Человек-подделка

Автор Полина Сумарокова
Иллюстратор Дарья Сумарокова

Моё имя – Макс. Учусь в средней школе. Незнакомые люди, особенно, прохожие, думают обо мне, как о ненормальном, поскольку с виду я произвожу впечатление идиота. У меня врождённая хромота, косоглазие и плохое зрение. К тому же, я тощий, поэтому рубашки, которые, как правило, ношу с синими джинсами, смотрятся на мне, как на вешалке. Нелепо.

Разумеется, я бы хотел никогда не надевать очки. Однако без них мой взгляд делается невыносимо тревожным, и создаётся впечатление, словно меня преследует некая навязчивая идея, имеющая отнюдь не позитивный характер. На самом деле, я всего лишь боюсь куда-нибудь врезаться, точно неисправный автомобиль, а затем «ликовать от радости» под оглушительный всплеск аплодисментов.
 
С классом мне не повезло. Я вечно терплю издёвки, насмешки… Благодарю за то, что хоть не бьют. Наверное, просто неинтересно ломать уже надломленное. Слишком легко, да и изгаляться станет не над кем. В дартс без мишени не сыграешь, а игроки заядлые на редкость.

Раньше я сильно переживал из-за своего недуга, вернее, недугов. Но не это было страшно. Страшно было то, что никогда и ни с кем не мог поделиться ни одним своим переживанием. Никогда. Ни с кем.

Ещё в раннем детстве я осознавал, что по натуре являюсь человеком открытым. Не болтливым, но общительным. Если со мной что-нибудь происходило, особенно негативное, мне хотелось об этом рассказать. Разделить с кем-нибудь свои мысли, пропитанные чувствами и эмоциями.

Дело в том, что мир меня будто не принимал. Где бы я ни появлялся – не только везде оказывался лишним, но и вопреки всем своим усилиям никуда хронически не вписывался. Дети отталкивали меня. Очевидный недостаток гуманности по отношению ко мне временами граничил с жестокостью. Однако, закрывая на неё глаза, я их понимал. Какой парень захотел бы играть со мной в баскетбол? Я бы забросил мяч на крышу, откуда его было бы уже не достать без привлечения помощи. Какой девчонке пришло бы в голову позвать меня на День рождения? Я бы только подчеркнул «эстетику» её фотографии, на которой она обворожительно улыбалась бы в своём воздушном платье.

Родители… Уверен, они тайно меня ненавидят. Я всегда был их обузой. Стоило хотя бы сообщить о проблеме – они тотчас же судили меня, даже толком не выяснив, в чём дело. Честно говоря, я чувствовал, что для них мои неприятности служили поводом излить накопленную злость на судьбу. Убеждён, они проклинали её за то, что им достался такой прелестник-сын.
 
Мы почти не разговаривали. Каждый день мама с папой задавали мне одни и те же вопросы. Они шли из чувства родительского долга, от которого, к великому сожалению, избавиться не удавалось. Им было безразлично, что творилось у меня в душе. Абсолютно всё равно. Точнее, лишь бы я не создавал проблем помимо той, что просто был. Более того, мама с папой чудовищно стеснялись меня в обществе. Уже поэтому мы по возможности не ходили никуда втроём и, разумеется, не приглашали к себе гостей.

Знаете… Наверное, реальность – это осознание того, что, если ты один, и чего-то не можешь, тебе придётся смочь. И я смог. Стал другим человеком. Не скажу, что привык. Скорее, адаптировался… К образу жизни тенелюбивого растения. Приобрёл чрезмерную самодостаточность. Погиб, не умерев... Я убил в себе экстраверта и создал интроверта. Причём, второго выдрессировал так, что «подделка» всеми давно принимается за оригинал.

Ещё сто лет назад водоём моей души покрылся непробиваемым слоем льда. Я навечно захлопнул двери. Будучи ребёнком, моя комната казалась мне тюремной камерой, в которой мысли грызли меня, точно прожорливые крысы. Теперь же она – моё убежище, где лучшим лекарством от всех невзгод мне служит бумага. Я занимаюсь рукоделием. Изобретаю бумажные дома с арками и балконами, дворцы… А сейчас я работаю над созданием макета белого замка, который называю моим средневековым другом. 

