Баррикады. Глава 29

Глава 29. Дочь самоубийцы


За окнами военного госпиталя начинало сереть. Уже можно было вычленить взглядом чеканные контуры монолитных зданий, переплетённые силуэтами деревьев, словно декоративным кружевом. Вдали отсвечивала металлическим блеском река, растворяя в дрожащей воде остатки ночи.

Настя Артамонова сидела на койке, обнимая озябшими ладонями кружку с дымящимся розовым чаем и воспалёнными глазами глядя в окно. В белой медицинской сорочке, с распущенными золотистыми волосами, струящимися по плечам и спине, в этот момент она казалась такой хрупкой и беззащитной, что совсем не походила на сотрудницу департамента госбезопасности, которая вчера так цинично и хладнокровно обыскивала журналистку Калинкову, заглядывая ей чуть ли не под нижнее бельё. Сейчас в Насте не было ни того пафоса, ни лоска, ни гонора. Из двадцатипятилетней девушки она превратилась в зажатого, подавленного подростка, не понимающего, где он находится, и видящего вокруг источники агрессии.

Перед ней на кровати лежал развёрнутый альбом. С открытого листа смотрел карандашный портрет человека в балахоне, нижнюю часть лица закрывала медицинская маска. Злобный взгляд с прищуром словно впивался в зрителя, а несколько торчащих из-под капюшона прядей волос придавали ему сходство с героями фильмов ужасов. И даже медицинская маска на этом лице смотрелась как-то зловеще.

Открылась дверь – и в палату вошла стройная шатенка с идеально уложенным каре. Форма сотрудницы ДГБ с погонами лейтенанта сидела как влитая на её точёной фигуре, словно была сшита на заказ. Шатенка дошла койки, уселась на стоящий рядом стул и положила черный кожаный портфель на тумбочку, дожидаясь ответной реакции.

Настя продолжала созерцать пейзаж за окном, словно в прострации.

– И долго ты будешь сидеть на приколе? – раздался низкий, нетипичный для девушки голос вошедшей.

Настя вздрогнула, выйдя из оцепенения, и обернулась.

– А?.. Прости, Белла. Ты так тихо вошла, что я даже не заметила.

– А что ты вообще замечаешь? – пренебрежительно бросила Белла.

– Рассвет красивый… – отрешённо протянула Настя, глядя в окно.

Шатенка закатила глаза и буркнула что-то грубое себе под нос. Она готова была схватить Настю за грудки и привести в чувство, однако в портфеле настойчиво зазвенел мобильный. Потянувшись за портфелем, она случайно смахнула лежащий на тумбочке пенал. Находящиеся в нём кисточки, графитные карандаши, резинки и точилки рассыпались по полу. Но визитёршу, похоже, это вообще не смутило.

– Да, Павел Лаврентьевич. Я в госпитале у Насти, – начала шатенка, поднеся телефон к губам. Её голос приобрёл приторную сладость и учтивость.

– Как она, Беллочка? – поинтересовался собеседник на том конце.

Бросив преисполненный брезгливости и надменного снисхождения взгляд на девушку в белой сорочке, ползающую на карачках и собирающую по полу свои художественные принадлежности, Белла произнесла:

– Если честно, не очень. Её лечащий врач говорит про рецидив на фоне пережитого стресса и как следствие – панические атаки. В остальное я даже вникать не стала, мне сейчас совсем не до этого, – шатенка тут же заговорила милым вкрадчивым голоском. – Думаю, что она не сможет в ближайшее время приступить к своим обязанностям.

– Печально, – вздохнул говоривший на том конце. – А что у вас по диверсанту?
.
Девушка в форме замялась и, прикрыв рукой микрофон, толкнула Настю, сидящую на корточках на полу и раскладывающую кисти и карандаши в пенал обратно по отсекам.

– По диверсанту что-то есть?

– Я тут это… нарисовала его лицо, – сдавленно ответила Настя. Она дотянулась до лежащего на кровати альбома и протянула его Белле.

Шатенка хмыкнула. С листа на неё смотрел человек в капюшоне, видны были только глаза, переносица и верхняя часть носа, остальную часть лица закрывала медицинская маска.

– И это всё, что ты смогла запомнить? – в её голосе читались нотки упрёка.

– Бел, но я правда его лица не видела.

