться в том, что я до гробовой доски не раскрою рта. Не проболтаюсь врачу на смертном одре, или священнику на исповеди… В этом смысле, написание данных воспоминаний - ошибка. Но я ни о чём не жалею, и уж тем более не брошусь сжигать эти листки. Я запечатаю их в конверт с указанием вскрыть после моей смерти и спрячу в ящик бюро. Если конверт найдут мои душеприказчики, пускай опубликуют. Если найдёт мадам Дюжарден… Что ж, пусть поступает, как ей будет угодно.

Вот, к чему меня привело простое детское любопытство! Если б только я в тот день ничего не видел, если б играл с друзьями в прятки, если б не знал ни Клементины Дюпре, ни её распроклятого поросёнка Кру-кру! Если б не любил чёртов цирк…