***

Умиротворение… Отдохнувшее ночью небо было чистым, словно горное озеро. Оно дышало свежестью... Птицы, размахивая мягкими крыльями, ласково и нежно пробуждали природу своим дивным пением.

Я созерцал вид, стоя у окна. Настоящее счастье может быть лишь тихим… И это были бы поистине счастливые минуты, если бы не головная боль, которая мучила меня из-за скачков давления: вдобавок к своей неземной красоте я ещё страдал гипертонией. Периодически возникало ощущение, будто мозг превращается в губку: чьи-то пальцы сжимают её с целью выжать воду, причём настолько сильно, что она чудом не оказывается полностью сухой.

Собравшись в школу, я подошёл к письменному столу, осторожно взял бумажный замок и принялся его разглядывать со всех сторон. Мой средневековый друг всецело овладел вниманием, поэтому я совсем абстрагировался от реальности.

Неожиданно на белой крыше вспыхнули красные пятна, которые вмиг обернулись яркими линиями. Тут я обнаружил, что у меня из носа льётся кровь и, рывком схватив платок, тотчас же «перекрыл канал».

***

За всю историю существования нашего класса, коллектив фактически не менялся. Однако две недели назад произошло невероятное событие. К нам присоединились сразу три человека. Тем не менее, меня удивило другое... Дело было в том, что все они начали хорошо общаться между собой, а, главное, совершенно искренне, как я чувствовал, потянулись ко мне!

Ральф, весьма симпатичный брюнет с ослепительной улыбкой, выглядел старше своего возраста, по всей вероятности, в силу отменной мускулатуры. Он был доброжелательным, вежливым и энергичным.

Грета выделялась фантастическим обаянием. От неё буквально веяло гармонией. Это была девушка с золотисто-карими глазами, безупречной кожей и прямыми тёмно-русыми волосами. Когда она улыбалась, на её вечно покрытых густым румянцем щеках играли ямочки, а в обворожительном, громком смехе слышалась очаровательная трель.

Фриц, как и я, носил очки.  Отличался сдержанностью, но был довольно общительным. Говорил тихо, зато обладал отменной дикцией, благодаря чему смысл его слов всегда доходил до того, кому был адресован.

***

Как правило, во время перемен мы четверо обменивались новостями и впечатлениями о прошедших уроках. Но сегодня звёзды встали так, что поговорить нам никак не удавалось: то задерживались после занятия, то требовалось срочно повторить учебный материал. А Фриц был нужен будто всей планете! Стоило ему убрать телефон в карман – тот снова звонил.

Наконец, уроки закончились.

– Послушайте, друзья! А не сходить ли нам в столовую? – живо сказал Ральф.
Слово «друзья» выделилось из лексического потока и моментально въелось в моё сознание, поскольку воспринялось, как некое инородное вещество, которое требовалось срочно изучить, несмотря на то, что на интуитивном уровне оно было определено, как безвредное.
– Вот. Сам собирался предложить. Умираю от голода, – произнёс Фриц и поправил очки.
– Да! Кушать хочется. Поболтаем по-человечески, в конце концов! – поддержала ребят Грета, а затем обратилась ко мне:
– Ты с нами, Макс? 

И даже не представляя, на что иду, я кивнул в знак согласия.

Мы отправились к месту назначения. Однако не успели сделать и пяти шагов, как Фрица очередной раз вызвала Вселенная.

– Всё! Ты – звезда, amigo! – торжественно объявил Ральф, глядя на то, как Фриц опять ищет в портфеле сотовый.
– Это мама, – улыбнувшись, отозвался он, а затем добавил:
– Вы не ждите меня. Я догоню.
– Может, тебе купить? Чтобы время не тратить, – заботливо спросила Грета.
– Да. Я потом расплачусь. Возьмите там… Ну, как обычно. Что я беру?..  – торопливо проговорил Фриц и прислонил телефон к щеке. 

***

Народу было уже мало. Мы устроились за одним из свободных столов. Грета и Ральф сели напротив меня.