– Не видела или не разглядела? – снова упрекнула Настю посетительница.

– Так он в маске был. А потом всё лицо мазутом измазал, – оправдывалась Настя.

Шатенка стиснула зубы и злобно промычала.

Собеседник на том конце демонстративно закашлял, напоминая о своём присутствии.

– Павел Лаврентьевич, простите, ради Бога, уважаемый, – взволнованно сладким голоском произнесла Белла. – Настюша сейчас не в том состоянии. Сами понимаете – стресс после пережитого. Так что нападавшего придётся искать без каких-либо чётких примет.

Сфотографировав портрет диверсанта на мобильный, Белла отправила изображение в рабочий чат, а потом демонстративно включила на громкую связь, чтобы Настя всё слышала.

– Мда… Не густо… – разочарованно протянул голос на том конце провода. – Я, конечно, распоряжусь распечатать фоторобот и бросить в сводки. Но толку от такого портрета как с козла молока.

– Теряешь квалификацию, сестрёнка, – бросила Белла в адрес Насти, на этот раз даже не думая прикрывать микрофон ради приличия.

Услышав это, Настя, по-прежнему сидящая на полу, обхватила свои хрупкие плечи руками и протяжно завыла.

– Что случилось? – голос в телефоне был явно обеспокоен.

– Уймись, полоумная. Перед шефом неудобно, – Белла зло зашипела на Настю, и снова приблизив аппарат к губам, произнесла: – Павел Лаврентьевич, на неё очень негативно повлияла вся эта история и ей нужно время, чтобы восстановиться. А откладывать оперативные действия ради одного человека – себе дороже выйдет.

– Вот и помогите, Беллочка, на правах старшей сестры. Я распоряжусь, чтобы дело передали вам. А за нами не заржавеет. Вам – премию, Настюше – путёвку в наш санаторий, деду – поклон и что-нибудь из солнечной Армении. Он ведь по-прежнему уважает хороший коньяк?

– Само собой, Павел Лаврентьевич, – промурлыкала Белла, расплываясь в улыбке.

Закончив телефонный разговор, она перевела взгляд на дрожащую и рыдающую Настю, и в её взгляде одновременно читались жалость и презрение.

– Могла бы и сдержаться. Чтоб хотя бы перед Дыней семью не позорить, – с издевательской полуухмылкой говорила Белла.

Однако та никак не прореагировала на реплику и продолжала глотать собственные слёзы.

– Всё слышала? Дыня дал распоряжение оформить тебе больничный, а дело о приборе из АКУ передать мне, – деловито сообщила Белла, засовывая смартфон обратно в портфель. – Поэтому допрос профессора Графченко и его внука, а также обыск в квартире у Калинковой, будет проходить под моим руководством.

– А как же я?.. Это же была моя спецоперация… – губы Насти задрожали.

– А ты, Настенька, поедешь в санаторий. Так что отдыхай и наслаждайся рассветами.

Небрежно бросив альбом с фотороботом диверсанта на койку, Белла достала из портфеля косметичку и, вынув оттуда тюбик, подошла к больничному зеркальцу и начала равнять помаду на губах – видимо, предвкушая расследование столь резонансного дела и чувствуя в нём свою важность.

– Значит, я полгода отпахала, а ты теперь придёшь на всё готовое? – выпалила Настя, вытирая опухшие от слёз глаза.

Собрав в кулак остаток воли, она встала с пола и положила пенал обратно на тумбочку.

Белла развернулась и глянула на Настю так, словно была готова испепелить её глазами.

– Что значит «на готовое»? – недовольно фыркнула она, пряча помаду обратно в косметичку. – Меня подняли среди ночи, и сейчас я буду выполнять работу, которой должна была заниматься ты. Так что хамить мне, дорогуша, не надо. Ты даже представить себе не можешь, сколько нам ещё предстоит сделать. – Белла начала загибать пальцы на руках. – Установить местонахождение Калинковой, задержать её для проведения следственных действий, провести обыск по месту её жительства и допросить членов её семьи. Приехать с обыском по месту жительства Графченко, провести обыск на кафедре АКУ, допросить других работников, доказать факт сотрудничества Графченко с представителем «Интерлоджик», найти настоящего изобретателя, вступить с ним в контакт…

– Так это ты мой план пересказываешь! Ещё и так тупо! – перебила Настя, в глазах которой блестели застывшие слёзы. – Значит, упрятала меня сюда, а себе – все сливки?

Не в силах сдержаться, шатенка перешла на крик.

– Опомнись! Приди в себя, придурошная! – кричала Белла так громко, что её голос разносился по этажу. – Кто тебя сюда упрятал? Ты истерику закатила в туалете больницы, закрылась в кабинке и кричала, что все заодно с диверсантом! Вела себя как полный неадекват!

Настя бессильно прислонилась к стене, глядя в окно и выхватывая глазами желанный рассвет, словно ища в этой глубокой, освещаемой утренним солнцем пучине, поддержку и спасение. Однако Белла подошла к панорамным окнам, из которых струился утренний свет, в котором так сейчас хотела раствориться Настя, и издевательски добавила:

– Надеюсь, створки здесь хорошо закрыты. А то шагнёшь на тот свет, как твоя мамаша. У тебя тоже, я погляжу, суицидальные замашки.

Настя подняла на Беллу расширенные глаза, в которых читались обида и ненависть.

– Что? Что ты сказала? – возмущённо произнесла она. После чего резко подскочила к сестричке и начала размашисто наносить ей пощёчины.

– Не смей так говорить про мою мать! – в ярости кричала Настя. – Ты и пальца её не стоишь!

Уворачиваясь от ударов, которых она явно не ожидала, Белла упала на прикроватную тумбочку, схватила оттуда большую чашку, из которой пила Настя, и выплеснула на сестру остатки розового чая. По белой больничной сорочке, которая была на Насте, начали растекаться капли буро-розового оттенка.

Ошарашенными, ничего не понимающими глазами Настя смотрела на пятна, расплывающиеся по одежде, снова начиная выть от ужаса.

– Кровь… Это кро-о-овь… Он убил их…

Белла снова брезгливо глянула на сестричку и закатила глаза.

– Удивляюсь, как такую припадочную держат без смирительной рубашки, – прорычала Белла, водя руками по горящим таким же красным цветом щекам, дерзко отхлёстанным Настей, словно была готова увидеть на них кровь. – Ох, как тебя здесь жалеют, берегут. Отдельную палату ей, окна панорамные с рассветом… Клетка тебе нужна! И вольер глубокий!

Тут дверь с шумом распахнулась, заставив Беллу дрогнуть. Но вместо медсестры посреди палаты появился косматый дед в засаленной фуфайке. С ловкостью и прытью, не характерной для стариков, он добрался до койки, схватил старшую сестру за ворот мундира и развернул её лицо на себя.

– Что ж ты, сучка, делаешь? – цедил он сквозь зубы. – Твою сестру с таким трудом привели в состояние равновесия. И ты решила опять её довести, паразитка?

– Так а что я? Я ничего! – оправдывалась Белла, пытаясь высвободиться от цепких пальцев старика. – Она пятна чая приняла за кровь!

– Видел я по камерам, как эти пятна там появились! – продолжая держать старшую сестру за ворот мундира, старик бесцеремонно поволок её к выходу.

– Да она сама на меня набросилась! – кричала Белла уже в коридоре. – Я пришла с ней нормально пообщаться, как с сестрой, а она…

– А после чего она на тебя набросилась, рассказать не хочешь? – шипел на неё старик. – Хорошо сидит форма? Погоны не жмут?

– Причём здесь мои погоны? – испугалась шатенка.

– Глупая, да? Не понимаешь? – продолжал её отчитывать дед в фуфайке. – А ты знаешь, что такое неуставные отношения? Знаешь, что за такое в армии делают? Будет моя воля – я лично покажу твоему начальнику, а заодно и деду, как ты общаешься со своей сестрёнкой. А теперь марш отсюда, пока я тебе задницу не надрал!

– Портфель! Там мой портфель! – Белла выкручивалась и рвалась обратно.

Старик круто развернулся, дошёл до Настиной палаты, схватил чёрный портфель и швырнул его прямо в лицо Белле.

– И чтобы духу твоего здесь не было, дрянь! – разгневанно прокричал он на весь коридор.

На этаж вбежали двое мужчин в военной форме. Белла просочилась меж них и быстро побежала вниз по лестнице.