– Слушайте… Мне, похоже, придётся пересдавать, – печально смеясь, признался Ральф.
– Ну и что? Ерунда. Не бери в голову, – подбодрила его Грета, и мы принялись обсуждать содержание проведённого теста.
Прошло минут пятнадцать-двадцать, а Фриц всё не появлялся.
– Что-то он долго, – вырвалось у меня.
– Договаривается о гастролях… Тилль Линдеманн  весьма заинтересован в том, чтобы поработать вместе, – пошутил Ральф и, понизив голос, напел одну из песен группы «Rammstein».
– Ха-ха. Да нет! Ему же мама позвонила! – раздался голос Греты.
– Точно. Ну, ладно. Разговор с матерью – это святое… – сквозь смех протянул Ральф.
Наконец, в дверном проходе показалась наша знаменитость.
– Беги скорее! Ешь! Ведь совсем остынет! – прокричала Грета и тут же упрекнула себя за свои восклицания: лицо Фрица словно онемело и побледнело так, что вызывало ужас.
Очевидно с трудом переставляя ноги, он непостижимым образом добрался до стула, обрушился на него, а позже страшным, как из преисподней, голосом изрёк:
– Керт… Собака моя…погибла.
Безмолвие.
– Боже, Фриц… Мне очень жаль, – посочувствовала ему Грета.
Трагическая новость, заменившая белый на чёрный, направила наш разговор совсем в другое русло. Я резко ощутил, что все сразу подумали о близких, и почему-то сильно напрягся.
– У меня тоже была собака, – едва слышно произнесла Грета. Она собиралась продолжить, но почему-то осеклась и опустила голову.
Тишина.
– Мне послышалось или… – стал говорить Ральф.
– Нет. Уже гремело, – прояснил я.
– Да. Похоже, гроза началась. Смотрите на окна. Дождь пошёл.

Грета сидела, глядя в одну точку. Казалось, ей было неважно, что происходило вокруг. Во всяком случае, она не придавала никакого значения неожиданно родившейся беседе о погоде.
 
Вообще Грета производила впечатление человека весёлого. Но я изначально чувствовал: у неё внутри жила философия. Просто глубина личности раскрылась лишь сейчас, хотя она не проронила ни слова.

– Знаете… – изрекла вдруг Грета и продолжила:
– Самое главное в жизни – это семья. По крайней мере, для меня.

Доведя свою мысль до конца, Грета откинулась на спинку стула, и мой внутренний голос шепнул: «Поразмыслив, ты пришла к умозаключению». Её фраза прозвучала банально, тем не менее, имела большое значение. Она как будто только что осознала своё предназначение: в душе пробудилась прекрасная жена и такая же мать.

***

Грозные рыцари туч вконец захватили небо. Дождь вмиг словно превратился в обезумевшего коня, который внезапно помчался галопом. Страстное соло грозы оглушало…

– Ну, всё. Застряли, – констатировал Ральф.
Во взглядах моих собеседников пронеслась одна и та же фраза: «Непогода – это знак. Нам, действительно, суждено сделаться друзьями. Друг другу однозначно можно доверять».
– Мы с Кертом даже в Англию вместе ездили… Когда он был ещё совсем маленьким, – вспомнил Фриц.
– Только вы или…
– Нет, всей семьёй. Классная была поездка… Самая лучшая.
– Мы с родителями тоже из дома выбираемся, – улыбаясь, поделился Ральф и завершил:
– По выходным. Ездим за город. Отдых на природе – это классно.
– А мы с мамой любим дома посидеть. Читаем, фильмы смотрим. Она вяжет, а мне нравится вышивать, – проговорила Грета. 
После короткой паузы все три взора устремились на меня. Я точно трансформировался в крошку свежей выпечки, на которую налетели голодные голуби, и весь зажался. Мне стало тяжело.
– А ты, Макс… С родителями живёшь? – поинтересовалась Грета и нетерпеливо принялась ждать ответа.
– Да, – процедил я.
– У вас как… Тёплые взаимоотношения? – тут же задал вопрос Ральф.
Головная боль вернулась. После долгих раздумий я сказал:
– Нет.

Вопреки всей краткости моей речи, ледяному тону и опущенным глазам, весьма располагающим к общению, атака продолжилась:

– А в чём проблема? Судят что ли?