– Кто её сюда впустил? – выпалил дед практически в ярости.

– Так она удостоверение показала, – суетливо начал объясняться один из парней, разводя руками. – И сказала, что здесь её сестра, она хочет её проведать. Я сверился с данными – действительно, фамилия общая.

– Запомнили эту дуру? – зубоскалил старик, обращаясь к военным. – Так вот: не пускать сюда ни под каким предлогом! Какими бы корочками она ни светила.

Старик вернулся в палату и подошёл к кровати, на которой, скрутившись в три погибели, сдавленно рыдала Настя. Она сжимала себя руками за плечи и изо всех сил пыталась отогнать страшные образы из прошлого.


* * *


Насте 14 лет, она учится в Далласе, куда поехала по программе обмена, как одна из лучших школьниц города, лауреат премии «Надежда Адмиральска». Тогда ей завидовали многие, а её мать – известная адмиральская художница Майя Ветрова – не могла сдержать чувство гордости, глядя на дочку. Настя помнила, как в аэропорту мама стояла, крепко обнимая её, гладя струящиеся волосы, и в её глазах стояли слёзы, прямо как сейчас в Настиных. А потом был салон боинга и восхитительно-щемящее чувство, когда самолёт взял разгон и оторвал шасси от земли. Словно гигантский сокол, он поднялся к облакам и устремился вдаль – в пламенеющее зарево заката. Настина мама стояла на стоянке аэропорта и наблюдала за самолётом, который уносил её дочь на далёкий континент – в новую и прекрасную, как ей тогда казалось, жизнь, о которой многие могут только мечтать.

Командир экипажа периодически выходил в эфир, сообщая, на какой высоте они летят, какая температура воздуха за бортом и сколько времени остаётся до окончания полёта. Но больше всего в память Насти, которую так и переполняли эмоции и впечатления, врезались слова командира: «А сейчас мы пролетаем над Атлантическим океаном». Самого океана сквозь толщу облаков Настя не видела, так как они летели на огромной высоте. Но именно в этот момент она ощутила, насколько маленьким был этот огромный боинг по сравнению с величественным, бескрайним океаном, который простирался на тысячи километров под ними. Тут самолёт очень сильно затрясло – они вошли в зону турбулентности. Тогда Настя вдруг поняла, насколько хрупка и ничтожна человеческая жизнь в этих бескрайних просторах вселенной.

Когда Настя представляла себе эту поездку заранее, она предвкушала восторг, которым будет охвачена, как только сойдёт с трапа и ступит на землю свободной, великой и такой манящей Америки. Однако с трапа они так и не сошли. Выйдя из люка самолёта, они очутились в огромном рукаве шлюза, который вёл их сразу в один из терминалов международного аэропорта Даллас/Форт-Уэрт. Оказавшись в веренице толкающихся пассажиров, держащих при себе ручную кладь, общающихся на разных языках и озирающихся по сторонам, словно в поисках кого-то или чего-то, Настя ощутила себя в вестибюле причерноморского метро в самый разгар час-пик. Перед ней мелькали вывески с разными названиями, временем, знаками. И тут вдруг её ухватила бойкая американка с широкой белозубой улыбкой, в растрёпанных джинсовых шортах, которые когда-то, вероятно, были штанами, и бейсболке, небрежно натянутой на пышные волосы. В левой руке у этой женщины Настя заметила табличку со своими именем и фамилией, написанными на латинице. Нэнси, как представилась ей встречающая, уволокла причерноморскую девочку за собой, объяснив, что отвезёт её в приёмную семью, где она теперь будет жить во время своей учёбы.

Так Настя оказалась в доме Уилсонов. Отец семейства, Эндрю Уилсон, был из семьи потомственных фермеров, его жена Херит имела индейские корни, а её прабабушка была дочерью вождя племени. В семье Уилсонов было трое детей. Старший сын Дэйв был одного возраста с Настей и учился в том же классе, куда должны были определить и её.

Потом была экскурсия по Далласу, прекрасная школа с передовым мультимедийным оборудованием, знакомство с новыми одноклассниками.

Настя, обладающая не только яркой внешностью, но и звонким голосом, тут же была приглашена в школьную рок-группу “Flash in the Night”, и каждый день после учёбы пропадала в гараже Дэйва Уилсона, где они репетировали. А после репетиций, когда все расходились по домам, Настя и Дэйв оставались целоваться в том же гараже до тех пор, пока небесный купол не потемнеет и на нём не засверкают звёзды.

По дороге домой Дэйв показывал ей созвездия и говорил, что его предки-индейцы считали небо твёрдым и верили в то, что в нём существуют порталы в другие миры. Парень с воодушевлением рассказывал, что эти порталы можно заметить благодаря ярко-синему свету, исходящему от них – это и есть точки перехода. Настя завороженно слушала Дэйва, представляя, как они летят по этим порталам, держась за руки. Вместе с Дэйвом ей было хорошо и уютно, и они уже строили планы на будущее.

Но потомственного индейца не восхищали прелести оседлой жизни в «бетонных коробках», как он называл современные города, утыканные однотипными многоэтажками, и он мечтал купить трейлер и колесить по прериям Техаса, выступая то там, то здесь со своей группой. Настя тоже хотела связать свою жизнь с путешествиями, и выбирала художественный колледж с возможностью дистанционного обучения.

Однако этим планам не суждено было сбыться. Холодным ноябрьским утром в здание школы ворвался маньяк. Он расстрелял охранников на входе, чернокожую уборщицу в коридоре и ринулся в учебные классы. Настя отчётливо помнила звуки стрельбы и истерические крики детей. У них как раз была физкультура. Дэйв успел затолкнуть её в шкафчик для переодевания и бросился на приближающегося маньяка. Настя услышала выстрелы, а когда выглянула через круглые перфорированные отверстия в шкафчике – увидела, что её возлюбленный неподвижно лежит на полу и под ним растекается лужа крови…

Мама Насти видела этот ужас по телевидению, находясь в своей квартире в Адмиральске. Женщина испытала потрясение, слушая новости о возрастающем количестве жертв в той школе, где как раз училась её дочка, и не имея возможности с ней связаться. Современная художница, прославившаяся серией своих мистических картин и, как было известно всей тусовке художников Адмиральска, вызывавшая эти необычные образы в том числе и путём употребления психотропных препаратов, женщина и в этот раз потянулась за спасительными таблеточками. Глотая таблетки одну за другой, пытаясь подавить чувство беспомощности и бессилия, она начала звонить в аэропорт Причерномории и бронировать билет на ближайший рейс до Далласа. Слава Богу, обращаться в посольство за оформлением визы ей не пришлось, так как два месяца назад она уже летала к дочке в Даллас, и срок той визы ещё не истёк.

За руль своего авто Майя села, находясь в состоянии крайнего волнения и под действием принятых препаратов. Ей нужно было за пять часов проехать несколько сот километров до столицы. Она гнала к аэропорту, игнорируя все знаки и светофоры и более чем в два раза превышая допустимую скорость.

По дороге она неоднократно звонила в посольство США в Причерномории, но там давали сухие, сдержанные, слишком общие ответы и просили дождаться официальной информации.

Когда до столицы оставалось ещё сорок километров, а регистрация на рейс уже шла полным ходом, Майя подъезжала к железнодорожному переезду, перед которым тянулась длинная вереница из автомобилей. Шлагбаум был опущен, раздавался звонкий предупредительный сигнал, а с левой стороны уже виднелся огромный вагонный состав. Ждать, пока он проедет, означало потерять массу времени, которого у Майи и так было в обрез. Она обогнула череду машин, выстроившихся перед железной дорогой, и выехала на железнодорожное полотно.

– Самоубийца! – кричали ей ошарашенные водители.

Никто из них даже не предполагал, что целью бедной женщины было успеть добраться до аэропорта Причерноморска, где ею уже был забронирован последний билет на ближайший самолёт до Далласа. Следующего рейса пришлось бы ждать сутки или добираться с пересадками, что в сложившейся ситуации было недопустимо.

Майя на своём авто попыталась проскочить между шлагбаумом и домиком станционного смотрителя. Раздался душераздирающий скрежет и треск – острый конец шлагбаума прошёлся по боковой панели автомобиля со стороны водительского сиденья, оставив по всей его длине глубокую вмятину.