Приступ мигрени резко усилился. «Господи… Надо было ответить «да»»! – упрекнул себя я.

Разумеется, с точки зрения логики, от меня требовалось всего лишь сообщить о том, что поднятая тема мне неприятна. Однако выдавить из себя эти слова я был абсолютно не способен. В горле словно образовалась перегородка, из-за которой было трудно даже дышать. При этом моя душа вопила: «Оставьте меня! Оставьте все!! Оставьте меня все!!!»

Я представлял, как запираюсь в своей комнате, засучиваю рукава, организовываю рабочее место и провожу время наедине с моим средневековым другом. Сегодня он ждёт меня особенно, поскольку утром я имел неосторожность обидеть его ярко-красным перманентом.
 
Головная боль набирала обороты и пытала меня неистово.

– Макс, ты хорошо себя чувствуешь? – обеспокоенно молвила Грета.
– Да, – почему-то соврал я, и к моему блаженному состоянию добавилось чувство стыда за свою ложь.

Меня поражало полное отсутствие чутья, которое я ощущал по отношению к себе. Вернее, не отсутствие… Скорее, его неправильную направленность. Думаю, они просто считали меня чересчур скромным. Думали, что, на самом деле, мне не только невыносимо хотелось ответить на их вопросы, но также поведать о своей «идеальной семье» в красках. Таким образом, пытаясь помочь или даже спасти, меня искусно убивали.

***

Беспощадный град вопросов никак не прекращался. Я по-прежнему, отвечал уклончиво и односложно. Головная боль взошла на трон. Она отдавала в глаза. Веки закрывались точно ставни под действием вихря. В воображении друг друга сменяли жуткие образы: толпа избивала кого-то камнями, хищные звери расправлялись с жертвой, вонзались стрелы в летящую птицу…

Я поднёс пальцы к вискам и, облокотившись обеими руками о стол, принялся их растирать.

– Что? Голова заболела? – спросил Фриц.
– Да, – изобразили мои губы.
– Сильно?
– Тебе дать таблетку?
– Почему ты сразу не сказал?
– Погода, – добавил Ральф.

Осознав, насколько он был далёк от истины, я почувствовал, что меня сейчас стошнит. Стало по-настоящему страшно. Ничего не объяснив, я еле-еле выбрался из-за стола и направился к выходу, как сумасшедший.
– Стой! Ты куда? – послышалось за спиной.
 
Я машинально оглянулся. Грета стояла с растерянным видом и смотрела на меня, не моргая. Она настолько неуверенно поднялась со стула, что создалось впечатление, будто это запрещал закон. Однако следом резко и решительно его задвинула. Трубчатые ножки пронеслись по полу с такой мощностью, что, наверное, его даже повредили. Я вздрогнул. И, предсказав траекторию её движения, устремился в сторону туалета. Хромота, бесспорно, меня тормозила, но я бил все свои рекорды.
 
– Макс! Подожди! Остановись! – кричала она, и мне представлялось её испуганное лицо.

Адскую головную боль подхватил мощный тайфун головокружения. Их дьявольский дуэт в мгновение ока усилил тошноту. В глазах вдруг потемнело, и кровавые ручьи вновь хлынули из носа…

***

– Макс! Ты меня слышишь?! – прозвучало в пространстве, однако я не мог ответить, потому что умер.

Голос Греты утих. Вероятно, пока я его слышал, ещё был «чуть-чуть живым».
Комфорт… Мерцающее свечение. Нечто подобное видишь, когда смотришь на дневное солнце с полузакрытыми глазами. Ко мне приближался некий объект. Я чувствовал и даже знал: он был родным.

Объект меня настиг.

– Привет, – обратился к нему я.
– Привет. Я – Ингрид. А тебя как зовут? Точнее, звали.
– Макс. Где ты жила?
– В Дании. А ты откуда?
– Из Германии.
Мы говорили на новом для обоих языке, при этом с лёгкостью друг друга понимали.
– От чего ты умерла?
Ингрид немного помолчала, а позднее изрекла:
– От добра, к которому я совершенно не привыкла… Оно тронуло меня настолько, что вызвало инфаркт. Сердце было по природе слабым.