Машина оказалась за пределами той части, где было бетонное покрытие автодороги, и скакала по рельсам, словно мячик. Майя проскочила через первую колею, вторую. Но она не учла, что на противоположной стороне шлагбаум открывался в обратную сторону. Она попыталась развернуть машину на тридцать градусов, но та застряла колесом между рельсами. Слева уже вовсю раздавался гудок поезда. Он ехал как раз по этой колее, где застряла Майя. Она попыталась сдать назад, но упёрлась колесом в другую колею.

– Девушка, что вы делаете? Выйдите из машины! – закричал ей какой-то мужчина перед шлагбаумом.

К ней подбежал человек из домика смотрителя. Майя судорожно вцепилась в руль автомобиля.

– Нет, я не могу выйти из машины! – замотала она головой. – Мне надо ехать! У меня рейс!

– Куда? На тот свет?

– Разблокируйте дверь! – доносился голос водителя, стоящего перед шлагбаумом с обратной стороны.

Смотритель помчался в свой домик и выскочил оттуда, вооружившись ломом.

В это время подбежавший к машине на рельсах водитель начал дёргать ручку с внешней стороны, но дверь не поддавалась. Он пытался вразумить Майю, которая вместо того, чтобы выйти из авто, продолжала держать баранку и переключать скорости. Протянув руку в полуоткрытое окно, мужчина дотянулся до кнопки разблокировки дверей, но из-за того, что несколько секунд назад по автомобилю прошёлся край шлагбаума, её просто заклинило.

Локомотив приближался, оглушая пространство тревожными гудками. Подоспевший железнодорожник разбил ломом лобовое стекло, водитель же пытался вытащить через него находившуюся в салоне Майю. Однако ту плотно удерживали ремни безопасности, которые она так и не решилась отстегнуть. На женщину падали крошки разбитого стекла, и она всё чётче и чётче видела перед собой тепловоз, несущийся к ней на огромной скорости. Но продолжала крепко держаться за руль и лихорадочно вращать его в разные стороны, словно верила в то, что машина сейчас сдвинется с рельсов и она продолжит путь в аэропорт, где ещё успеет занять своё место на борту самолёта.

Пока водитель, наполовину влезший в салон, пытался отстегнуть ремень и вытянуть Майю, железнодорожник отбросил лом, выбежал на рельсы и в панике замахал руками, сигнализируя машинисту, чтобы тот затормозил.

Колёса поезда прекратили вращаться, из-под них забили искры. Но инерция тяжёлого вагонного состава, перед этим набравшего скорость, была такова, что он проехал ещё несколько десятков метров и протянул впереди себя машину, в которой находилась Майя.

Мужчину, который к этому моменту залез в разбитое окно почти по пояс и пытался освободить женщину от ремня безопасности, отбросило в сторону. Машина скатилась в кювет, несколько раз перевернулась и врезалась в дерево.

Авто было всмятку, тело женщины-водителя зажало между её конструкциями. Но деблокировать её тело из покорёженной машины прибывшим на место происшествия спасателям пришлось уже без особой спешки – медики к тому моменту уже констатировали её смерть.

Когда следователи проводили досмотр транспортного средства, по всему салону были разбросаны таблетки димедрола, пакетики с мефедроном и другими наркотическими веществами. При проведении судебно-медицинской экспертизы следы этих веществ были обнаружены и в крови Майи Ветровой.

Точку в расследовании причин её смерти поставило изучение записей камеры видеорегистратора. На них было зафиксировано не только то, с какой огромной скоростью она неслась по трассам Причерномории, но и сумасшедшие манёвры, которые она при этом совершала, игнорируя все знаки, сигналы светофоров и других участников дорожного движения. Вместе с тем, на записях были слышны её причитания в салоне:

– Боже, это всё из-за меня! Лучше бы я умерла! Лучше бы я вместо тебя погибла! Я должна быть с тобой! Это я должна умереть, не ты!..

Следствие так и решило, что Майя Ветрова, наглотавшись таблеток, не выдержала того, что произошло с её дочерью, и свела таким образом счёты с жизнью…

Более двух недель после произошедшего Настя пробыла в психиатрической клинике. Не успев отойти от убийства возлюбленного, девушка узнала о смерти матери. Она впала в депрессию и прострацию. Никого не замечала, ни с кем не разговаривала. И только когда солнце едва показывалось на горизонте – подходила к окну встречать рассвет, как это обычно делала её мать – художница Майя Ветрова. «Мама, родная мамочка…», – шептала Настя, и глаза наполнялись слезами…

Молодая и дерзкая адмиральская художница Майя Ветрова, похожая на Афродиту с картины Сандро Ботичелли, покоряла адмиральских мужчин своей невероятной красотой и женственностью. Не устоял и майор ДГБ Виктор Артамонов. Про его роман с темпераментной художницей знало не только всё ДГБ, но и законная жена – Сталинтина Артамонова. Развода Виктору она не дала, но и порвать с молодой зазнобой не требовала. А когда Майя забеременела и Виктор настаивал на аборте, Сталинтина сама пришла к Майе, сказала, что в курсе её отношений с мужем и ничего против ребёнка не имеет. С нею была и мама Виктора, Капитолина, которая заявила, что они зажиточные и щедрые люди, и наследства вполне хватит не только их законной дочери, но и Майиному ребёнку, если он родится. В качестве примера привела Сталинтину – девочку, которую они с мужем взяли из детдома. А спустя пару лет родился Виктор. Манерным вкрадчивым голосом Капитолина рассказывала, как её сын практически не расставался со своей приёмной сестрой. Вместе росли, вместе учились, потом поженились.
 
«Так я знала, что у него будет жена, а у неё муж из хорошей семьи!», – заверила она. А потом ещё долго убеждала Майю, что их дети обязательно подружатся.

Когда Майя, как считало следствие, покончила с собой, именно Капитолина Артамонова настояла, чтобы Настю забрали из «американской психушки» и вернули на родину. Потом были полгода реабилитации в НИИ экспериментальной медицины и генетики, куда Капитолина пристроила внучку по знакомству. С ней работали лучшие специалисты, одним из которых была Бабенко Наталья Петровна, в прошлом – военный врач, а ныне сотрудник НИИ. Ей часто приходилось оказывать помощь раненым прямо на поле боя. Почти каждый день кто-то умирал у неё на глазах. Именно ей удалось заставить Настю примириться со смертью двух самых близких людей и жить дальше. По личной просьбе Капитолины лечение Насти носило название «Психологическая реабилитация после потери близких». История с психиатрической клиникой была скрыта.

Но периодически у Насти случались нервные срывы, и она была частым пациентом Бабенко. Поэтому все, кто знал историю Насти, в том, что произошло с ней сейчас, не находили ничего нового и удивительного. «Мало того, что будучи такой юной пострадала в массовом расстреле школьников, так ещё и дочь самоубийцы», – шептались о ней друзья и знакомые.


* * *


Присев рядом с Настей на койку, старик провёл шершавой ладонью по её золотистым волосам.

– Настюш, всё в порядке, ты в безопасности. Это всего лишь чай, – успокаивал он её. И, пробуя губами розовые пятна на её белой сорочке, продолжил: – Видишь, чай. Как ты думаешь, дядя Гриша вкус чая от вкуса крови отличить может?

По лицу Насти пробежала слабая улыбка.

И, обращаясь к военным, стоящим перед ними с явным чувством вины из-за допущенного в Настиной палате ЧП, старик сказал:

– Говорил же я вам: сделайте травяной чай. А вы что заварили? Суданскую розу, мать его. Ромашку надо заваривать, а не это ваше грёбаное каркадэ. Вот она и среагировала, потому что цвет такой, на кровь похож. Надо ж думать, что вы ей приносите.

Он снова погладил девушку по голове, прижимая к себе.

– Дедушка Гриша, мне теперь вообще работать не дадут, да? Все меня будут считать сумасшедшей? – горько рыдая, говорила Настя. – Белла мне тоже не верит! Говорит, я кукухой поехала, пытаюсь оправдать свой провал. А это было! Я это действительно видела! Боже, какой ужас!

Она продолжала реветь, закрыв лицо руками.

– Настенька, я понимаю, что то, что ты видела сегодня ночью, в твоём сознании наложилось на то, что ты видела в детстве. Но он ведь не хотел тебя убивать, правильно? И коллег твоих из спецназа не хотел убивать. Он их всего лишь оглушил. Вырубил, чтобы сбежать, – успокаивал рыдающую девушку Григорий. – Так что то, что произошло сегодня, и то, что тебе пришлось пережить в детстве – это два совершенно разных случая. Тогда на вас напал маньяк с автоматом, и это действительно был ужас. А это – просто диверсант какой-то. Даже не убийца. Он всё тщательно спланировал, обдумал. И не ставил своей целью кого-то из вас убить.

– Да не в этом дело! Они в него стреляли на поражение, а ему хоть бы что. Прямо призрак какой-то! Боевыми стреляли, не холостыми! Он их потом вырубил из этого… Что это было, что? Какое-то устройство, похожее на степлер, а оттуда прямо шаровая молния вылетела! Я видела! Это было на моих глазах! Это не человек, это дьявол какой-то!.. Боже, мне никто не верит! Я действительно сошла с ума! – сказала Настя и ещё больше расплакалась.

– На степлер? – от услышанного у Григория зашевелились волосы на голове.

В отличие от Насти, он не раз видел в работе этот «степлер» – одну из секретных разработок позднего СССР. Устройство носило название «генератор облачных электроразрядов» и было разработано для спецназа в качестве универсального оружия против террористов. Но главной его особенностью было то, что оно было сделано из сплава, который не могла обнаружить ни одна рамка. Главным разработчиком был югославский конструктор Милош Лучич. Чертежи и техдокументация были надёжно спрятаны, а опытные образцы хранились в сейфах. Мысль о том, что разработкой завладел какой-то диверсант и применил в отношении сотрудников спецназа, внушала ему ужас. Но он делал над собой усилие и взял себя в руки.

– Настюш, не переживай, – продолжал успокаивать Григорий, гладя Настю по голове. – Не все же вещи, кажущиеся невероятными, можно объяснять только мистикой. Возможно, ты столкнулась с какой-то новой технологией. Я не думаю, что ты прям призрака встретила.

– Его нет на камерах! Белла сказала, что смотрели записи со всех камер в округе – его нигде нет! Он исчез отовсюду!

– Слушай, ну другие же его видели. Кирилл, твой начальник, его видел, спецназовцы его видели. Не могли же все одновременно сойти с ума. Значит, это было по-настоящему. А то, что нет на камерах… ну, может быть, какой-то сбой. Или тоже какая-то спланированная акция. Потом вы это дело расследуете, и всё станет явным.

Григорий говорил спокойно, пытаясь проанализировать то, что ему поведала только что Настя. Однако внутри у него всё кипело. Секретная разработка, которая так и не вышла в серийное производство и о которой знали лишь те, кто принимал участие в её проектировании и изготовлении, каким-то образом оказалась в руках диверсанта, и он уже смог применить это устройство в деле – на сотрудниках спецназа. И оно показало свою эффективность – ему удалось их оглушить, не причинив значительного вреда их здоровью, и успешно скрыться. А неуязвимость от пуль, которыми в него стреляли, но при этом они не оказывали на него поражающего действия, говорило о применении другой секретной разработки позднего СССР – бронежилета нового поколения с вмонтированным в него так называемым «энергощитом».

Всё это не укладывалось в голове дяди Гриши, и он ловил себя на мысли, что лучше бы и сам сошёл с ума, чем всё это оказалось правдой.

Не меняя весёленького тона, Григорий вновь обратился к находившимся в палате военным:

– Ребят, у нас есть какой-то сарафан цветной? В самом деле, чего вы её в белое одели? Она у нас что, невеста? Или покойница в морге?

Один из них принёс другую больничную рубашку, более пёстрой расцветки.

– Вот и славненько, – похвалил старик. – Давай, Настюх, раздевайся. Дедушка отвернётся. Он не по молоденьким девочкам.

Настя, не особо стесняясь, стянула с себя белую сорочку, заляпанную розовым чаем, и надела новую, цветастую, которую ей теперь принесли.

– Ребята ваши из спецназа живы, здоровы. Сейчас обоих видел в столовой, уплетают за обе щеки! – старик и сам, шутя, ущипнул девушку за щёку. – Так что, Настенька, всё у нас с тобой хорошо…

Настенька приподнялась на кровати, поднимая на старика заплаканное лицо с припухшим носиком и красными глазками.

– Нет, дядя Гриша. Не хорошо! У меня дело забрали! Я ей этого так просто не спущу! Мне срочно нужна Наталья Петровна!